JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.

Ответить в теме

Сообщение: <blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 389078" data-attributes="member: 1">IV[3] В биллиардной было дымно накурено. Передонов, Рутилов, Фаластов, Володин и Мурин, – помещик громадного роста, с глупою наружностью, владелец маленького имения, человек оборотливый и денежный, – все пятеро, окончив игру, собирались уходить.Вечерело. На грязном досчатом столе возвышалось много опорожненных пивных бутылок. Игроки, много за игрою выпившие, раскраснелись и пьяно галдели. Рутилов один сохранял обычную чахлую бледность. Он и пил меньше других, да и после обильной выпивки только бы еще больше побледнел.Грубые слова носились в воздухе. Никто на это не обижался: по дружбе.Передонов проиграл, как почти всегда. Он плохо играл на биллиарде. Но он сохранял на своем лице невозмутимую угрюмость и расплачивался с неохотою. Мурин громко крикнул:– Пли!И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул от страха и присел. В его голове мелькнула глупая мысль, что Мурин хочет его застрелить. Все захохотали. Передонов досадливо пробормотал:– Терпеть не могу таких шуток.Мурин уже раскаивался, что испугал Передонова: его сын учился в гимназии, и потому он считал своею обязанностью всячески угождать гимназическим учителям. Теперь он стал извиняться перед Передоновым и угощал его вином и сельтерскою.Передонов угрюмо сказал:– У меня нервы немного расстроены. Я директором нашим недоволен.– Проигрался будущий инспектор, – блеющим голосом закричал Володин, – жаль денежек!– Несчастлив в игре – счастлив в любви, – сказал Рутилов, посмеиваясь и показывая гниловатые зубы.Передонов и без того был не в духе из-за проигрыша и от испуга, да еще его принялись дразнить Варварою.Он крикнул:– Женюсь, а Варьку вон!Приятели хохотали и поддразнивали:– А вот и не посмеешь.– А вот посмею. Завтра же пойду свататься.– Пари! идет? – предложил Фаластов, – на десять рублей.Но Передонову жаль стало денег, – проиграешь, пожалуй, так платить придется. Он отвернулся и угрюмо отмалчивался.У ворот из сада расстались и разошлись в разные стороны. Передонов и Рутилов пошли вместе. Рутилов принялся уговаривать Передонова сейчас же венчаться на одной из его сестер.– Я все наладил, не беспокойся, – твердил он.– Оглашения не было, – отговаривался Передонов.– Я все наладил, говорю тебе, – убеждал Рутилов. – Попа такого нашел: он знает, что вы не родня.– Шаферов нет, – сказал Передонов.– Ну вот, нет. Шаферов достанем сейчас же, пошлю за ними, они и приедут прямо в церковь. Или сам за ними заеду. А раньше нельзя было, сестрица твоя узнала бы и помешала.Передонов замолчал и тоскливо озирался по сторонам, где темнели редкие, молчаливые дома за дремотными садишками да шаткими изгородями.– Ты только постой у ворот, – убедительно говорил Рутилов, – я тебе любую выведу, которую хошь. Ну, послушай, я тебе сейчас докажу. Ведь дважды два – четыре, так или нет?– Так, – отвечал Передонов.– Ну вот, дважды два – четыре, что тебе следует жениться на моей сестре.Передонов был поражен.“А ведь и правда, – подумал он, – конечно, дважды два – четыре”. И он с уважением посмотрел на рассудительного Рутилова. “Придется венчаться! С ним не сговоришь”.Приятели в это время подошли к Рутиловскому дому и остановились у ворот.– Нельзя же нахрапом, – сердито сказал Передонов.– Чудак, ждут не дождутся, – воскликнул Рутилов.– Да я-то, может быть, не хочу.– Ну вот, не хочешь, чудород! Что ж, ты век бобылем жить станешь? – уверенно возразил Рутилов. – Или в монастырь собираешься? Или еще Варя не опротивела? Нет, ты подумай только, какую она рожу скорчит, если ты молодую жену приведешь.Передонов отрывисто и коротко захохотал, но сейчас же нахмурился и сказал:– Да и они, может быть, не хотят.– Ну, как не хотят, чудак! – отвечал Рутилов. – Уж я даю тебе слово.– Они гордые, – придумывал Передонов.– Да тебе-то что! Еще лучше.– Насмешницы.– Да ведь не над тобой, – убеждал Рутилов.– Почем я знаю!– Да уж ты мне поверь, я тебя не обману. Они тебя уважают. Ведь ты не Павлушка какой-нибудь, чтоб над тобой смеяться.– Да, поверь тебе, – недоверчиво сказал Передонов. – Нет, я хочу сам уверяться, что они надо мной не смеются.– Вот чудак, – с удивлением сказал Рутилов, – да как же они смеют смеяться? Ну, как же ты, однако, хочешь увериться?Передонов подумал и сказал:– Пусть выйдут сейчас же на улицу.– Ну, ладно, это можно, – согласился Рутилов.– Все трое, – продолжал Передонов.– Ну, ладно.– И пусть каждая скажет, чем она мне угождать будет.– Зачем же это? – с удивлением спросил Рутилов.– Вот я и вижу, что они хотят, а то вы меня за нос поведете, – объяснил Передонов.– Никто тебя за нос не поведет.– Они надо мной, может быть, посмеяться хотят, – рассуждал Передонов, – а вот пусть выйдут, потом уж они коли захотят смеяться, так и я буду над ними смеяться.Рутилов подумал, передвинул шляпу на затылок и опять на лоб и наконец сказал:– Ну, погоди, пойду скажу им. Вот-то чудодей! Только ты во двор войди пока, а то еще кого-нибудь чорт понесет по улице, увидят.– Наплевать, – сказал Передонов, но все же вошел за Рутиловым в калитку.Рутилов отправился в дом к сестрам, а Передонов остался ждать на дворе.В гостиной, угловой к воротам горнице, сидели все четыре сестры, все на одно лицо, все похожие на брата, все миловидные, румяные, веселые: замужняя Лариса, спокойная, приятная, полная; вертлявая да быстрая Дарья, самая высокая и тонкая из сестер; смешливая Людмила и Валерия, маленькая, нежная, хрупкая на вид. Они лакомились орехами да изюмом и, очевидно, чего-то ждали, а потому волновались и смеялись более обычного, вспоминали последние городские сплетни и осмеивали знакомых и незнакомых.Уже с утра они были готовы ехать под венец. Оставалось только надеть приличное к венцу платье да приколоть фату и цветы. О Варваре сестры не вспоминали в своих разговорах, как-будто ее и на свете нет. Но уже одно то, что они, беспощадные насмешницы, перемывая косточки всем, не обмолвились во весь день ни одним словечком только о Варваре, одно это доказывало, что неловкая мысль о ней гвоздем сидит в голове каждой из сестриц.– Привел! – объявил Рутилов, входя в гостиную, – у ворот стоит.Сестры взволнованно поднялись и все разом заговорили и засмеялись.– Только есть заковычка, – сказал Рутилов, посмеиваясь.– Что, что такое? – спросила Дарья. Валерия досадливо нахмурила свои красивые, темные брови.– Уж не знаю, говорить ли? – спросил Рутилов.– Ну, скорее, скорее! – торопила Дарья.С некоторым смущением Рутилов рассказал о том, чего желает Передонов. Барышни подняли крик и взапуски принялись бранить Передонова. Но мало-по-малу их негодующие крики заменились шутками и смехом, Дарья сделала угрюмо-ожидающее лицо и сказала:– Вот он так стоит у ворот. Вышло похоже и забавно.Барышни стали выглядывать из окна к воротам. Дарья приоткрыла окно и крикнула:– Ардальон Борисыч, а из окошка сказать можно?Послышался угрюмый голос:– Нельзя.Дарья поспешно захлопнула окно. Сестры расхохотались звонко и неудержимо и убежали из гостиной в столовую, чтобы Передонов не услышал. В этом веселом семействе умели от самого сердитого настроения переходить к смеху и шуткам, и веселое слово зачастую решало дело.Передонов стоял и ждал. Ему было грустно и страшно. Подумывал он убежать, да не решился и на это. Откуда-то очень издалека доносилась музыка: должно быть, предводителева дочь играла на рояле. Слабые, нежные звуки лились в вечернем тихом, темном воздухе, наводили грусть, рождали сладкие мечты.Сначала мечты Передонова приняли эротическое направление. Он представлял барышень Рутиловых в самых соблазнительных положениях. Но чем дальше продолжалось ожидание, тем больше Передонов испытывал раздражение, – зачем заставляют его ждать. И музыка, едва задев его мертвенно-грубые чувства, умерла для него.А вокруг спустилась ночь, тихая, шуршащая зловещими подходами и пошептами. И еще темнее казалось везде оттого, что Передонов стоял в пространстве, освещенном лампою в гостиной, свет от которой двумя полосами ложился на двор, расширяясь к соседскому забору, за которым виднелись темные бревенчатые стены. В глубине двора подозрительно темнели и шептались о чем-то деревья Рутиловского сада. На улицах по мосткам где-то недалеко долго слышались чьи-то замедленные, тяжелые шаги. Передонов начал уже бояться, что, пока он тут стоит, на него нападут и ограбят, а то так и убьют. Он прижался к самой стене, в тень, чтобы его не видели, и робко ждал.Но вот по освещенным полосам на дворе пробежали длинные тени, захлопали двери, послышались за дверью на крыльце голоса. Передонов оживился. “Идут!” – радостно подумал он, и приятные мечты о красотках-сестрицах опять лениво зашевелились в его голове, – паскудные детища его скудного воображения.Сестры стояли в сенях. Рутилов вышел на двор к воротам и огляделся, не идет ли кто по улице.Никого не было ни видно, ни слышно.– Никого нет, – громким шопотом сказал он сестрам в сложенные трубою руки.Он остался сторожить на улице. Вместе с ним вышел на улицу и Передонов.– Ну вот, сейчас они тебе скажут, – сказал Рутилов.Передонов стоял у самой калитки и смотрел в щель меж калиткою и приворотным столбом. Лицо его было угрюмо и почти испуганно, и всякие мечты и думы погасли в его голове и сменились тяжелым, беспредметным вожделением.Дарья первая подошла к приотворенной калитке.– Ну, чем же вам угодить? – спросила она.Передонов угрюмо молчал. Дарья сказала:– Я вам блины буду превкусные печь, горячие, только не подавитесь.Людмила из-за ее плеча крикнула:– А я каждое утро буду по городу ходить, все сплетни собирать, а потом вам рассказывать. Превесело.Между веселыми лицами двух сестер показалось на миг капризное, тонкое Валерочкино лицо, и послышался ее хрупкий голосок:– А я ни за что не скажу, чем вам угожу, – догадывайтесь сами.Сестры побежали, заливаясь хохотом. Голоса их и смех затихли за дверьми. Передонов отвернулся от калитки. Он был не совсем доволен. Он думал: болтнули что-то и ушли. Дали бы лучше записочки. Но уже поздно тут стоять и ждать.– Ну, видел? – спросил Рутилов. – Которую же тебе?Передонов погрузился в размышление. Конечно, сообразил он наконец, надо выбирать самую молоденькую. Что же ему на перестарке жениться!– Веди Валерию, – решительно сказал он.Рутилов отправился домой, а Передонов опять вошел во двор.Людмила выглядывала тайком в окно, стараясь услышать, что говорят, но ничего не услышала. Вот прозвучали шаги по мосткам на дворе. Сестры притихли и сидели взволнованные и cмущенные. Вошел Рутилов и объявил:– Валерию выбрал. Ждет, – стоит у ворот.Сестры зашумели, засмеялись. Валерия слегка побледнела.– Вот, вот, – повторяла она, – очень я хочу, очень мне надо.Ее руки дрожали. Ее стали наряжать, – все три сестры хлопотали около нее. Она, как всегда, жеманилась и медлила. Сестры ее торопили. Рутилов неустанно болтал, радостно и возбужденно. Ему нравилось, что все это дело он так ловко устроил.– А извозчиков ты приготовил? – озабоченно спросила Дарья.Рутилов отвечал с досадою:– Да разве можно? Весь город сбежался бы. Варвара бы его за волосы оттащила к себе.– Так как же мы?– А так, до площади дойдем попарно, а там и наймем. Очень просто. Сперва ты с невестой, да Лариса с женихом, – да и то не сразу, а то еще увидит кто в городе. А я с Людмилой за Фаластовым заеду, они вдвоем поедут, а я еще Володина прихвачу.Передонов, оставшись один, погрузился в сладкие мечтания. Ему грезилась Валерия в обаянии брачной ночи, раздетая, стыдливая, но веселая. Вся тоненькая, субтильная.Мечтал, а сам таскал из кармана завалявшиеся там карамельки и сосал их.Потом пришло ему на память, что Валерия – кокетка. Ведь она, подумал он, потребует нарядов, обстановки. Уж тогда, пожалуй, деньги придется не откладывать каждый месяц, а и прикопленное растрачивать. А жена-то станет привередничать, а за кухней, пожалуй, и не доглядит. А еще на кухне подсыплют ему яду, – Варя со злости подкупит кухарку. “Да и вообще, – думал Передонов, – уж слишком тонкая штучка – Валерия. К такой не знаешь, как и подступиться. Как ее обругаешь? Как ее толканешь? Как на нее плюнешь? Изойдет слезами, осрамит на весь город. Нет, страшно с нею связываться. Вот Людмила, так та проще. Не взять ли ее?”Передонов подошел к окну и стукнул палкою в раму. Через полминуты Рутилов высунулся из окна.– Чего тебе? – спросил он с беспокойством,– Передумал, – буркнул Передонов.– Ну! – испуганно крикнул Рутилов.– Веди Людмилу, – сказал Передонов.Рутилов отошел от окна.– Чорт очкастый, – проворчал он и пошел к сестрам.Валерия обрадовалась.– Твое счастье, Людмила, – весело сказала она.Людмила принялась хохотать, – упала в кресло, откинулась на спинку и хохотала, хохотала.– Что ему сказать-то? – спрашивал Рутилов, – согласна, что ли?Людмила от смеха не могла сказать ни слова и только махала руками.– Да, согласна, конечно, – сказала за нее Дарья. – Скажи ему скорее, а то еще уйдет сдуру, не дождется.Рутилов вышел в гостиную и сказал шопотом в окно:– Погоди, сейчас будет готова.– Да живее, – сердито сказал Передонов, – что там копаются!Людмилу проворно наряжали. Минут через пять она была уже совсем готова.Передонов думал о ней. Она – веселая, сдобная. Только уж очень любит хохотать. Засмеет, пожалуй. Страшно. Дарья, хоть и бойкая, а все же посолиднее и потише. А тоже красивая. Лучше взять ее. Он опять стукнул в окно.– Стучит опять, – сказала Лариса, – уж не за тобой ли, Дарья?– Вот чорт-то! – выругался Рутилов и побежал к окну.– Чего еще? – сердитым шопотом спросил он, – опять передумал, что ли?– Веди Дарью, – отвечал Передонов.– Ну, подожди, – свирепо прошептал Рутилов.Передонов стоял и думал о Дарье, – и опять недолгое любование ею в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая и дерзкая. Затормошит. Да и чего тут стоять и ждать? – подумал он: – еще простудишься. Во рву на улице, в траве под забором, может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит и укокошит. И тоскливо стало Передонову. Ведь они бесприданницы, – думал он. Протекции у них в учебном ведомстве нет. Варвара нажалуется княгине. А на Передонова и так директор зубы точит.Досадно стало Передонову на самого себя. С чего он тут путается с Рутиловым? Словно Рутилов очаровал его. Да, может быть, и в самом деле очаровал его. Надо поскорее зачураться.Передонов закружился на месте, плевал во все стороны и бормотал:– Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки, веди-таракашки. Чур меня. Чур меня. Чур, чур, чур. Чур-перечур-расчур.На лице его изображалось строгое внимание, как при совершении важного обряда. И после этого необходимого действия он почувствовал себя в безопасности от Рутиловского навождения. Решительно застучал он палкой в окно, сердито бормоча:– Донести бы, – заманивают. Нет, не хочу сегодня жениться, – объявил он высунувшемуся к нему Рутилову.– Да что ты, Ардальон Борисыч, ведь уже все готово, – пытался убеждать Рутилов.– Не хочу, – решительно сказал Передонов, – пойдем ко мне в карты играть.– Вот чорт-то! – выругался Рутилов. – Не хочет венчаться, струсил, – объявил он сестрам. – Но я еще уломаю дурака. Зовет к себе в карты играть.Сестры закричали все разом, браня Передонова.– И ты пойдешь к этому прохвосту? – с досадою спросила Валерия.– Ну да, пойду и возьму с него штраф. И он еще от нас не уйдет, – говорил Рутилов, стараясь сохранить уверенный тон, но чувствуя себя очень неловко.Досада на Передонова быстро заменилась у девиц смехом. Рутилов ушел. Сестры побежали к окнам.– Ардальон Борисыч! – крикнула Дарья, – что ж вы такой нерешительный? Так нельзя.– Кисляй Кисляевич! – с хохотом крикнула Людмила.Передонову стало досадно. По его мнению, сестры должны бы плакать от печали, что он их отверг. “Притворяются!” – подумал он, молча уходя со двора. Девицы перебежали к окнам на улицу и кричали вслед Передонову насмешливые слова пока он не скрылся в темноте.VПередонова томила тоска. Уже и карамелек не было в кармане, и это его опечалило и раздосадовало. Рутилов почти всю дорогу говорил один, – продолжал выхвалять сестер. Передонов только однажды вступил в разговор. Он сердито спросил:– У быка есть рога?– Ну, есть, так что же из того? – сказал удивленный Рутилов.– Ну, а я не хочу быть быком, – объяснил Передонов.Раздосадованный Рутилов сказал:– Ты, Ардальон Борисыч, и не будешь никогда быком, потому что ты – форменная свинья.– Врешь! – угрюмо сказал Передонов.– Нет, не вру, и могу доказать, – злорадно сказал Рутилов.– Докажи, – потребовал Передонов.– Погоди, докажу, – с тем же злорадством в голосе ответил Рутилов.Оба замолчали. Передонов пугливо ждал, и томила его злость на Рутилова. Вдруг Рутилов спросил:– Ардальон Борисыч, а у тебя есть пятачок?– Есть, да тебе не дам, – злобно ответил Передонов.Рутилов захохотал.– Коли у тебя есть пятачок, так как же ты не свинья! – крикнул он радостно.Передонов в ужасе хватился за нос.– Врешь, какой у меня пятачок, у меня человечья харя, – бормотал он.Рутилов хохотал. Передонов, сердито и трусливо посматривая на Рутилова, сказал:– Ты меня сегодня нарочно над дурманом водил да и одурманил, чтобы с сестрами окрутить. Мало мне одной ведьмы, на трех разом венчаться!– Чудород, да как же я-то не одурманился? – спросил Рутилов.– Ты средство знаешь, – говорил Передонов. – Ты, может быть, через рот дышал, а в нос не пускал, или слова такие говорил, а я ничего не знаю, как надо против волшебства. Я не чернокнижник. Пока не зачурался, все одурманенный стоял.Рутилов хохотал.– Как же ты чурался? – спрашивал он.Но уже Передонов молчал.– Что ты за Варвару так уцепился? – говорил Рутилов. – Ты думаешь, хорошо тебе будет, если ты через нее получишь место? Она тебя оседлает.Это было непонятно Передонову.Ведь она для себя старается, – думал он. – Ей самой будет лучше, когда он будет начальником и будет получать много денег. Значит, не он ей, а она ему должна быть благодарна. Да и во всяком случае с нею ему удобнее, чем с кем бы то ни было другим.Передонов привык к Варваре. Его тянуло к ней, – может быть, вследствие приятной для него привычки издеваться над нею. Другую такую ведь и на заказ бы не найти.Было уже поздно. У Передонова в квартире горели лампы, окна ярко выделялись в уличной темноте.Вокруг чайного стола сидели гости: Грушина, – она же теперь ежеденничала у Варвары, – Володин, Преполовенская, ее муж, Константин Петрович, высокий человек лет под сорок, матово-бледный, черноволосый и необычайно молчаливый. Варвара принарядилась, – надела белое платье. Пили чай, беседовали. Варвару, как всегда, беспокоило, что Передонов долго не возвращался. Володин с веселым блеющим хохотом рассказал, что Передонов пошел куда-то с Рутиловым. Это увеличило Варварино беспокойство.Наконец явился Передонов с Рутиловым. Их встретили криком, смехом, глупыми, нескромными шутками.– Варвара, а где же водка? – сердито крикнул Передонов.Варвара метнулась из-за стола, виновато ухмыляясь, и быстро принесла водку в большом, грубо граненом графине.– Выпьем, – угрюмо пригласил Передонов.– Подожди, – сказала Варвара, – Клавдюшка закуску принесет. Копа, шевелись, – крикнула она в кухню.Но уже Передонов разливал водку по рюмкам и бормотал:– Чего ждать, время не ждет.Выпили и закусили пирожками с черносмородинным вареньем. У Передонова, чтобы занимать гостей, только и было в запасе, что карты да водка. Так как за карты сесть еще нельзя было, – чай надо было пить, – то оставалась водка.Меж тем принесли и закуску, так что можно было и еще выпить. Клавдия, уходя, не затворила двери, и Передонов забеспокоился.– Вечно двери настежь, – ворчал он.Он боялся сквозняка, – простудиться можно. Поэтому в квартире всегда было душно и смрадно.Преполовенская взяла яйцо.– Хорошие яйца, – сказала она, – где вы их достаете?Передонов сказал:– Это еще что яйца, а вот в нашем имении у отца курица по два крупных яйца в день круглый год несла.– Что ж такое, – ответила Преполовенская, – эка невидаль, нашли чем хвастать! У нас в деревне была курица, несла в день по два яйца и по ложке масла.– Да, да, и у нас тоже, – сказал Передонов, не замечая насмешки. – Если носят другие, так и она несла. У нас выдающаяся была.Варвара засмеялась.– Петрушку валяют, – сказала она.– Уши вянут, такой вздор вы несете, – сказала Грушина.Передонов свирепо посмотрел на нее и ответил с ожесточением:– А коли вянут, оборвать их надо.Грушина смутилась.– Ну, уж вы, Ардальон Борисыч, всегда такое скажете! – жалобно сказала она.Остальные сочувственно смеялись. Володин, щуря глаза и потряхивая лбом, смешливо объяснял:– Если у вас уши вянут, то вам их оборвать надо, а то нехорошо, коли они у вас завянут и так мотаться будут, туда-сюда, туда-сюда.Володин показал пальцами, как будут мотаться вялые уши. Грушина прикрикнула на него:– Ну уж вы, туда же, сами ничего придумать не умеете, на готовенькое прохаживаетесь! Володин обиделся и сказал с достоинством:– Я и сам могу, Марья Осиповна, а только как мы в компании приятно время проводим, то отчего же не поддержать чужую шутку! А если это вам не нравится, то как вам будет угодно, – как вы к нам изволите, так и мы к вам изволим.– Резонно, Павел Васильевич, – со смехом одобрил его Рутилов.– Уж Павел Васильевич за себя постоит, – с лукавою усмешкою сказала Преполовенская.Варвара отрезала кусок булки и, заслушавшись затейливых речей Володина, держала нож в руке. Острие сверкало. Передонову стало страшно, – а ну, как вдруг зарежет. Он крикнул:– Варвара, положи нож!Варвара вздрогнула– Чего кричишь, испугал! – сказала она и положила нож. – Ведь вы знаете, у него все привереды, – объяснила она молчаливому Преполовенскому, видя, что он поглаживает бороду и собирается что-то сказать.– Это бывает, – сладостным и грустным голосом заговорил Преполовенский, – у меня был один знакомый, так тот иголок боялся, все боялся, что его уколют и иголка уйдет во внутренности. И ужасно боялся, представьте, как увидит иголку…И, раз начавши говорить, уже он не мог остановиться и все на разные лады пересказывал одно и то же, пока его не перебил кто-то, заговорив о другом. Тогда он опять погрузился в молчание.Грушина перевела разговор на эротические темы. Она рассказала, как ее ревновал покойник-муж и как она ему изменила. Потом рассказала слышанную от столичного знакомого историю о любовнице некоего высокопоставленного лица, как она ехала по улице и встретила своего покровителя.– Она ему и кричит: здравствуй, Жанчик! Это на улице-то! – рассказывала Грушина.– А вот я на вас донесу, – сердито сказал Передонов: – разве можно про таких знатных лиц такие глупости болтать?Грушина испуганно залепетала:– Да ведь я что ж, – мне так рассказывали. За что купила, за то и продаю.Передонов сердито молчал и пил чай с блюдечка, налегая на стол локтями. Он думал, что в доме будущего инспектора не подобает непочтительно говорить о вельможах. Он злился на Грушину. Еще досадовал его и был ему подозрителен Володин: что-то уж слишком часто называл он Передонова будущим инспектором. Один раз Передонов даже сказал Володину:– Что, брат, завидно, небось! Да, вот ты не будешь инспектором, а я буду.На это Володин, придав своему лицу внушительное выражение, возразил:– Всякому свое, Ардальон Борисыч, – вы в своем деле специалист, а я в своем.– А Наташа-то наша, – сообщила Варвара, – от нас прямо к жандармскому поступила.Передонов вздрогнул, и лицо его выразило ужас.– Врешь? – вопросительно сказал он.– Ну вот, чего мне врать, – ответила Варвара, – хоть сам поди к нему, спроси.Это неприятное известие подтвердила и Грушина. Передонов был ошеломлен. Наскажет чего и не было, а жандармский на ус намотает и, пожалуй, напишет в министерство. Это скверно.В это самое время глаза Передонова остановились на полочке над комодом. Там стояло несколько переплетенных книг: тонкие – Писарева и потолще – “Отечественные Записки”. Передонов побледнел и сказал:– Книги-то эти надо спрятать, а то донесут.Раньше эти книги Передонов держал на виду, чтобы показать, что у него свободные мнения, – хотя на самом деле он не имел ни мнений, ни даже охоты к размышлениям. И эти книги он только держал, а не читал. Давно уже не прочел он ни одной книги, – говорил, что некогда, – газет не выписывал, новости узнавал из разговоров. Впрочем, и узнавать ему нечего было, – ничто во внешнем мире его не занимало. Над подписчиками на газеты он даже издевался, как над расточителями денег и времени. Дорого, подумаешь, было для него его время!Он пошел к полочке, бормоча:– Уж у нас такой город, сейчас донесут. Помоги-ка, Павел Васильевич, – сказал он Володину.Володин подошел к нему с серьезным и понимающим лицом и осторожно принимал книги, которые передавал ему Передонов. Себе взял Передонов пачку книг поменьше, Володину дал побольше и пошел в залу, а Володин за ним.– Куда же вы их спрячете, Ардальон Борисыч? – спросил он.– А вот увидишь, – с обычною угрюмостью ответил Передонов.– Что же это вы потащили, Ардальон Борисыч? – спросила Преполовенская.– Строжайше запрещенные книги, – ответил Передонов на ходу. – Донесут, коли увидят.В зале Передонов присел на корточки перед печкою, свалил книги на железный лист, – и Володин сделал то же, – и принялся с усилием запихивать книгу за книгою в неширокое отверстие. Володин сидел на корточках рядом с ним, немного позади, и подавал ему книги, сохраняя глубокомысленное и понимающее выражение на своем бараньем лице с выпяченными из важности губами и склоненным от избытка понимания крутым лбом. Варвара заглядывала на них через дверь. Со смехом сказала она:– Пошел валять петрушку!Но Грушина остановила ее:– Ой, голубушка, Варвара Дмитриевна, вы так не говорите, – за это большие неприятности могут быть, коли узнают. Особенно, если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать научат.Напились чаю и уселись играть в стуколку, все семеро вокруг ломберного стола в зале. Передонов играл с азартом, но плохо. Каждое двадцатое число ему приходилось уплачивать дань своим соучастникам в игре, особенно Преполовенскому; этот получал и за себя и за жену. В выигрыше чаще всего были Преполовенские. У них были условленные знаки, – постукивание, покашливание, – посредством которых они обменивались известиями о своих картах. Сегодня Передонову сразу не повезло. Он спешил отыграться, а Володин медлил сдавать и тщательно уравнивал карты.– Павлушка, сдавай, – нетерпеливо крикнул Передонов.Володин, чувствуя себя в игре особою, равною всем остальным, сделал значительное лицо и спросил:– То есть как это Павлушка? По дружбе или как?– По дружбе, по дружбе, – небрежно ответил Передонов, – только сдавай скорее.– Ну, если по дружбе, то я рад, я очень рад, – говорил Володин с радостным и глупым смехом, сдавая карты, – ты хороший человек, Ардаша, и я тебя очень даже люблю. А если бы не по дружбе, то это был бы другой разговор. А если по дружбе, то я рад. Я тебе туза сдал за это, – сказал Володин и открыл козыря.Туз точно, оказался у Передонова, но не козырный, и подвел его под ремиз.– Сдал! – сердито ворчал Передонов, – туз, да не тот. Под руку говоришь. Надо было козырного, а ты что сдал? На что мне тиковый пуз?– На что тебе тиковый пуз, у тебя свое пузо растет, – подхватил со смехом Рутилов.– Будущий инспектор язычком заплетается, – пуз, пуз, карапуз.Рутилов непрерывно болтал, сплетничал, рассказывал анекдоты, иногда весьма щекотливого содержания. Чтобы подразнить Передонова, он стал уверять, что гимназисты плохо себя ведут, особенно те, которые живут на квартирах: курят, пьют водку, ухаживают за девицами. Передонов верил. И Грушина поддерживала. Ей эти рассказы доставляли особое удовольствие: она сама хотела было, после смерти мужа, держать у себя на квартире трех-четырех гимназистов, но директор не разрешил ей, несмотря на ходатайство Передонова, – о Грушиной в городе была дурная слава. Теперь она принялась бранить хозяек тех квартир, где жили гимназисты.– Они взятки дают директору, – заявила она.– Хозяйки все стервы, – убежденно сказал Володин, – вот хоть моя. У нас с нею был такой уговор, когда я комнату нанимал, что она будет давать мне вечером три стакана молока. Хорошо, месяц, другой так мне и подавали.– И ты не опился? – спросил Рутилов со смехом.– Зачем же опиваться! – обиженно возразил Володин. – Молоко – полезный продукт. Я и привык три стакана выпивать на ночь. Вдруг вижу, приносят мне два стакана. Это, спрашиваю, почему же? Прислуга говорит: Анна Михайловна, говорит, просят извинить, что коровка у них, говорит, нынче мало молока дает. А мне-то что за дело! Уговор дороже денег. У них совсем коровка не даст молочка, так мне и кушать не дадут? Ну, я говорю, если нет молока, то скажите Анне Михайловне, что я прошу дать мне стакан воды. Я привык кушать три стакана, мне двух стаканов мало.– Павлушка у нас герой, – сказал Передонов. – Расскажи-ка, брат, как ты с генералом сцепился.Володин охотно повторил рассказ. Но теперь его подняли насмех. Он обиженно выпятил нижнюю губу.За ужином все напились до-пьяна, даже и женщины. Володин предложил еще попачкать стены. Все обрадовались: немедленно, еще не кончив есть, принялись за дело и неистово забавлялись. Плевали на обои, обливали их пивом, пускали в стены и в потолок бумажные стрелы, запачканные на концах маслом, лепили на потолок чертей из жеваного хлеба. Потом придумали рвать полоски из обоев на азарт, – кто длиннее вытянет. На этой игре Преполовенские еще выиграли рубля полтора.Володин проиграл. От этого проигрыша и опьянения он внезапно загрустил и стал жаловаться на свою мать. Он сделал укоризненное лицо и, толкая зачем-то вниз рукою, говорил:– И зачем она меня родила? И что она тогда думала? Какая теперь моя жизнь! Она мне не мать, а только родительница. Потому как настоящая мать заботится о своем детище, а моя только родила меня и отдала на казенное воспитание с самых малых лет.– Зато вы обучились, вышли в люди, – сказала Преполовенская.Володин уставился вниз лбом, покачивая головою, и говорил:– Нет, уж какая моя жизнь, – самая последняя жизнь. И зачем она меня родила? она тогда думала?Вчерашние ерлы вдруг опять припомнились Передонову. “Вот, – думал он про Володина, – на свою мать жалуется, зачем она его родила, – не хочет быть Павлушкой. Видно, и в самом деле завидует. Может быть, уже и подумывает жениться на Варваре и влезть в мою шкуру”, – думал Передонов и тоскливо смотрел на Володина.Хоть бы женить его на ком-нибудь.Ночью, в спальне, Варвара говорила Передонову:– Ты думаешь, все эти девки, что за тобою вяжутся, молоденькие, так и хорошенькие? Они все дряни, я их всех красивее.Она поспешно разделась и, нахально ухмыляясь, показала Передонову свое слегка раскрашенное, стройное, красивое и гибкое тело.Хотя Варвара шаталась от опьянения и лицо ее во всяком свежем человеке возбудило бы отвращение своим дрябло-похотливым выражением, но тело у нее было прекрасное, как тело у нежной нимфы, с приставленною к нему, силою каких-то презренных чар, головою увядающей блудницы. И это восхитительное тело для этих двух пьяных и грязных людишек являлось только источником низкого соблазна. Так это и часто бывает, – и воистину в нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной.Передонов угрюмо хохотал, глядя на свою голую подругу.Всю эту ночь ему снились дамы всех мастей голые и гнусные.Варвара поверила, что натирание крапивою, которое она себе сделала по совету Преполовенской, ей помогло. Ей казалось, что она сразу начала полнеть. У всех знакомых она спрашивала:– Правда, ведь я пополнела?И она думала, что уж теперь непременно Передонов, увидев, как она полнеет, и получив к тому же поддельное письмо, женится на ней.Далеко не так приятны были ожидания Передонова. Уже он давно убедился, что директор ему враждебен, – и на самом деле директор гимназии считал Передонова ленивым, неспособным учителем. Передонов думал, что директор приказывает ученикам его не почитать, – что было, понятно, вздорною выдумкою самого Передонова. Но это вселяло в Передонова уверенность, что надо от директора защищаться. Со злости на директора он не раз начинал поносить его в старших классах. Многим гимназистам такие разговоры нравились.Теперь, когда Передонов захотел стать инспектором, директоровы неприязненные отношения к нему являлись особенно неприятными. Положим, если княгиня захочет, то ее протекция превозможет директоровы козни. Но все же они не безопасны.И другие были в городе люди, – как заметил в последние дни Передонов, – которые враждебны ему и хотели бы помешать его назначению на инспекторскую должность. Вот Володин: недаром он все повторяет слова “будущий инспектор”. Ведь бывали же случаи, что люди присваивали себе чужое имя и жили себе в свое удовольствие. Конечно, заменить самого Передонова Володину трудненько, – да ведь у дурака, такого, как Володин, могут быть самые нелепые затеи. И еще Рутиловы, Вершина со своею Мартою, сослуживцы из зависти – все рады ему повредить. А как повредить? Ясное дело, опорочат его в глазах у начальства, выставят человеком неблагонадежным.Итак, у Передонова явились две заботы: доказать свою благонадежность и обезопасить себя от Володина, – женить его на богатой.И вот однажды Передонов спросил Володина:– Хочешь, к Адаменковой барышне тебя посватаю? Или все еще по Марте скучаешь? Целый месяц утешиться не можешь?– Что ж мне по Марте скучать! – ответил Володин. – Я ей честь честью сделал предложение, а коли ежели она не хочет, то что же мне! Я и другую найду, – разве уж для меня и невест не найдется? Да этого добра везде сколько угодно.– Да, а вот Марта натянула тебе нос, – подразнил Передонов.– Не знаю уж, какого жениха они ждут, – обидчиво сказал Володин, – хоть бы приданое большое было, а то ведь гроши дадут. Это она в тебя, Ардальон Борисыч, втюрилась.Передонов посоветовал:– А я бы на твоем месте ей ворота дегтем вымазал.Володин захихикал, но сейчас же успокоился и сказал:– Ежели поймают, так неприятность может выйти.– Найми кого-нибудь, зачем самому, – сказал Передонов.– И следует, ей-богу, следует, – с одушевлением сказал Володин. – Потому как ежели она в законный брак не хочет вступать, а между прочим к себе в окно молодых людей пускает, то уж это что ж! Уж это значит – ни стыда, ни совести нет у человека.VIНа другой день Передонов и Володин отправились к девице Адаменко. Володин принарядился, – надел новенький свой узенький сюртучок, чистую крахмальную рубашку, пестрый шейный платок, намазал волосы помадою, надушился, – и взыграл духом.Надежда Васильевна Адаменко с братом жила в городе в собственном кирпичном красном домике; недалеко от города было у нее имение, отданное в аренду. В позапрошлом году кончила она учение в здешней гимназии, а ныне занималась тем, что лежала на кушетке, читала книжки всякого содержания да школила своего брата, одиннадцатилетнего гимназиста, который спасался от ее строгостей только сердитым заявлением:– При маме лучше было. Мама в угол только ставила.С Надеждою Васильевною жила ее тетка, существо безличное и дряхлое, не имевшее никакого голоса в домашних делах. Знакомства вела Надежда Васильевна со строгим разбором. Передонов бывал у нее редко, и только малое знакомство его с нею могло быть причиною предположения, что эта барышня может выйти замуж за Володина.Теперь она удивилась неожиданному посещению, но приняла незванных гостей любезно. Гостей надо было занимать, – и Надежде Васильевне казалось, что самый приятный и удобный разговор для учителя русского языка – разговор о состоянии учебного дела, о реформе гимназий, о воспитании детей, о литературе, о символизме, о русских журналах. Всех этих тем она коснулась, но не получала в ответ ничего, кроме озадачивших ее отповедей, обнаруживших, что ее гостям эти вопросы не любопытны. Она увидела, что возможен только один разговор – городские сплетни. Но Надежда Васильевна все-таки сделала еще одну попытку.– А вы читали “Человек в футляре” Чехова? – спросила она. – Не правда ли, как метко?Так как с этим вопросом она обратилась к Володину, то он приятно осклабился и спросил:– Это что же, статья или роман?– Рассказ, – объяснила Надежда Васильевна.– Господина Чехова, вы изволили сказать? – осведомился Володин.– Да, Чехова, – сказала Надежда Васильевна и усмехнулась.– Это где же помещено? – продолжал любопытствовать Володин.– В “Русской Мысли”, – ответила барышня любезно.– В каком номере? – допрашивал Володин.– Не помню хорошенько, в каком-то летнем, – все так же любезно, но с некоторым удивлением ответила Надежда Васильевна.Маленький гимназист высунулся из-за двери.– Это в майской книжке было напечатано, – сказал он, придерживаясь рукою за дверь и обводя гостей и сестру веселыми синими глазами.– Вам еще рано романы читать, – сердито сказал Передонов, – учиться надо, а не скабрезные истории читать.Надежда Васильевна строго посмотрела на брата.– Как это мило – за дверьми стоять и слушать, – сказала она и, подняв обе руки, сложила кончики мизинцев под прямым углом.Гимназист нахмурился и скрылся. Он пошел в свою комнату, стал там в угол и принялся глядеть на часы; два мизинца углом – это знак стоять в углу десять минут. “Нет, – досадливо думал он, – при маме лучше было: мама только зонтик ставила в угол”.А в гостиной меж тем Володин утешал хозяйку обещанием достать непременно майский номер “Русской Мысли” и прочесть рассказ господина Чехова. Передонов слушал с выражением явной скуки на лице. Наконец он сказал:– Я тоже не читал. Я не читаю пустяков. В повестях и романах все глупости пишут.Надежда Васильевна любезно улыбнулась и сказала:– Вы очень строго относитесь к современной литературе. Но пишутся же теперь и хорошие книги.– Я все хорошие книги раньше прочел, – заявил Передонов. – Не стану же я читать того, что теперь сочиняют.Володин смотрел на Передонова с уважением. Надежда Васильевна легонько вздохнула и – делать нечего – принялась пустословить и сплетничать, как умела. Хоть и не люб ей был такой разговор, но она поддерживала его с ловкостью и веселостью бойкой и выдержанной девицы.Гости оживились. Ей было нестерпимо скучно, а они думали, что она с ними исключительно любезна, и приписывали это обаянию прелестной наружности Володина.Когда они ушли, Передонов на улице поздравлял Володина с успехом. Володин радостно смеялся и прыгал. Он уже забыл всех отвергнувших его девиц.– Не лягайся, – говорил ему Передонов, – распрыгался, как баран. Погоди еще, натянут тебе нос.Но говорил он это в шутку, а сам вполне верил в успех задуманного сватовства.Грушина чуть не каждый день забегала к Варваре, Варвара бывала у нее еще чаще, так что они почти и не расставались. Варвара волновалась, а Грушина медлила, – уверяла, что очень трудно скопировать буквы, чтобы вышло совсем похоже.Передонов все еще не хотел назначить дня для свадьбы. Опять он требовал, чтобы ему сначала место дали инспекторское. Помня, как много у него готовых невест, он не раз, как и прошлою зимою, грозил Варваре:– Вот сейчас пойду венчаться. Вернусь утром с женой, а тебя – вон. Последний раз ночуешь.И с этими словами уходил – играть на биллиарде. Оттуда иногда к вечеру приходил домой, а чаще кутил в каком-нибудь грязном притоне с Рутиловым и Володиным. В такие ночи Варвара не могла заснуть. Поэтому она страдала мигренями. Хорошо еще, если он вернется в час, в два ночи, – тогда она вздохнет свободно. Если же он являлся только утром, то Варвара встречала день совсем больная.Наконец Грушина изготовила письмо и показала его Варваре. Долго рассматривали, сличали с прошлогодним княгининым письмом. Грушина уверяла: похоже так, что сама княгиня не узнала бы подделки. Хоть на самом деле сходства было мало, но Варвара поверила. Да она же и понимала, что Передонов не мог помнить мало знакомого ему почерка настолько точно, чтобы заметить подделку.– Ну вот, – радостно сказала она, – наконец-то. А то я уже ждала, ждала, да и жданки потеряла. А только как же конверт, – если он спросит, что я скажу?– Да уж конверта нельзя подделать, – штемпеля, – сказала Грушина, посмеиваясь, поглядывая на Варвару лукавыми, разными глазами: правый – побольше, левый – поменьше.– Так как же?– Душечка Варвара Дмитриевна, да вы скажите ему, что конверт в печку бросили. На что же вам конверт?Варварины надежды оживились. Она говорила Грушиной:– Только бы женился, тогда уж я не стану для него бегать. Нет, я буду сидеть, а он пусть для меня побегает.В субботу после обеда Передонов шел поиграть на биллиарде. Мысли его были тяжелы и печальны. Он думал:“Скверно жить среди завистливых и враждебных людей. Но что же делать, – не могут же все быть инспекторами! Борьба за существование!”На углу двух улиц он встретил жандармского штаб-офицера. Неприятная встреча!Подполковник Николай Вадимович Рубовский, невысокий плотный человек с густыми бровями, веселыми серыми глазами и прихрамывающею походкою, отчего его шпоры неровно и звонко призвякивали, был весьма любезен и за то любим в обществе. Он знал всех людей в городе, все их дела и отношения, любил слушать сплетни, но сам был скромен и молчалив, как могила, и никому не делал ненужных неприятностей.Остановились, поздоровались, побеседовали. Передонов насупился, оглянулся по сторонам и опасливо сказал:– У вас, я слышал, наша Наташа живет, так вы ей не верьте, что она про меня говорит, это она врет.– Я от прислуги сплетен не собираю, – с достоинством сказал Рубовский.– Она – сама скверная, – продолжал Передонов, не обращая внимания на возражение Рубовского, – у нее любовник есть, поляк; она, может быть, нарочно к вам и поступила, чтоб у вас что-нибудь стащить секретное.– Пожалуйста, не беспокойтесь об этом, – сухо возразил подполковник, – у меня планы крепостей не хранятся.Упоминание о крепостях озадачило Передонова. Ему казалось, что Рубовский намекает на то, что может посадить Передонова в крепость.– Ну, что крепость, – пробормотал он, – до этого далеко, а только вообще про меня всякие глупости говорят, так это больше из зависти. Вы ничему такому не верьте. Это они доносят, чтоб от себя отвести подозрение, а я и сам могу донести.Рубовский недоумевал.– Уверяю вас, – сказал он, вздергивая плечами и бряцая шпорами, – я ни от кого не получал на вас доноса. Вам, видно, кто-нибудь в шутку погрозил, – да ведь мало ли что говорится иногда.Передонов не верил. Он думал, что жандармский скрытничает, – и стало ему страшно.Каждый раз, как Передонов проходил мимо Вершинского сада, Вершина останавливала его и своими ворожащими движениями и словами заманивала в сад.И он входил, невольно подчиняясь eе тихой ворожбе. Может быть, ей скорее Рутиловых удалось бы достичь своей цели, – ведь Передонов одинаково далек был от всех людей, и почему бы ему было не связаться законным браком с Мартою? Но, видно, вязко было то болото, куда залез Передонов, и никакими чарами не удавалось перебултыхнуть его в другое.Вот и теперь, когда, расставшись с Рубовским, Передонов шел мимо, Вершина, одетая, как всегда вся в черном, заманила его.– Марта и Владя домой на день едут, – сказала она, ласково глядя сквозь дым своей папироски на Передонова коричневыми глазами, – вот бы и вы с ними погостить в деревне. За ними работник в тележке приехал.– Тесно, – сказал Передонов угрюмо.– Ну вот, тесно, – возразила Вершина, – отлично разместитесь. Да и потеснитесь не беда, что ж, недалеко, шесть верст проехать.В это время из дома выбежала Марта спросить что-то у Вершиной. Хлопоты перед отъездом немного расшевелили ее лень, и лицо ее было живее и веселее обычного. Опять, уже обе, стали звать Передонова в деревню.– Разместитесь удобно, – уверяла Вершина, – вы с Мартой на заднем сиденье, а Владя с Игнатием на переднем. Вот посмотрите, и тележка на дворе.Передонов вышел за Вершиною и Мартою во двор, где стояла тележка, а около нее возился, укладывая что-то, Владя. Тележка была поместительная. Но Передонов, угрюмо осмотрев ее, объявил:– Не поеду. Тесно. Четверо, да еще вещи.– Ну, если вы думаете, что тесно, – сказала Вершина, – то Владя и пешком может итти.– Конечно, – сказал Владя, улыбаясь сдержанно и ласково, – пешком дойду в полтора часа отлично. Вот сейчас зашагаю, так раньше вас буду.Тогда Передонов объявил, что будет трясти, а он не любит тряски. Вернулись в беседку. Все уже было уложено, но работник Игнатий еще ел на кухне, насыщаясь неторопливо и основательно.– Как учится Владя? – спросила Марта.Другого разговора с Передоновым она не умела придумать, а уже Вершина не раз упрекала ее, что она не умеет занять Передонова.– Плохо, – сказал Передонов, – ленится, ничего не слушает.Вершина любила поворчать. Она стала выговаривать Владе. Владя краснел и улыбался, пожимался плечами, как от холода, и подымал, по своей привычке, одно плечо выше другого.– Что же, только год начался, – сказал он, – я еще успею.– С самого начала надо учиться, – тоном старшей, но слегка от этого краснея, сказала Марта.– Да и шалит, – жаловался Передонов, – вчера так развозились, точно уличные мальчишки. Да и груб, мне дерзость сказал в четверг.Владя вдруг вспыхнул и заговорил горячо, но не переставая улыбаться:– Никакой дерзости, а я только правду сказал, что вы в других тетрадках ошибок по пяти прозевали, а у меня все подчеркнули и поставили два, а у меня лучше было написано, чем у тех, кому вы три поставили.– И еще вы мне дерзость сказали, – настаивал Передонов.– Никакой дерзости, а я только сказал, что инспектору скажу, – запальчиво говорил Владя, – что же мне зря двойку…– Владя, не забывайся, – сердито сказала Вершина, – чем бы извиниться, а ты опять повторяешь.Владя вдруг вспомнил, что Передонова нельзя раздражать, что он может стать Марте женихом. Он сильнее покраснел, в смущении передернул пояс на своей блузе и робко сказал:– Извините. Я только хотел попросить, чтобы вы поправили.– Молчи, молчи, пожалуйста, – прервала его Вершина, – терпеть не могу таких рассуждений, терпеть не могу, – повторила она и еле заметно дрогнула всем своим сухоньким телом. – Тебе делают замечание, ты молчи.И Вершина высыпала на Владю не мало укоризненных слов, дымя папироскою и криво улыбаясь, как она всегда улыбалась, о чем бы ни шла речь.– Надо будет отцу сказать, чтобы наказал тебя, – кончила она.– Высечь надо, – решил Передонов и сердито посмотрел на обидевшего его Владю.– Конечно, – подтвердила Вершина, – высечь надо.– Высечь надо, – сказала и Марта и покраснела.– Вот поеду сегодня к вашему отцу, – сказал Передонов, – и скажу, чтобы вас при мне высекли, да хорошенько.Владя молчал, смотрел на своих мучителей, поеживался плечами и улыбался сквозь слезы. Отец у него крут. Владя старался утешить себя, думая, что это– только угрозы. Неужели, думал он, в самом деле захотят испортить ему праздник? Ведь праздник – день особенный, отмеченный и радостный, и все праздничное совсем несоизмеримо со всем школьным, будничным.А Передонову нравилось, когда мальчики плакали, – особенно, если это он так сделал, что они плачут и винятся. Владино смущение и сдержанные слезы на его глазах, и робкая, виноватая его улыбка – все это радовало Передонова. Он решил ехать с Мартою и Владею.– Ну, хорошо, я поеду с вами, – сказал он Марте.Марта обрадовалась, но как-то испуганно. Конечно, она хотела, чтобы Передонов ехал с ними, – или, вернее, Вершина хотела этого за нее и приворожила ей своими быстрыми наговорами это желание. Но теперь, когда Передонов сказал, что едет, Марте стало неловко за Владю, – жалко его.Жутко стало и Владе. Неужели это для него Передонов едет? Ему захотелось умилостивить Передонова. Он сказал:– Если вы думаете, Ардальон Борисыч, что тесно будет, то я могу пешком пойти.Передонов посмотрел на него подозрительно и сказал:– Ну да, если вас отпустить одного, вы еще убежите куда-нибудь. Нет уж, мы вас лучше свезем к отцу, пусть он вам задаст.Владя покраснел и вздохнул. Ему стало так неловко и тоскливо, и досадно на этого мучительного и угрюмого человека. Чтобы все-таки смягчить Передонова, он решился устроить ему сиденье поудобнее.– Ну, уж я так сделаю, – казал он, – что вам отлично будет сидеть.И он поспешно отправился к тележке. Вершина посмотрела вслед за ним, криво улыбаясь и дымя, и сказала Передонову тихо:– Они все боятся отца. Он у них очень строгий.Марта покраснела.Владя хотел было взять с собою в деревню удочку, новую, английскую, купленную на сбереженные деньги, хотел взять еще кое-что, да это все занимало бы в тележке не мало места. И Владя унес обратно в дом все свои пожитки.Было не жарко. Солнце склонялось. Дорога, омоченная утренним дождем, не пылила. Тележка ровно катилась по мелкому щебню, унося из города четырех седоков; сытая серая лошадка бежала, словно не замечая их тяжести, и ленивый, безмолвный работник Игнатий управлял ее бегом при помощи заметных лишь опытному взору движений вожжами.Передонов сидел рядом с Мартою. Ему расчистили так много места, что Марте совсем неудобно было сидеть. Но он не замечал этого. А если бы и заметил, то подумал бы, что так и должно: ведь он – гость.Передонов чувствовал себя очень приятно. Он решил поговорить с Мартою любезно, пошутить, позабавить ее. Он начал так:– Ну, что, скоро бунтовать будете?– Зачем бунтовать? – спросила Марта.– Вы, поляки, ведь все бунтовать собираетесь, да только напрасно.– Я и не думаю об этом, – сказала Марта, – да и никто у нас не хочет бунтовать.– Ну да, это вы только так говорите, а вы русских ненавидите.– И не думаем, – сказал Владя, повертываясь к Передонову с передней скамейки, где сидел рядом с Игнатием.– Знаем мы, как вы не думаете. Только мы вам не отдадим вашей Польши. Мы вас завоевали. Мы вам сколько благодеяний сделали, да, видно, как волка ни корми, он все в лес смотрит.Марта не возражала. Передонов помолчал немного и вдруг сказал:– Поляки – безмозглые.Марта покраснела.– Всякие бывают и русские и поляки, – сказала она.– Нет, уж это так, это верно, – настаивал Передонов. – Поляки – глупые. Только форсу задают. Вот жиды – те умные.– Жиды – плуты, а вовсе не умные, – сказал Владя.– Нет, жиды – очень умный народ. Жид русского всегда надует, а русский жида никогда не надует.– Да и не надо надувать, – сказал Владя, – разве в том только и ум, чтобы надувать да плутовать?Передонов сердито глянул на Владю.– А ум в том, чтобы учиться, – сказал он, – а вы не учитесь.Владя вздохнул и опять отвернулся и стал смотреть на ровный бег лошади. А Передонов говорил:– Жиды во всем умные, и в ученьи, и во всем. Если бы жидов пускали в профессора, то все профессора из жидов были бы. А польки все – неряхи.Он посмотрел на Марту и, с удовольствием заметив, что она сильно покраснела, сказал из любезности:– Да вы не думайте, я не про вас говорю. Я знаю, что вы будете хорошая хозяйка.– Все польки – хорошие хозяйки, – ответила Марта.– Ну, да, – возразил Передонов, – хозяйки, сверху чисто, а юбки грязные. Ну, да за что у вас Мицкевич был. Он выше нашего Пушкина. Он у меня на стене висит. Прежде там Пушкин висел, да я его в сортир вынес, – он камер-лакеем был.– Ведь вы – русский, – сказал Владя, – что ж вам наш Мицкевич? Пушкин – хороший, и Мицкевич – хороший.– Мицкевич – выше, – повторил Передонов. – Русские – дурачье. Один самовар изобрели, а больше ничего.Передонов посмотрел на Марту, сощурил глаза и сказал:– У вас много веснушек. Это некрасиво.– Что же делать, – улыбаясь, промолвила Марта.– И у меня веснушки, – сказал Владя, поворачиваясь на своем узеньком сиденье и задевая безмолвного Игнатия.– Вы мальчик, – сказал Передонов, – это ничего, мужчине красота не нужна, а вот у вас, – продолжал он, оборачиваясь к Марте, – нехорошо. Этак вас никто и замуж не возьмет. Надо огуречным рассолом лицо мыть.Марта поблагодарила за совет.Владя, улыбаясь, смотрел на Передонова.– Вы что улыбаетесь ? – сказал Передонов, – вот погодите, приедем, так будет вам дера отличная.Владя, повернувшись на своем месте, внимательно смотрел на Передонова, стараясь угадать, шутит ли он, говорит ли взаправду. А Передонов не выносил, когда на него пристально смотрели.– Чего вы на меня глазеете? – грубо спросил он. – На мне узоров нет. Или вы сглазить меня хотите?Владя испугался и отвел глаза.– Извините, – сказал он робко, – я так, не нарочно.– А вы разве верите в глаз ? – спросила Марта.– Сглазить нельзя, это суеверие, – сердито сказал Передонов, – а только ужасно невежливо уставиться и рассматривать.Несколько минут продолжалось неловкое молчание.– Ведь вы – бедные, – вдруг сказал Передонов.– Да, не богатые, – ответила Марта, – да все-таки уж и не так бедны. У нас у всех есть кое-что отложено.Передонов недоверчиво посмотрел на нее и сказал:– Ну, да, я знаю, что вы – бедные. Босые ежеденком дома ходите.– Мы это не от бедности, – живо сказал Владя.– А что же, от богатства, что ли? – спросил Передонов и отрывисто захохотал.– Вовсе не от бедности, – сказал Владя, краснея, – это для здоровья очень полезно, закаляем здоровье и приятно летом.– Ну, это вы врете, – грубо возразил Передонов. – Богатые босиком не ходят. У вашего отца много детей, а получает гроши. Сапог не накупишься. [4]</blockquote>

Проверка