JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.

Ответить в теме

Сообщение: <blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 387269" data-attributes="member: 1">Штат Нью-Йорк против Мэриен ФладСекретарь вызвал первого свидетеля обвинения, и перед залом появилась высокая девушка с непроницаемыми глазами на туповатом лице. Широкий пробор казался особенно ярким среди распущенных смоляных волос.Пока секретарь выполнял формальности, связанные с принесением свидетелем присяги, публика нетерпеливо гудела. Девушка же казалась совершенно спокойной и на присутствующих не обращала ни малейшего внимания.Я ждал.Секретарь поднял голову:— Будьте любезны, назовите ваше имя.— Рей Марней.Голос у девушки оказался слишком тонким и писклявым для ее мощного сложения.Секретарь дал мне знак. Я быстро вышел вперед, остановился напротив свидетельницы и начал опрос:— Сколько вам лет, мисс Марней?Девушка быстро ответила:— Двадцать три.— Где вы родились?— Чилликот, штат Огайо.— Когда вы приехали в Нью-Йорк?— Около двух лет назад.Я начал привыкать к ее странному писку.— Чем вы занимались в Чилликоте?— Жила...По залу прокатились смешки. Когда публика успокоилась, пришлось пояснить:— Мисс Марней, я хотел узнать, чем вы зарабатывали себе на жизнь в Чилликоте?— А, я не поняла, что именно вас интересует. В Чилликоте у меня была должность учительницы.Самое убийственное заключалось в том, что эта женщина действительно работала в школе.— В каких классах вы преподавали?— В младших. Я люблю детей!Ее неуместное воодушевление вызвало тихое веселье в зале. Даже я не смог сдержать улыбку.— Я не сомневаюсь в вашем отношении к ученикам. Почему вы решили оставить любимое дело и уехать в Нью-Йорк?— Мне захотелось стать актрисой. Сначала я работала учительницей и ни о чем таком не думала. Но потом профессор Берг, который преподавал драматическое мастерство в старших классах, написал пьесу: «Жаворонок в долине», и мы поставили ее в нашем маленьком театре. Я играла главную роль. Профессор Берг сказал, что у меня талант, как у Мэри Астор, и что я не имею права губить свое дарование в захолустном Чилликоте. После этого мне пришла в голову мысль поехать в Нью-Йорк.Теперь я спрашивал без тени улыбки:— И что с вами случилось в Нью-Йорке?— Ничего не случилось. Долгое время я пыталась устроиться в какой-нибудь театр, но никто не захотел посмотреть меня на сцене. Даже рекомендательные письма профессора Берга не помогли.— Почему же вы не вернулись в Чилликот?В ее писке прозвучала обида:— Это было невозможно. Тогда бы весь городишко знал, что из меня ничего не получилось.— Понятно. Ну, а на что вы жили?— Мне удалось устроиться официанткой в ресторан на Бродвее. Туда часто приходили многие заправилы шоу-бизнеса. Я слышала, что кое-кто из работавших там девушек пробился на сцену.— Сколько времени вы проработали в ресторане?— Почти три недели.— А что произошло потом?Тут голос мисс Марней достиг высоты комариного дисканта:— Меня выгнали. Хозяин сказал, что держит ресторан, а не драматическую студию.Зал взорвался дружным хохотом. Мало-помалу ряды успокоились, и я продолжил опрос:— И что с вами стало после этого?— Ничего хорошего. Некоторое время я искала работу, не никак не могла найти и однажды разговорилась со своей соседкой по пансионату. Эта девушка сказала, что с моими данными, а она имела в виду лицо и фигуру, я вполне могла бы стать манекенщицей. Идея мне сразу понравилась, потому что многие актрисы сначала работали манекенщицами. Я попросила девушку что-нибудь мне порекомендовать, и она назвала Парк Авеню Моделс.Я кивнул.— Итак, вы утверждаете, что именно тогда решили стать манекенщицей?— Да. Именно тогда.— Что вы сделали дальше?— Я отправилась в Парк Авеню Моделс и подала заявление.— Кто из служащих Парк Авеню Моделс беседовал с вами, когда вы пришли туда?— Миссис Моррис.— Что она вам сказала?— Миссис Моррис спросила, нет ли у меня с собой фотографий, которые она могла бы поместить в свою картотеку. Я ответила, что все фотографии остались в Чилликоте. Тогда она написала на листочке адреса четырех студий и посоветовала сфотографироваться именно там. В тот день у меня кончились последние деньги, и я сказала об этом миссис Моррис. Она заявила, что очень сожалеет, но без фотографий ничем не сможет помочь. Слава Богу, как раз в это время из своего кабинета вышла мисс Флад.— Вы имеет в виду мисс Флад, которая сейчас находится здесь, в зале суда?Девушка кивнула:— Да.— Что произошло после того, как мисс Флад вышла из своего кабинета?— Мисс Флад увидела меня, щелкнула пальцами и сказала, что одному магазину нужна как раз такая девушка. Она дала мне записку, с которой я поехала в меховой салон на 14-ой улице. Там на меня надели манто и велели ходить взад-вперед по витрине. Я тогда позировала впервые в жизни, но все равно понравилась покупателям. Дело в том, что высокие манекенщицы видны издалека, а я — высокая. С того дня мне предложили работать в магазине три раза в неделю.— В это время вы работали манекенщицей где-нибудь еще?На мгновение она замялась.— Нет. Только там.— Сколько вам платили в меховом магазине на 14-ой улице?— Десять долларов в день.— Если я правильно понял, ваш заработок составлял около тридцати долларов в неделю. Этих денег хватало на жизнь?Мисс Марней покачала головой:— Что вы, конечно нет. Уроки сценического мастерства стоили гораздо больше.— А каким образом вы получали остальное?— О, у меня было много свиданий.Эти слова были ею сказаны с невольной гордостью. Я переспросил:— Свиданий?Девушка утвердительно кивнула:— Да. Мы их так называли.— Кого вы имеете в виду, говоря: «Мы»?— Знакомых девушек.— А каким образом вы получали приглашения на эти м-м-м свидания?— Очень просто. Все началось через несколько недель после того, как я устроилась манекенщицей в магазин. Однажды мне пришло в голову попросить мисс Флад о дополнительной работе, и она пригласила меня в свой кабинет. Там мисс Флад сказала, что труд манекенщицы очень утомительный, но, к сожалению, малооплачиваемый и что ей часто звонят богатые клиенты с просьбой порекомендовать девушку для приятного времяпрепровождения. Со слов мисс Флад можно было понять, что все эти мужчины щедро платят за такие встречи. В конце концов она спросила, интересуют ли меня подобные предложения?— Ну и что вы ответили?— Ответила, что интересуют.В зале воцарилась атмосфера радостного возбуждения.— Чем закончилась ваша встреча с мисс Флад?— Мисс Флад в тот же вечер устроила свидание с одним симпатичным пожилым джентльменом. Сначала мы поужинали в ресторане, потом зашли к нему домой выпить пару бокалов хорошего вина. Вообще, он оказался довольно забавным, а когда я уходила, дал мне десять долларов и сказал, что остался доволен нашей встречей.— Скажите, мисс Марней, находясь в доме этого джентльмена, вы выпили пару бокалов вина и больше ничего не делали?В лице девушки появилось нечто, напоминающее смущение. Чуть слышным шепотом она ответила:— Делали... У нас было два праздника.Я озадаченно посмотрел на присяжных, присяжные — на меня.— Праздники? А что вы называете праздниками?Еще больше понизив голос, она выдохнула себе под нос:— Совокупления.— Вы хотите сказать, что с этим мужчиной совершили два половых акта?Мисс Марней кивнула:— Да. Я хотела сказать именно это.— Явились ли для вас неожиданностью его намерения?— Да что вы? Конечно, нет. Точно так же вели себя мужчины в Чилликоте. Им всем только одного и надо.Ее ответ развеселил не только публику, но и присяжных. Судья постучал молоточком, шум стих.— А что было потом?— О, я чувствовала себя утомленной, поэтому поехала домой спать.Зал грохнул, словно в суде взорвалась бомба. Чтобы не рассмеяться, я закусил губу и опустил голову. За те несколько минут, что публика хохотала, мне удалось вернуть своему голосу необходимую твердость.— Меня интересует, что произошло, когда вы снова пришли в Парк Авеню Моделс?— Я пришла туда на следующий день, чтобы поблагодарить мисс Флад за ее доброту. Она поинтересовалась, хорошо ли обращался со мной тот джентльмен, как мы провели время и нужна ли мне впредь такая работа? Я сказала, что нужна, но только в том случае, если другие мужчины будут столь же милы. Мисс Флад заверила, что все ее знакомые чрезвычайно обходительны и щедры. Потом она спросила, сколько у нас было праздников и достала из конторки деньги. Я не хотела их брать, поскольку джентльмен уже дал десять долларов, но мисс Флад засмеялась и назвала те деньги чаевыми. В конце концов мне пришлось взять...— Сколько?— Пятьдесят долларов.— Вы отдавали себе отчет в том, что совершили акт проституции?— Ну знаете! Лично я к этому отношусь совершенно иначе. Если бы джентльмен мне не понравился, я ни за что не стала бы...— В течение долгого времени вы встречались со многими джентльменами. Скажите, был ли среди них хотя бы один, который вам не понравился?Девушка ответила, не раздумывая:— Нет. Мисс Флад была права: все ее знакомые — на редкость приятные, воспитанные люди.Публика веселилась так, будто пришла не на судебное разбирательство, а в цирк.— Мисс Марней, скажите, до знакомства с мисс Флад вы вступали когда-нибудь в половую связь за деньги?— Нет, сэр.— А после знакомства с мисс Флад вы вступали в половую связь за деньги только с теми мужчинами, к которым она вас посылала, или были другие связи, помимо мисс Флад?Она возмущенно вскинула голову:— Никаких связей, кроме тех, что устраивала мисс Флад, у меня не было и быть не могло. Я не ш.люха!— Благодарю вас. У меня нет больше вопросов к свидетелю.По пути к своему месту я на секунду остановился перед столом защиты. В напряженных темных глазах Марии светилась неуместная гордость. Мне вдруг показалось, что гордится она мной.Я отвел взгляд от ее прекрасного лица и коротко обратился к Вито:— Свидетель в вашем распоряжении.Теперь опрос Рей Марией будет вести защитник Марии. Глядя на него, я снова (в который раз!) восхищался высочайшим профессионализмом Вито. Легкой походкой, непринужденными, уверенными движениями, бархатным голосом он сразу же вызвал почтительное внимание публики. Вито обратился к свидетельнице:— Мисс Марней, вы упоминали некую пьесу, кажется: «Жаворонок в долине», не так ли?— Да, сэр.— Вы сказали, будто исполняли в ней главную роль?Девушка кивнула:— Да, исполняла.— Вами был назван автор этой пьесы — профессор Берг, преподававший драматическое искусство в старших классах.— Да, сэр.— С ваших слов мы поняли, будто именно профессор Берг навел вас на мысль уехать в Нью-Йорк. Ведь это он сказал, что нельзя губить такой талант в Чилликоте?— Да, это сказал профессор Берг.— Скажите, мисс Марней, какой талант имел в виду профессор Берг? Драматический?Девушка замялась. Вито нетерпеливо наседал:— Почему вы раздумываете, мисс Марней? Профессор Берг имел в виду именно ваш драматический талант, разве не так?Она неуверенно пискнула:— Наверное...— Я бы попросил вас высказаться более определенно.— Да, он имел в виду только это.— Что именно?— Драматический талант, сэр.— Мисс Марней, расскажите подробнее о том маленьком театре, в котором, по вашему утверждению, шла эта пьеса.Девушка растерянно заерзала, оглянулась на меня. Я постарался успокоить ее уверенным взглядом, хотя и сам не понимал, куда клонит Вито.— Этот театр... не совсем театр.— Если это не совсем театр, то что же это такое?— Видите ли, представление состоялось в клубе «Антилопа». Мы разыграли шоу, которое профессор Берг специально написал для ежегодного юбилея этого клуба.Вито многозначительно повторил:— Клуб «Антилопа»... Понятно.Потом он выразительно посмотрел на присяжных и легко повернулся к свидетельнице:— Поясните, был ли этот ежегодный юбилей просто-напросто холостяцкой вечеринкой? Ну, был или нет?Она опустила голову:— Мне кажется, был.— И вы играли в шоу единственную женскую роль? Не правда ли?Девушка кивнула, не поднимая головы:— Да, сэр.— И кого же вы играли?Ее писк перешел в шепот и едва долетал до моего уха:— Деревенскую девушку.В голосе Вито зазвучали суровые нотки:— Скажите, мисс Марней, много ли в вашей пьесе текста? И кроме того, я попросил бы вас пересказать ее содержание.— В этой пьесе речь шла об одной деревенской девушке и трех мужчинах: фермере, его сыне и работнике. Дело происходило ночью, ну и... мы должны были делать разные движения. Никто из нас вообще не сказал ни слова, поскольку разыгрывалась пантомима. Видите ли, профессор Берг — большой новатор и поклонник метода Станиславского.— Станиславского? Гм-м-м.Вито театрально почесал в затылке:— Это тот русский, который словам предпочитает действие?— Совершенно верно, сэр.— И что же, в пьесе было только действие?Мисс Марней кивнула:— Да.И тут Вито блеснул. Очень громко, внятно (чтобы слышали задние ряды) и с убийственной издевкой в голосе он проговорил:— В вашей пьесе преобладало действие того сорта, какое именуется порнографическим представлением. Полиция, нагрянувшая на этот, с позволения сказать, юбилей, была вынуждена предъявить артистам соответствующие обвинения. В результате шумного скандала и вас, и профессора Берга уволили из школы. Я прав?Закусив губу, девушка потрясенно молчала. Вито повысил голос и почти крикнул ей в лицо:— Отвечайте! Я прав?В один миг краска отлила от ее щек, и лишь грубые мазки румян оживляли бледную пористую кожу. Девушка тяжело выдохнула:— Да...Вито удовлетворенно кивнул головой.— У меня все, мисс Марней.Он повернулся к присяжным, молча пожал плечами, словно не понимая, как можно принимать во внимание показания такой особы.Пока следующий свидетель приносил присягу, Алекс и Джоэл с двух сторон возбужденно шептали мне в уши:— Как он ее вздул! Высший класс!— Не говори, оставил, в чем мать родила.Я облегченно вздохнул:— Ребята, вы упустили главное — Вито не стал влезать в фактическую суть дела. Он расправился с этой дурой, но обошел стороной сведения о причастности Флад ко всем ее похождениям.Джоэл поддакнул:— Кто спорит — Вито не дурак. Грамотно работает. В два счета подорвал доверие к показаниям свидетельницы.У меня на этот счет было другое мнение:— Подорвал — не подорвал, какая разница? Учитываются только факты, имеющие непосредственное отношение к делу. Вито и сам это понимает.Алекс наклонился к моему плечу:— Будь осторожнее, Майк. Обычно у него в запасе целый мешок хитростей.Секретарь привел к присяге одну девушку и снова дал мне знак. Я встал и, огибая стол, бросил своим помощникам:— Если Вито хочет выиграть дело Флад, ему придется подыскать что-нибудь посильнее правды.Начался опрос второго свидетеля.* * *Я на цыпочках вошел в темную палату. В сонной тишине слышалось ровное спокойное дыхание Старика. Сестра приложила палец к губам:— Он отдыхает.Я кивнул и покорно направился к двери. Из-за спины громыхнул знакомый сильный голос:— Кто это отдыхает? Майк! Наконец-то ты явился!Я вернулся к кровати.— Да, сэр.Старик сварливо проворчал:— Иди ближе, а то я ничего не разберу. И что за манера — бубнить себе под нос!Пришлось подойти к изголовью. Сейчас шеф уже не производил того жуткого впечатления, что утром перед процессом. Вид у него был довольно свежий, в темных умных глазах светился свойственный ему интерес к собеседнику. Он улыбался.— Как прошел день, господин прокурор?— Нормально. Мы пропустили четырех свидетелей. Вито огрызался, но ни одного показания опровергнуть не смог. Для начала не так уж плохо.Старик подтвердил:— Да, мне уже все рассказали.Я покосился на телефон возле кровати. Наверное, за день трубка раскалилась докрасна.Шеф задумчиво потер подбородок:— Знаешь, меня очень беспокоит поведение Вито. Ты раскусил его замысел? А я — нет. Складывается впечатление, будто он готов без боя выдать дамочку на растерзание волкам.От этих слов у меня заныло сердце. Да, старик умел нащупать слабое место. После опроса второй свидетельницы я и сам заподозрил какой-то подвох в поведении защитника. На месте Вито любой, самый слабый адвокат, мог бы добиться более обнадеживающих результатов.— Да, сэр. Мне показалось, что ему вообще наплевать на ход процесса. Может, своего туза он оставляет напоследок? Но что это за козырь?Неожиданно шеф повернул разговор в другую сторону:— Ты видел Флад? Как она выглядит?Его пристальные глаза следили за моим лицом. Ответив в тон, я невольно передразнил Старика:— Видел. Флад выглядит отлично!— Майк, не забывайся! Ты разговариваешь со своим начальником.— Сэр, она выглядит прекрасно. Действительно прекрасно. Как всегда.— Ты по-прежнему неравнодушен к ней?— Трудно сказать, Джон. Но когда я вижу ее, у меня всякий раз перехватывает дыхание.Подумав, Старик кивнул:— Я понимаю тебя, сынок. Пару раз мне пришлось с ней разговаривать. На редкость смела и умна. Пойди она по другому пути, из нее получилась бы великая женщина.— А может, судьба не дала ей другого пути?Он жестко отрезал:— Не верю. У любого из нас есть выбор, и, как бы ни складывалась жизнь, последнее слово за самим человеком. Флад упустила свой шанс.Я молчал. На память пришел день, когда Мария вышла из колонии для несовершеннолетних. В то утро я одолжил у приятеля машину и, прождав полдня, наконец-то увидел ее возле ворот. По дорожке легко шла девушка с лицом и фигурой Марии, но не Мария. От прежней самоуверенной и веселой школьницы почти ничего не осталось. Она посмотрела на меня, и я понял причину перемены. Мария стала взрослой, очень взрослой. Слишком взрослой. Вряд ли мне удастся испытать столько, сколько пришлось пережить ей. Ее увезло такси, и я оглушенно смотрел, как оно сворачивает за угол. Стало тихо. Меня жгла незаслуженная обида. Как во сне, я сел в одолженную машину и вернулся домой.Родители ждали нас на кухне за празднично накрытым столом. На отце был выходной костюм и красивый галстук. Радостно улыбаясь, мать выгнула шею — хотела разглядеть прячущуюся за моей спиной Марию.Спотыкаясь, я втащился в квартиру и с трудом выдавил:— Ма, она не приехала...Мать встала, с затаенной болью посмотрела мне в глаза:— Может, так будет лучше, сынок?Я кричал, исступленно мотал головой и захлебывался слезами:— Нет! Не лучше! Мы любим друг друга! Мы нужны друг другу — это я знаю точно. Но почему, почему она не захотела поехать со мной? Что ей мешало?Отец встал.— Майк, я перенесу вещи обратно в твою комнату.Я посмотрел ему вслед — он шел с бессильно опущенными плечами. Бедный отец!— Что мне делать, мама?Мать мягко обняла меня за плечи:— Забудь ее, сынок. Эта девушка не для тебя.— Легко сказать: «Забудь». Думаешь, я не пробовал забыть? Пробовал, и не один раз. Не получилось. Пойми, мне уже двадцать один год, я не ребенок. С тех пор, как мы познакомились, Мария сидит в моей голове и моем сердце. Я люблю ее.Мать опустила руки и насмешливо протянула:— Любишь? Что ты понимаешь в любви, зеленый мальчишка? Только и можешь слезы лить в материн подол.Неожиданно ее голос дрогнул и осекся. Мама резко отвернулась — теперь плакала она.— Мам, не надо. Пожалуйста, перестань. И без того плохо.Я заглянул ей в глаза и впервые в жизни увидел в них ненависть.— Перестать? Еще чего! Да я об этой... слышать не могу! Чтоб ей вечно гореть в аду, прости Господи, за все, что она сделала с моим сыночком!— Ма, может виновата судьба, а не Мария?— Мария. Запомни, сын: в любой ситуации человек решает сам, как ему поступить. И судьба здесь не при чем.С той поры немало воды утекло. И вот сейчас, по прошествии многих лет. Старик повторил слова моей мамы. Я смирился с тем, что в своих суждениях люди безжалостны и субъективны. Им никогда не понять ни моего отношения к Марии, ни ее самой. Неужели наступит день, когда я взгляну на все происшедшее их глазами?Старик снова перешел к обсуждению дел:— Кого ты собираешься отправить завтра?Я назвал нескольких свидетелей.Он подмигнул:— Ого! Я вижу, ты собираешься уложиться в две недели? Тогда сегодня же садись писать заключительную речь, а то, не успеешь. К этому времени меня должны выпустить, так что можешь рассчитывать на поддержку.— Спасибо, Джон, но я обойдусь. Когда вы давали мне дело Флад, мы договорились, что никто, включая вас, не станет в него вмешиваться.Старик сделал наивное лицо:— А я и не собираюсь этого делать. Веди его сам. Может быть, иногда что-то подскажу... если, разумеется, ты захочешь меня выслушать.— Нет, сэр. Спасибо. Я сам доведу дело Флад.— Хорошо-хорошо. Тебе пора. Иди.И Старик раздраженно отвернулся к стене.* * *Дома никого не было. Я вошел в темную квартиру и, не раздеваясь, бросился на кровать. Слава Богу, что удалось уговорить мать задержаться за городом. Правда, она узнала, какой процесс предстоит мне вести, и потому почти не сопротивлялась. Как только я закрыл глаза, из темноты выплыло нежное лицо в обрамлении коротко остриженных золотистых волос. В широко открытых глазах светилась гордость. Мария, почему ты гордишься мной? Ведь я из кожи вон лезу, чтобы посадить тебя за решетку. Надолго, на несколько лет. А может, ты надеешься на мою помощь? Вряд ли... За те годы, что мы с тобой не виделись, многое изменилось, и я мог встретить другую. Хотя нет, с первой же минуты сегодняшней встречи мы оба почувствовали неразрывную связь друг с другом. Как когда-то, много лет назад.Пытаясь отогнать от себя Марию, я повернулся на бок. Не помогло. Она пристально смотрела мне в глаза, будто хотела что-то сказать. Мария, расскажи о себе.В твоей жизни было много событий и дел, о которых я до сих пор ничего не знаю.В тот день, когда ты вышла из колонии и отказалась поселиться в моем доме, я потерял тебя из виду на целых четыре месяца. Чем ты занималась в это время? На какие деньги жила? У кого просила помощи?Только теперь мне стало ясно, что в те далекие дни ты надеялась на мою любовь и поддержку. А я обманул эти надежды. Я тебя предал.Книга II. Мэри1Она вышла на крыльцо, и прохладное осеннее солнце тысячами искр вспыхнуло в ее распущенных по плечам волосах. Следом из дверного проема показалась пожилая женщина с усталым лицом. Минуту Мария стояла неподвижно, потом вдруг спохватилась и, перекинув из руки в руку неуклюжий казенный чемоданчик, повернулась к женщине.— Прощайте, миссис Фостер.Миссис Фостер стиснула руку бывшей воспитанницы в мужском рукопожатии.— Прощай, Мэри. Береги себя.По лицу девушки скользнула невнятная улыбка.— Хорошо, миссис Фостер. За полтора года я многому здесь научилась.Женщина пристально посмотрела ей в глаза:— Надеюсь, что эта наука поможет тебе избежать многих неприятностей. Будь умницей.Мэри перестала улыбаться и тихо проговорила:— Не бойтесь за меня.Она опустила руку миссис Фостер, сбежала по ступенькам с крыльца и уже на дорожке услышала за своей спиной тяжелый лязг захлопнувшейся двери. Девушка медленно повернулась на этот тягостный звук — с ржавого железа во двор слепо смотрели пустыми глазницами два крохотных зарешеченных оконца. Мэри поежилась. Внезапный холодок страха отогнал ликующую радость и нетерпение первого дня свободы. Глядя на дверь, она прошептала:— Больше вы меня не увидите.Мэри решительно пошла через двор к воротам. Темное узкое казенное пальто делало ее выше и стройней, но почти не защищало от порывов ноябрьского ветра.Старик-привратник издали заметил девушку и, прихрамывая на искалеченных ревматизмом ногах, вылез из своей будки. Его отечное пергаментное лицо расплылось в приветливой улыбке.— Домой, Мария?— Нет у меня дома, папаша. И имени прежнего нет. Теперь я не Мария, а Мэри.Старик покачал головой:— Напрасно все это. Кем бы ты себя не назвала, для меня останешься Марией. Навсегда. Разве в имени дело? Ведь ты не сможешь сменить свою польскую кровь на какую-то еще? То-то же...— Чтобы получить от жизни то, что мне нужно, я многое могу сменить.— Но только не себя. Такое никому не удавалось. И куда же ты теперь денешься?— Пока не знаю. Сначала в гостиницу. Сниму номер, залезу в ванну и два часа буду там мокнуть. Потом пробегусь по магазинам, куплю вместо этого тряпья приличные шмотки. Потом... потом съем роскошный обед, схожу в кино... Съем две порции мороженого. Ну, а вечером вернусь в гостиницу и посплю до двух часов дня! Правда, здорово?— А что ты собираешься делать после двух часов дня?— Найду работу и начну вкалывать.— Начни с этого, деточка. Без денег тебе не прожить.Железные ворота плавно распахнулись.Старик театрально вытянул руку:— Мир ждет тебя, Мария! Пусть он будет добрым.Девушка уже вышла на улицу, но потом быстро вернулась к будке и поцеловала привратника в прохладную морщинистую щеку.— Прощайте, папаша. Не болейте.Старик грустно кивнул:— Прощай, Мария.— Папаша, вы — единственный в этом заведении, без кого я буду скучать на свободе.Он смущенно проворчал:— Так я тебе и поверил! Наверное, всем мужикам говоришь что-нибудь в этом роде?Мэри рассмеялась:— Нет. Вам одному! Хотите меня напоследок пощупать? Только в темпе.Старик ответил с непривычным достоинством:— Нет, Мария.Она изумленно переспросила:— Нет? Но почему?— Все это надо не мне, а девочкам. Ведь вам очень плохо в тюрьме. Хуже, чем мужчинам. Женщине необходимо знать, что она кому-то нужна, кому-то нравится. К женщине обязательно кто-то должен приставать, пусть даже старик, если нет никого помоложе. А кому вы здесь нужны? Никому. Ни семье, ни ухажерам. Вот потому я с вами и заигрываю. Девочки отбиваются, хохочут, а сами довольны. И мне приятно доставлять вам хоть какую-то радость.Мэри порывисто обняла старика, еще раз поцеловала в щеку.— Спасибо, папаша.За воротами ее догнал надтреснутый голос:— Мария! Постарайся вести себя хорошо.Девушка помахала рукой:— Постараюсь!Она оказалась на улице. Обычной городской улице, а не в зоне для прогулок. Ноги ступали непривычно мягко. Мэри топнула — звук мгновенно погас под каблуком. Ну, конечно, она совсем забыла, что улицы покрыты асфальтом. Там, в колонии, повсюду лежал бетон, и каждый шаг гулко прокатывался по коридору, двору и спальне. Девушка снова топнула — тишина. Какое счастье! Господи, ведь это — свобода!Легко подпрыгивая, Мэри перебежала через улицу.Неожиданно чья-то сильная рука выхватила сзади чемодан, и знакомый голос весело спросил:— Ты забыла про машины, крошка? Напрасно, ведь они могут задавить.Девушка замерла. Конечно, она узнала этот голос, как узнала бы его из тысячи голосов. С той минуты, когда перед ней раскрылись глухие ворота колонии, Мэри ждала, что вот-вот откуда-нибудь из-за угла появится Майк.Она повернулась, без всякой радости посмотрела в улыбающееся лицо и ответила таким тусклым голосом, словно разговаривала со случайным прохожим:— За полтора года можно забыть не только про машины.Майк все еще улыбался, но в голосе появилась тревога:— Поедем ко мне домой, Мария.Девушка не ответила.— Поехали... Я с утра жду тебя здесь.Мэри покачала головой:— Нет. Это невозможно.Улыбка погасла. Теперь на его лице отражалась обида, только обида.— Как же так, Мария? Я...Она выдернула чемодан из бессильно опущенной руки Майка.— Куда мы поедем? Зачем? Ведь ты меня совсем не знаешь... теперешнюю. Все изменилось. Даже имя.— Мне наплевать на то, что изменилось. И хоть ты не ответила ни на одно мое письмо, я хочу забрать тебя домой.Мэри вскинула голову:— А я не собираюсь туда ехать.Майк умоляюще смотрел в ее глаза:— Я люблю тебя, Мария. По-прежнему люблю. Раньше, до колонии ты говорила, что тоже любишь меня.— Тогда мы были детьми и ничего не понимали в жизни.— Ты говоришь так, будто стала древней старухой. Подумай, прошло всего полтора года, и у нас еще все впереди.— Боюсь, что у нас с тобой впереди нет ничего. Эти полтора года стоят сотни лет. Я быстро повзрослела.— Знаешь, ведь я тоже не мальчик, однако мне отношение к тебе осталось прежним. А твое?— Нет.Майк горестно покачал головой:— Господи, что они с тобой сделали?— Ничего. Во всем виновата я сама. Прощай, Майк. Нам никогда не вернуться в детство... К сожалению.Девушка уже хотела уйти, но он в отчаянии схватил ее за руки.— Что случилось, Мария? Расскажи мне. Я имею право знать все.Мэри посмотрела на него каким-то странным долгим взглядом, и Майка поразила черная глубина ее глаз, глубина, в которой тонул даже солнечный свет.— У меня был ребенок.— ?!— Да, пока я там сидела, родился ребенок. Мальчик или девочка, не знаю. Мне пришлось написать отказ, и его сразу же забрали.Майк стоял, словно пораженный громом небесным. Боже, в это невозможно поверить! А если она сказала правду, то почему в голосе не было ни боли, ни раскаяния? Только равнодушие, будто речь шла не о ребенке, а о половой тряпке.— Майк, ты по-прежнему интересуешься тем, что произошло?Он хрипло спросил:— Чей ребенок? Росса?— Нет. Росс в то время еще не вернулся из Европы. Помнишь?— Ты хочешь сказать, что кроме Росса были другие мужчины?Его лицо свела гримаса боли. Девушка молчала. Майк закусил губу, пытаясь сдержать слезы, но они все равно потекли из его широко открытых, остановившихся глаз.— Я не верю, Мария. Ведь ты любила меня... Она не обратила на эти слова никакого внимания, словно вообще их не расслышала и тем же безжалостно-ровным голосом проговорила:— В колонии сидела одна девушка. Она научила меня всяким штучкам, и мы с ней этим частенько занимались. Чтобы развлечься. Знаешь, Майк, нам было хорошо. Хочешь расскажу?Он вскинулся:— Я не желаю знать этой грязи! Росс был прав: ты — обыкновенная дешевая...Мэри спокойно закончила фразу:— ш.люха.Майк снова сжал ее руки.— Мария, ну скажи, что ты не такая, какой тебя называл Росс. Скажи!Девушка не ответила.И тут его отчаяние сменилось жгучей яростью.— Зачем ты врала мне? Ради тебя я готов был разбиться в лепешку, потому что верил каждому твоему слову. Ты... врушка.Она спокойно и твердо посмотрела в его мокрые глаза.— Теперь все это не имеет никакого значения, Майк. Правда — это то, во что ты веришь, а не то, что знаешь с чьих-то слов.Мэри остановила проезжавшее мимо такси. Больше она ни разу не взглянула на Майка, и лишь когда машина поворачивала за угол, обернулась назад. Через стекло была отчетливо видна застывшая на тротуаре высокая мужская фигура.Неожиданно для себя девушка заплакала. Ей захотелось крикнуть: «Я люблю тебя, Майк», но вместо этого она лишь крепче стиснула зубы.Свобода, представлявшаяся в колонии сплошным счастьем, обернулась слезами.— Куда желаете ехать?— Отель «Астор» на Бродвее.Мэри снова оглянулась, но Майка уже не было видно. У нее оборвалось сердце.Впервые в жизни девушка почувствовала непереносимое, безысходное отчаяние. Она потеряла Майка. Навсегда. Рано или поздно это должно было произойти. Разве может Мэри после всего случившегося думать о чистом, доверчивом парне? Нет, она не станет портить ему жизнь. Пусть Майк будет счастлив с другой — такой же прекрасной, как он сам.И не в силах больше сдерживаться, девушка зашлась горькими рыданиями.2Администратор раскрыл регистрационный журнал, и девушка углубилась в его изучение. Вот то, что ей нужно: одноместный номер-люкс с ванной и душем. Но цена! Три с половиной доллара в сутки. Похоже, с роскошью придется пока подождать, ведь в сумочке — чуть больше сотни.Но... так хочется почувствовать себя свободной, богатой, красивой. Словом, шикарной женщиной! И поколебавшись еще минуту, она быстро написала в книге: Мэри Флад... Йорквиль, штат Нью-Йорк... 20 ноября 1937 года.Администратор внимательно прочитал эти сведения, нажал кнопку звонка, улыбнулся:— Только что закончили школу, мисс Флад?Мэри кивнула: вот именно. Через минуту спустился коридорный. Он поднял чемодан, взял с конторки ключ. Администратор распорядился:— Проводите мисс Флад в номер двенадцать ноль четыре.Наконец-то девушка осталась одна в просторном, богато обставленном номере. Она с разбегу бросилась на широкую деревянную постель, с удовольствием погрузилась в ее упругое тепло, потом перекатилась к другому краю и опустила ноги в мягкий ворс пушистого ковра. Да, номер — высший класс. А где же ванная? Наверное, здесь.О, какой белоснежный фарфор! Какая блестящая плитка! Мэри завороженно провела рукой по сверкающему краю ванны. Гладкая, словно атлас! Не то, что шероховатые чугунные гробы.На сушке висели разноцветные турецкие полотенца. Она сняла одно, провела им по лицу, и кожа ощутила легкое прикосновение нежной ткани. Да, это не те заскорузлые хлопчатобумажные терки, что водились в родительском доме. Мэри восхищенно вздохнула: вот это жизнь!Она посмотрела на часы. Скоро полдень. Пора идти за покупками. Девушка неохотно повесила полотенце и вышла из ванной.В сумочке оказалось сто восемнадцать долларов, ровно столько, сколько она заработала в прачечной. Фу, как там было душно, как отвратительно пахло дешевое темное мыло.Мэри тряхнула головой, защелкнула сумочку и решительно направилась к двери.От дверей «Астора» был хорошо виден Бродвей. В этот обеденный час на улице толкалось гораздо больше народа, чем в другое время дня. Люди шли озабоченные, молчаливые. Все куда-то спешили, и никто не смотрел по сторонам. Мэри это показалось странным. Она обвела взглядом улицу. В кинотеатре «Парамаунт» шла новая картина с Бингом Кросби и Китти Карлайл. В «Риальто» показывали два фильма ужасов, а в «Нью-Йоркере» — два боевика. Закусочную на другой стороне улицы битком забили проголодавшиеся посетители.Дверь китайского ресторанчика между 42-ой и 43-ей улицами до сих пор украшала реклама обеда за 35 центов. В витрине кафетерия Гектора было выставлено такое количество разнообразных пирожных, что просто разбегались глаза. Далекие аккорды из танцевального зала на 45-ой улице смешивались с разнобоем автомобильных гудков. Мэри сбежала с высоких ступеней и пошла по богатому, шумному, разноцветному Бродвею.Ей было известно несколько магазинов, где сравнительно дешево продавались неплохие вещи. «Плимут» славился прекрасным бельем и блузками, «Маркер» — юбками, платьями, костюмами, а за обувью имело смысл ехать только к «Китти Келли».Девушка вдохнула полной грудью нездоровый городской воздух и беззаботно улыбнулась. Сегодня утром она была неправа, сказав Папаше, будто у нее нет дома. Мэри вернулась в Нью-Йорк, а, значит, вернулась домой.* * *Она лениво плескалась в теплой, приятно пахнущей, мягчайшей воде. Ванна была заполнена до краев. Вокруг девушки покачивались пузырьки пушистой пены. Время от времени они неслышно лопались, отчего невесомые белые хлопья плавно таяли.Мэри провела рукой по телу и удивилась: словно бархат. Она вспомнила, как горела и шелушилась кожа от едкого, дурно пахнущего мыла, которое ей выдавали в колонии. Почему-то после мытья тем мылом Мэри никогда не чувствовала себя чистой.Девушка стянула с крючка полотенце, свернула его в маленький валик и подложила под голову на край ванны. Закрыла глаза. Боже, какое блаженство! Тепло, уютно. Ни страха, ни тревог. Теперь никто не сможет ее заставить делать тяжелую или грязную работу. Никто не посмеет обругать.Незаметно для себя Мэри задремала, и в узком промежутке между бодрствованием и сном заново пережила нескончаемо-длинные часы боли. В тот день родился ребенок.Все утро ужасно ныл живот, и в конце концов Мэри отвели в тюремный лазарет.Доктор ее быстро осмотрел и, повернув к сестре неулыбчивое лицо, сказал:— Готовьте. Уже на подходе.Мэри уложили на белой жесткой деревянной кушетке, побрили лобок, накрыли простыней и ушли. Она осталась одна. С каждой минутой боли становились сильнее и сильнее, но между приступами Мэри успевала радоваться тому, что скоро избавится от своего позора.В палату кто-то вошел. Мэри повернула голову и возле кушетки увидела старшую надзирательницу. Пряди черных с проседью волос свисали прямо на очки, на лице застыла привычная усталость. Она держала в руке лист бумаги.— Как дела, Мэри?Мэри попыталась улыбнуться.— Хорошо, миссис Фостер.— Ты еще не рассказала мне о ребенке.Мэри задумалась. Оказалось, что ей совершенно нечего сказать. Да и не хочется. Ну, ребенок и ребенок. Скоро он появится на свет, и тогда все сами увидят.Миссис Фостер не отступала:— Кто его отец? Он обязан взять на себя расходы по воспитанию малыша.Нарастающая боль штопором ввинтилась в живот. Когда схватка кончилась, Мэри прошептала:— Это не имеет значения.Пожав плечами, миссис Фостер поднесла к ее лицу бумагу:— Хорошо, пусть будет по-твоему. Я принесла документ об отказе от ребенка.Мэри молча кивнула.— Тебе известно, что он означает? Во-первых, ты лишаешься всех прав на своего сына или дочь. Во-вторых, ты никогда не увидишь ребенка и даже не узнаешь, кто его усыновил. Словом, для тебя он умрет сразу после рождения.Мэри молчала, и миссис Фостер тронула ее за плечо:— Ты слышишь?— Слышу...Надзирательница жестко повторила:— Для тебя он умрет.Новый приступ боли выдавил из груди Мэри натужный крик:— Зачем вы говорите мне одно и то же? Я вас прекрасно поняла! Он может остаться здесь? Со мной? Миссис Фостер бесстрастно пояснила:— Нет. т.юрьма — не место для новорожденного. Зная имя отца мы заставили бы его оплатить содержание малыша в приюте. Со временем ты могла бы попытаться вернуть себе ребенка.— Что для этого нужно?— Доказательства твоей финансовой состоятельности и нравственного образа жизни.— И кто будет все это решать?— Суд.— Значит, мне его не отдадут, пока суд не убедится в моей состоятельности? А если такие доказательства у меня появятся не скоро? Неужели все это время ребенок будет в приюте?Надзирательница утвердительно качнула упавшими на лицо серыми прядями.— А если я подпишу отказ, его сразу усыновят и в тот же день он окажется в нормальной семье?— Да.Мэри ответила тихо, но очень твердо:— Давайте вашу бумагу. Я отказываюсь от ребенка.Миссис Фостер растерялась:— Но... Опомнись, девочка.В эту секунду боль перехватила дыхание. Мэри выгнулась дугой и завизжала:— Отказываюсь... Понимаете, отказываюсь! Что я еще могу для него сделать?Надзирательница молча вышла из палаты и вернулась часа через три. К этому времени все благополучно закончилось, ребенка, не показав, унесли, и Мэри снова осталась одна. Она лежала с закрытыми глазами и как будто спала. Миссис Фостер тихонько окликнула:— Девочка, проснись.Мэри не ответила, тогда надзирательница чуть повысила голос:— Эй, проснись! Мэри...Ресницы дрогнули, поднялись, и по сухому лихорадочному блеску глаз миссис Фостер поняла, что Мэри не до сна.— С тобой все в порядке. Не волнуйся. И ребеночек тоже...— Я ничего не хочу о нем слышать! Ничего!Миссис Фостер колебалась:— Но...Неожиданно Мэри уткнулась в подушку и по-детски жалобно прошептала:— Пусть его побыстрей отдадут. И без этого очень плохо.Надзирательница через простыню погладила тонкую руку, а Мэри проговорила:— Было ужасно больно. Ужасно.— Знаю, девочка. Всем бывает больно.— Нет, вы не поняли меня. Когда отец ребенка так поступил со мной, он причинил ужасную боль. Но я постаралась ее забыть, как будто ничего не произошло. Сегодня намного больнее... Я потеряла то, что должно было остаться со мной навсегда.Миссис Фостер поняла все. Она вспомнила обстоятельства дела, по которому была осуждена и доставлена в колонию Мэри Флад. За толстыми стеклами очков затеплилась жалость к несчастной девочке. Надзирательница и заключенная посмотрели друг другу в глаза.— Пусть его отдадут. Пожалуйста.— Да, ты права.Миссис Фостер ушла, а Мэри снова закрыла глаза. Из-под ресниц выскользнула одна слезинка, другая... Через полчаса подушка была насквозь мокрой, а Мэри все плакала и плакала.3Стройный инспектор вежливо подставил Марии стул и, задержав на ней внимательный взгляд, отошел к своему месту за столом. Да, эту крошку всегда будут сопровождать скандалы, неприятности, полиция. И дело не в ее красоте, хоть девушка потрясающе красива, а в редкой, какой-то вызывающей сексуальности. Непринужденно-игривая улыбка, гибкое тело, раскованная походка — все это принадлежало женщине, созданной для любви. Любой мужчина может только мечтать о такой. Даже светло-золотистые волосы, обычно придающие девушкам вульгарный и дешевый вид, ее не портили, а украшали. Да, хороша.Инспектор заглянул в лежащую перед ним карточку: Мэри Флад. А, так это та самая? Все ясно.— Где вы остановились, мисс Флад?— Отель «Астор».У нее оказался низкий, хрипловатый и очень приятный по тембру голос.— Довольно дорогое удовольствие, мисс Флад. Не правда ли?Девушка достала сигарету. Он предупредительно чиркнул спичкой и, когда поднес ее к лицу Мэри, заметил насмешливый блеск в темно-карих глазах. На его памяти ни одна из поднадзорных не позволила себе такой дерзости. Она глубоко затянулась.— Я выполняю данное самой себе обещание.Это было сказано таким тоном, словно речь шла о самоочевидном. Инспектор ничего не понял и снова заглянул в карточку.— Уже нашли работу, мисс Флад?— Нет. Я освободилась два дня назад и у меня просто не было времени на поиски.— Вам не кажется, что уже пора? В наше время довольно трудно устроиться на приличное место.— Хорошо, я учту ваш совет.Он оглядел Мэри с головы до ног.— О работе вы еще не начали думать, а вот приодеться у вас время нашлось. И это при ваших-то скромных средствах.Девушка вызывающе улыбнулась:— Своими деньгами я распоряжаюсь сама. Разве есть закон, запрещающий мне тратить их по своему усмотрению?Инспектор покачал головой:— Нет, мисс Флад. Такого закона нет. Просто я обязан уберечь вас от новой неприятности. Если у человека нет денег, он в любой момент может попасть в беду.Мэри поспешно заверила:— Не беспокойтесь. У меня пока есть деньги.Инспектор не ответил. Глядя на девушку, он размышлял: если у этой красотки и будут проблемы с деньгами, то лишь оттого, что слишком многие мужчины захотят их ей отдать. Девчонку ждут трудности выбора.Затянувшееся молчание нисколько не смущало Мэри. Девушка сидела совершенно спокойно и смотрела на инспектора прямым равнодушным взглядом. Он первым почувствовал неловкость и проговорил:— Мисс Флад, вы ознакомлены с правилами поведения после выхода из заключения?Мэри кивнула, но инспектор продолжал:— На всякий случай, я хочу вам повторить. Во-первых, вы обязаны являться сюда не реже раза в месяц. Во-вторых, вы должны сообщить мне место работы и адрес, по которому собираетесь жить. Вы не имеете права общаться с ранее судимыми и вышедшими из заключения лицами, выезжать без нашего разрешения за пределы штата, а также хранить огнестрельное, холодное и любое другое оружие. Кроме того...Неожиданно она весело улыбнулась, отчего инспектор растерянно остановился.— Что вы нашли забавного в моих словах, мисс Флад?Мэри легко поднялась, одним движением плеч сбросила с себя расстегнутое пальто:— Разве мне нужно оружие?На миг инспектор подумал, что девушка сейчас снимет остальное и с ужасом почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Пожалуй, ей действительно незачем вооружаться, потому что самое сильное оружие родилось вместе с ней. Не поднимая глаз на Мэри, инспектор отчеканил:— Я позволил себе напомнить правила для вашей же пользы, мисс Флад.— Спасибо, лейтенант.Мэри села, непринужденно положив ногу на ногу, и инспектор заметил тонкую, изящно выточенную щиколотку.— Какую работу вы хотели бы найти, мисс Флад? Мы постараемся помочь вам в трудоустройстве.Девушка лукаво повела глазами:— А что вы можете предложить?— Ну, например, место официантки в ресторане или продавщицы.— И сколько за это платят?— Двенадцать-пятнадцать долларов в неделю.Мэри сухо поджала губы:— Спасибо. Нет.Инспектор раздраженно развел руками:— Чем вам не нравятся мои предложения?Девушка посмотрела в его насупленное лицо и снова улыбнулась:— Ну, как вы не понимаете: этого не хватит, чтобы заплатить за жилье. А на что прикажете есть, пить? Одеваться? Нет, мне нужна работа, где хорошо платят.Он язвительно заметил:— Да, но если не жить в «Асторе», можно обойтись небольшими деньгами. Хотя бы пока.— А мне там нравится. В «Асторе». Я и так всю жизнь ошивалась в трущобах. Больше не хочу. Хватит.— Каким же образом вы рассчитываете зарабатывать столько, чтобы жить по вашим запросам?Мэри не ответила.Инспектор повысил голос:— Пойдете на панель?Девушка посмотрела ему в лицо широко открытыми наивными глазами, в глубине которых блестела явная насмешка:— Неужели там много платят?Голос инспектора зазвенел металлом:— С таким отношением к жизни вы попадете в беду. В настоящую беду. Женская т.юрьма сильно отличается от колонии для несовершеннолетних. Я надеюсь, вам это известно.— Напрасно вы говорите мне все это, лейтенант. Я ничего плохого не сделала — еще не сделала.Он встал.— Постарайтесь и впредь не делать ничего такого, о чем придется жалеть.Инспектор пододвинул ей карточку и протянул ручку:— Распишитесь.Мэри, не глядя, черкнула пером по бумаге.— Вы можете быть свободны, мисс Флад. Но не забудьте то, что я вам сказал.Девушка встала, накинула пальто и, покачиваясь на высоких каблуках, пошла к двери. Уже открыв ее, она оглянулась. Яркие губы растянула дразнящая улыбка:— Спасибо за участие, лейтенант.Он ответил хмурым взглядом, а Мария, как ни в чем не бывало, проворковала:— Я постараюсь не забыть ваши слова.— Это намерение похвально. Кстати, я не лейтенант.Мария обвела комнату рассеянным взглядом, потом перевела его на инспектора и томно прошептала:— Лейтенант, почему бы вам не зайти ко мне как-нибудь вечерком, а? Поболтаем часок-другой.Он вспыхнул, хотел поставить на место нахалку, но не нашел ни одного подходящего слова, да так и замер с открытым ртом.Девушка одарила его лучезарной улыбкой:— Вы ведь знаете, где я остановилась, лейтенант. Комната двенадцать ноль четыре.Прежде, чем инспектор успел хоть что-то сообразить, Мэри скрылась за дверью. Несколько минут он задумчиво смотрел на то место, где стояла девушка, потом что-то быстро написал в карточке и потянулся к телефону.— Позовите Джокера Мартина.— Алло, Джокер, это ты?В трубке хмыкнули.— Мартин, с тобой говорит Иган из участка на 54-ой улице. Пташка, которую ты искал, только что прилетала ко мне... Да... Она самая, только называет себя не Марией, а Мэри... Говорю, она... По-твоему, я слепой? Волосы, фигурка... Девочка с перцем. Ничего не боится... Спасибо, Джокер... Рад был тебе помочь.</blockquote>

Проверка