Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Поиск сообщений
Наш YouTube
Пользователи
Зарегистрированные пользователи
Текущие посетители
Вход
Регистрация
Что нового?
Поиск
Поиск
Искать только в заголовках
От:
Новые сообщения
Поиск сообщений
Меню
Главная
Форумы
Раздел досуга с баней
Библиотека
Глотов "Наедине с совестью"
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 386783" data-attributes="member: 1"><p>За недостатком людей разведрота выполняла теперь задачи стрелкового подразделения. Бывшие разведчики-следопыты превращались в первоклассных пулеметчиков, в искусных снайперов и просто отличных стрелков. Да и сам гвардии младший лейтенант постоянно совершенствовал личную военную подготовку. Он должен был не только хорошо знать противника, но и предвидеть все мелочи, предупреждать неприятности, одним словом, сделать свой участок обороны маленькой грозной крепостью, неприступным рубежом.</p><p></p><p>В полдень Смугляк вышел из землянки. Погода к этому времени разгулялась. В широкие разрывы туч выглянуло солнце, на землю упали золотые полосы света. Все как-то сразу преобразилось, ожило. И эта сила природы невольно передавалась человеку. Суровая обстановка фронта на какой-то миг забывалась, хотелось помечтать, вспомнить дорогие минуты жизни или сделать что-то приятное, нужное для страны, для людей, для себя.</p><p></p><p>И вдруг, словно из-под земли, на левом фланге траншеи вырвался задушевный перебор гармоники. Знакомый мотив переливами катился над лесом, то широко нарастая, то затихая. Откуда? Какая это разудалая душа бросала вызов смерти?</p><p></p><p>Смугляк прислушался.</p><p></p><p>Траншеи немцев находились на другой стороне лога, на зеленоватом увале. Это было так близко, что в ночное время противники хорошо слышали голоса друг друга и даже вступали в перебранки. Теперь этот задорный перебор гармоники долетал до неприятеля, и фашисты принимали его, как вызов, как издевательство. Озлобившись, они беспорядочно обстреливали передний край роты. Завывающие мины перелетали траншею, гулко гремели над сосняком, уродуя стволы молодых деревьев, обламывая их сучья и кроны.</p><p></p><p>Смугляк, не спеша, подошел к блиндажу наблюдателя и замер. Упираясь спиной в стенку траншеи, Янка Корень от плеча и до плеча разводил пестрые меха двухрядки. Возле него, на желтом уступе, пристроился всегда веселый и расторопный снайпер Коля Громов. Ухарски и беззаботно сдвинув шапку на ухо, он прижимал к губам согнутые дудочкой ладони и на всю силу горланил:</p><p></p><p>Мы смеемся от души:</p><p></p><p>Доедают Ганса вши.</p><p></p><p>Остаются от него</p><p></p><p>Кости, больше ничего.</p><p></p><p>Справа и слева траншеи слышались голоса:</p><p></p><p>- Руби, Коля, руби!</p><p></p><p>- Веселее, Янка, сто граммов своих отдам! - кричал пулеметчик Омельченко, берясь за живот. - А ну, Коля, еще частушечку!</p><p></p><p>Гитлер - злобный крокодил</p><p></p><p>В гости к барыне ходил.</p><p></p><p>Ум старушке закрутил,</p><p></p><p>Взял потом и... проглотил.</p><p></p><p>Обстрел усиливался. Немцы негодовали, забрасывая участок роты воющими минами и шелестящими снарядами. Нужно было срочно навести порядок. Смугляк приблизился к гармонисту, сердито сказал:</p><p></p><p>- Что за концерт, Янка? А ну, кончайте! Чего вы дразните фашистов?</p><p></p><p>- А черт с ними, - равнодушно ответил Янка. - Пускай разбрасывают металл, не жалко! - И, прищурив глаз, лихо запел:</p><p></p><p>Фриц орет:</p><p></p><p>- Капут, капут!</p><p></p><p>Яйки, млеко не дают,</p><p></p><p>Бьют нас в поле,</p><p></p><p>Жмут в лесу,</p><p></p><p>Ног домой не унесу!</p><p></p><p>Огромная мина ударилась в ствол сосны. Сизый дым гремящим фонтаном брызнул вверх, окутывая крону. Острый обрубок дерева просвистел в воздухе и, наискось распоров мех двухрядки, упал к ногам гармониста. Двухрядка замолкла. Янка крепко выругался, сжал кулак и сердито помахал им в сторону немцев.</p><p></p><p>- Так их, так! - давясь от смеха, выкрикивал Омельченко. - Сходи-ка к ним, Янка, набей поганые морды.</p><p></p><p>- Пошел к чертям! - огрызнулся Корень.</p><p></p><p>- А ты не злись, - улыбнулся Смугляк. - Хорошо, что мех, а не брюхо распороло. Думать нужно было.</p><p></p><p>- Жалко, гармонь покалечили, - бурчал Янка. - Ну, подождите, гады, я в долгу не останусь: все ваши губные гармошки перековеркаю. Надо же угодить прямо в мех. Идем в землянку, Коля!</p><p></p><p>Навстречу ему вышел Омельченко с балалайкой.</p><p></p><p>- Не сдавайся, Янка, - лукаво проговорил он. - Бери вот и наигрывай, чтобы никакого перерыва не было.</p><p></p><p>Янка рассмеялся.</p><p></p><p>В этот же день, под вечер, на переднем крае произошло еще одно необычное событие, восхитившее всех стрелков роты и воинов соседних подразделений. Янка Корень и Коля Громов несли дежурство на огневой точке. Они лежали возле пулемета под укрытием, наблюдали за поведением противника, изредка обстреливая его траншеи. Разговаривая, Янка вдруг заметил огромного кабана в самом низу лога. Животное с двумя черными пятнами на спине совершенно спокойно подходило к ручью, видимо, напиться. У Янки заблестели глаза.</p><p></p><p>- Смотри-ка, Николай, какое мясо гуляет! Пусти очередь... Вот жаркое будет!..</p><p></p><p>Громов поставил нужный прицел и дал короткую очередь. Кабан высоко подпрыгнул и упал. Это заметили не только соседи по переднему краю, но и немцы с противоположной стороны. Через несколько минут солдаты левого и правого флангов попытались проползти к кабану и уволочь его. Фашисты сразу же обнаружили их и открыли сильный прицельный огонь из пулеметов. Пехотинцам пришлось вернуться. Громов почесал нос.</p><p></p><p>- Попробуй-ка возьми его!..</p><p></p><p>- Возьмем, Коля! - заверил товарища Янка. - Как только потемнеет, и кабан будет у нас. Даю честное слово!</p><p></p><p>И действительно, утром кабан лежал уже возле ротной землянки. Рядом на пенечке сидел восторженный Корень, оттачивая нож, чтобы хорошо разделать тушу. В это время из штаба полка вернулся Смугляк, которого вызывали для отчета. Увидев огромного кабана и радостного Янку, он удивился: откуда такая добыча? Янка подробно рассказал ему все, как было, и начал разделывать кабана. Смугляк недовольно взглянул на него:</p><p></p><p>- Рискуете жизнью, герои!</p><p></p><p>Янка и Коля промолчали.</p><p></p><p>Но фашисты не могли простить советским солдатам вчерашнего вызывающего веселья и уноса кабана. Ровно в два часа ночи они организовали вылазку - решили захватить "языка". Оставив свои траншеи, вражеские разведчики обошли наше передовое охранение и направились к переднему краю роты, туда, где вчера так весело и задорно распевала гармоника. Ракеты тускло освещали местность. Сырая и туманная ночь сопутствовала фашистам. Они были уже в двадцати метрах от цели, когда часовой и наблюдатель роты Смугляка услышали шорох и одновременно дали сигналы тревоги:</p><p></p><p>- По-мес-там!</p><p></p><p>Фронтовики выскочили из землянки. Смугляк бессознательно схватил чью-то саперную лопату и очутился у ниши, где хранились противотанковые и противопехотные гранаты. Несколько фашистов уже спрыгнули в траншею. Завязалась жестокая борьба. Здоровенный немец с тесаком в руке бросился на Смугляка. Но гвардии младший лейтенант ловко уклонился от удара и со всего плеча рубанул долговязого фашиста по голове лопатой.</p><p></p><p>Дрались врукопашную, молча и жестоко. Смугляк слышал только храп и тяжелое дыхание. И тут в темное небо, словно золотые брызги, поднялись ракеты. Передний край осветился. В эту минуту Смугляк оглянулся. Недалеко от себя, внизу, он увидел Янку и фашиста. Они яростно избивали друг друга, падали, поднимались снова и снова дрались. Смугляк поспешил на помощь товарищу. Но Корень уже улучил момент, сорвал с пояса гранату и наотмашь с такой силой ударил фашиста, что вывихнул себе руку.</p><p></p><p>- Лежи, стерва! - почти прорычал он.</p><p></p><p>На флангах, слева и справа, послышались выстрелы и разрывы гранат. В бой вступили соседи роты. Фашисты не выдержали. Бросив убитых и раненых, они стали отходить к своим траншеям. Перестрелка нарастала. Несмотря на туманную ночь, пулеметчики роты Смугляка метким огнем сопровождали врага до самых его укрытий. "Языка" фашистские разведчики не захватили, но своих оставили.</p><p></p><p>Янка Корень вернулся в землянку окровавленный и злой. Рука сильно болела. Он ожидал насмешек со стороны товарищей, но все молчали, занимаясь своим делом: одни проверяли оружие, другие рассматривали ссадины на руках и на лицах. Янка пробрался в угол и притих, поглаживая огромную шишку на своей голове.</p><p></p><p>- Мужай, Янка, - вдруг проговорил неугомонный Коля Громов, - мех у гармошки залатаем, а шишка твоя сойдет.</p><p></p><p>И все рассмеялись.</p><p></p><p>*</p><p></p><p>На следующий день утром, совсем неожиданно, Янку Корня, не раз проявившего себя в боях, по распоряжению командира полка направляли в дивизионный дом отдыха. Смугляк радовался. Он любил Янку как человека и высоко ценил его как воина. Проводив товарища за пригорок, Михаил крепко пожал ему шершавую руку и сказал от души:</p><p></p><p>- Отдыхай, Янка, я очень рад за тебя!</p><p></p><p>- Не по душе мне этот отдых, - признался Корень. - Ребята будут в траншеях сидеть, а я физиономию наедать. Что за предпочтение мне? Но приказ есть приказ. Берегите себя, товарищ гвардии младший лейтенант. Фашисты опять что-то замышляют.</p><p></p><p>- Знаю, Янка. Полезут - встретим как нужно.</p><p></p><p>Дивизионный дом отдыха размещался в лесу, на возвышенности, в двух небольших домиках бывшей колхозной бригады. Место чудесное. В лощине протекала спокойная речушка, на юг и на запад открывался великолепный вид на поля, а на восток протянулся луг - широкий, бесконечный. И кто бы мог подумать, что отсюда до переднего края всего четыре километра. Обслуживался дом отдыха силами одного медсанбата. Сюда прибывали фронтовики со всех подразделений дивизии, не имеющие серьезных ранений, но чувствовавшие большую физическую слабость. Они отдыхали десять-двенадцать дней, отмывались от окопной грязи, свежели и потом снова возвращались в свои подразделения.</p><p></p><p>Янка добрался к дому отдыха в полдень. Дежурная медсестра Фаина Михайловна Прошина - энергичная, высокая женщина лет двадцати шести, с рыжими, красивыми завитушками - записала фамилию прибывшего, поставила дату, заполнила нужные графы и, закрыв тетрадь, мягко проговорила:</p><p></p><p>- Теперь идите к банщику. Пока вы помоетесь, он прожарит ваше обмундирование и белье в дезкамере.</p><p></p><p>- А у меня насекомых нет, - улыбнулся Янка.</p><p></p><p>- Все равно, товарищ Корень, - тряхнула кудряшками Фаина Михайловна. - Такой порядок у нас. А про себя подумала: "Веселый мужчина".</p><p></p><p>Янка подморгнул Фаине Михайловне и, поставив автомат, молодцевато вышел в двери.</p><p></p><p>Как обычно, после ужина отдыхающие читали свежие газеты, слушали радиопередачи. В этот вечер Москва транслировала концерт для фронтовиков. Выступали лучшие артисты столицы. Они исполняли народные песни, читали отрывки из художественных произведений. Янка сидел возле приемника, положив подбородок на согнутую правую руку. Лицо его было загорелым. Свет ярко и мягко освещал комнату, и на груди Янки внушительно поблескивали две медали "За отвагу". Отдыхающие с завистью глядели на грудь Корня, вполголоса перебрасывались словами и снова слушали передачу.</p><p></p><p>Ровно в десять часов начали передавать сводку "Совинформбюро". Диктор читал не спеша, выразительно. Вошла Фаина Михайловна и села напротив Янки, с другой стороны стола. Она всегда внимательно слушала сводки о продвижении наших войск. Но на этот раз коротко передавали информацию о боях местного значения и о поисках разведчиков. "На одном из участков фронта, - басил диктор, - воины стрелковой роты отбили вылазку немцев, нанеся им тяжелые потери. После короткой схватки фашисты отступили, оставив на поле боя четырех убитых и двух раненых. В этом бою особенно отличились гвардии младший лейтенант Михаил Смугляк и командир отделения прославленный пулеметчик Янка Корень. За проявленное мужество гвардейцы представлены к правительственной награде".</p><p></p><p>Янка даже не пошевельнулся. Какая-то незнакомая теплота разлилась по всему его телу. Ему было приятно слышать свою фамилию и фамилию Смугляка в числе героев-фронтовиков. Но он ничем не выдал своей радости. Фаина Михайловна подняла на него голубоватые глаза и спросила оживленно:</p><p></p><p>- Это о вас, товарищ Корень?</p><p></p><p>- Видимо.</p><p></p><p>- А как это было, расскажите.</p><p></p><p>- Что тут рассказывать, - выпрямился Корень. - Вчера ночью немцы пришли к нам за "языком", а своего "языка" оставили. Вот и все. Ничего особенного не произошло.</p><p></p><p>- Ловко получилось, - воскликнула медсестра. - А мы живем недалеко от переднего края и о своих воинах не знаем. А вам не страшно было?</p><p></p><p>- Не помню, вроде бы нет.</p><p></p><p>В эту ночь Янка спал плохо. Все было к его услугам: и мягкая постель, и белые простыни, и пушистое одеяло, но все же ему чего-то не хватало. Долго ворочался с боку на бок и заснул только под утро. Приснился ему хороший сон: будто стоит он на лесной поляне, а в ноги ему кланяется большой голубой цветок. Небо тоже голубое, и речка в лесу голубая. Хотел Янка сорвать цветок, но раздумал: зачем он солдату? Погладил его шершавой рукой, вобрал в себя аромат и... проснулся. Отдыхающие, уже одетые, сидели возле своих коек. Янка быстро натянул брюки, заправил кровать и вышел в сени, на ходу засовывая в карман солдатское полотенце. Там его встретила Фаина Михайловна в белом халате, бодрая, румяная.</p><p></p><p>- Хотите, я подогрею вам воду? - спросила она.</p><p></p><p>- Что вы, что вы? - заупрямился Янка. - К чему фронтовику горячая вода? Скоро опять в траншею. Стоит ли привыкать?</p><p></p><p>Пока Янка умывался и чистил сапоги, Фаина Михайловна вошла в комнату, подшила к его гимнастерке подворотничек и повесила на койку. Янка догадался, кто это сделал, быстро оделся и появился в передней комнате. Фаина Михайловна сдавала дежурство своей напарнице. Когда сдача была закончена, Янка приблизился к медсестре и, чуть наклонив голову, сказал учтиво:</p><p></p><p>- Благодарю вас, Фаина Михайловна!</p><p></p><p>Она словно не слышала этих слов, промолчала. Подошла к окну, пристально поглядела сквозь глянцеватое стекло на поля и присела на стул. Небо горело. Огромный, раскаленный шар солнца поднимался над лесом, отчего луг и берег речушки казались розовыми.</p><p></p><p>- Чудесный день будет, - проговорила Фаина Михайловна, не отрывая взгляда от полей. - Вы любите цветы? - Вдруг спросила она Янку, поправляя волосы. - Я очень люблю. Вон за тем лесом, на пригорке, очень много подснежников: голубых, белых. Пойдемте собирать?</p><p></p><p>- С вами хоть на край света, - пошутил Янка. - Когда прикажете сопровождать вас?</p><p></p><p>- Часа через два. Я вам скажу.</p><p></p><p>- Договорились, значит, - улыбнулся Янка.</p><p></p><p>Перед обедом они были уже на опушке стройной березовой рощицы. Солнце ослепляло, вокруг было свежо, просторно. Собирая подснежники, Фаина Михайловна рассказала Янке, как она попала в дивизию и как много пережила в дни отступления. Вспоминала Минск. Там прошла ее молодость, там после окончания медучилища она работала старшей медсестрой в городской больнице.</p><p></p><p>- Там я оставила и свое сердце! - сказала она.</p><p></p><p>- Я тоже, - признался Янка. - Только не в самом Минске, а в селе, под Оршей. Мать там живет.</p><p></p><p>- А жена? - прищурила глаз Фаина Михайловна.</p><p></p><p>- Я не женат.</p><p></p><p>В полдень они вернулись с большим букетом цветов. Отдохнув после обеда, Янка изготовил удочки и под вечер пригласил Фаину Михайловну на рыбалку. Та охотно приняла его предложение. До самой полутьмы сидели они на берегу, ни одной рыбки не поймали, зато много интересного и хорошего рассказали друг другу.</p><p></p><p>С этого дня и началось тяготение Янки к Фаине Михайловне. Сначала он не мог разобраться в своих чувствах. Его влекло к ней, но он не знал почему. Может быть, потому, что Янка уже больше года не встречал женщины, а может, потому, что Фаина Михайловна благосклонно относилась к нему, видела в нем мужественного и бесстрашного воина. Одно было понятно, что она с каждым днем все глубже вростала в его сердце. Янка как-то сразу преображался, когда она заходила в комнату или встречала его во дворе. Даже тогда, когда разговаривал с товарищами, он чутко прислушивался к ее голосу, к ее шагам. Фронтовики замечали это и в его отсутствие, многозначительно улыбаясь, говорили:</p><p></p><p>- Влип наш пулеметчик...</p><p></p><p>Вскоре Фаина Михайловна называла Янку уже по имени и того же требовала от него. Вечерами они подолгу просиживали в палисаднике на лавочке, под высоким тополем. Обменялись адресами, обещали писать друг другу письма. Янка теперь знал, что до войны Фаина Михайловна была замужем, что жизнь ее сложилась неудачно: муж пил и безобразничал. Долго она терпела дебоширства, всячески старалась укрепить семью, но силы оставили ее. Она развелась и уехала на работу в Оршу. Детей у них не было, и поэтому рана от разрыва с мужем болела недолго и немучительно.</p><p></p><p>Как-то Фаина Михайловна спросила:</p><p></p><p>- А ты пьешь, Васильевич?</p><p></p><p>- Когда подают - пью, - откровенно признался Янка. - А вообще-то редко, по праздникам только. А что?</p><p></p><p>- Да так. Водка - это зло большое.</p><p></p><p>Она положила голову на его плечо, и он крепко поцеловал ее. После этого все вечера они проводили вместе. Как-то в воскресенье, на закате солнца, Фаина Михайловна, сдав дежурство, одела летнее пальто и ушла с Янкой далеко в поле.</p><p></p><p>Вечер был по-весеннему тихий, теплый. Желтоватый диск луны висел над полями, словно впаянный в темно-голубое небо. Торжественно и хорошо было кругом. Только гул разрывавшихся снарядов доносился с переднего края, нарушая тишину и покой. Янка заметил скирду старой соломы на опушке леса, крепко прижал к себе Фаину Михайловну, сказал:</p><p></p><p>- Пойдем, посидим у скирды.</p><p></p><p>- Пойдем, - согласилась она и, помолчав, спросила: - А что ты будешь делать после войны? Опять в совхоз поедешь?</p><p></p><p>- Обязательно, Фая, - кивнул он головой. - Только бы уцелеть. Я люблю село. Мне и теперь все время снятся луга, пашни, березовые рощи. А ты поехала бы со мной, Фая?</p><p></p><p>- Поехала бы.</p><p></p><p>Он быстро и ловко надергал из скирды соломы, примял ее и сел первым. Луна все выше и выше поднималась над полем. Теперь она казалась светлой и чуть голубоватой. Мягкий как пушок, серебристый отсвет заливал землю. Слежавшаяся солома сверкала золотом. Фаина Михайловна присела рядом. Они примолкли. Янку волновали и близость этой женщины, и широта лунного вечера.</p><p></p><p>Фаина Михайловна прижалась к другу.</p><p></p><p>- Говори что-нибудь, Янка, - прошептала она.</p><p></p><p>Он снова обнял ее и поцеловал. Потом осторожно привалил к скирде и нерешительно, дрожащей рукой начал расстегивать на ней пальто. Она не отстраняла его руки. Прижала к своему лицу подстриженную Янкину голову и, согревая его дыханием, зашептала на ухо, словно боялась, чтобы ее не подслушали:</p><p></p><p>- Тише, Янка, тише, милый...</p><p></p><p>Через пять дней Янка Корень ушел в свое подразделение.</p><p></p><p>*</p><p></p><p>Утро Первого мая принесло много радости гвардии младшему лейтенанту Смугляку. В этот день из госпиталя вернулся политрук Скиба, а часом позже прибыл вновь назначенный командир роты гвардии лейтенант Воронков.</p><p></p><p>Скибу Михаил Смугляк уже хорошо знал, а вот Воронкова встретил настороженно. Но этот кадровый офицер, сибиряк, любознательный и грамотный, сразу же завоевал его симпатии. Войну он начал на границе, сражался за Львов и Киев, потом был тяжело ранен, и на фронт вернулся только осенью, когда наши войска громили врага под Москвой.</p><p></p><p>Смугляк провел прибывших по переднему краю, познакомил с личным составом роты, с огневыми средствами и с системой обороны. Вернулись они часа через два, измазанные глиной и грязью. Тут, в общей землянке, их уже ждал праздничный обед. Но не успели они сесть за стол, как зазвонил телефон.</p><p></p><p>- Да, я слушаю, - поднял трубку Михаил. - Что? Что? Ранен старшина? Легко? И где он сейчас? В траншее? Немедленно направьте его в медсанроту! Что? Сам сделал перевязку? Неважно! Раной не шутят. Пусть обязательно покажется врачу!</p><p></p><p>И Смугляк положил трубку.</p><p></p><p>- Новая забота! - упавшим голосом проговорил он. - Понимаете, неделю тому назад перед участком роты появился отличный фашистский снайпер, и вот уже двое временно выведены из строя. Так не пойдет! Вы халаты подготовили, товарищ Громов?</p><p></p><p>- Еще вчера.</p><p></p><p>- Хорошо. С завтрашнего дня я сам буду напарником Тани Лобачевой. Ты передохни. Вы не возражаете, товарищ командир роты?</p><p></p><p>- Нисколько! Громову найдем дело.</p><p></p><p>Новая утренняя заря застала Смугляка и Таню уже в засаде. Было прохладно. Кое-где в небо поднимались еще ракеты, озаряя подступы к переднему краю. Ожили пулеметы. Где-то позади загремели орудия, отбрасывая в леса раскатистое эхо.</p><p></p><p>Снайперы внимательно следили за траншеями противника.</p><p></p><p>Вскоре по запасному ходу немцы начали движение. Пригибаясь, они в одиночку проходили к переднему краю. Временами фашисты задерживались, освобождая проход друг другу.</p><p></p><p>Наблюдая за траншеями противника, Таня вдруг заметила маленькую черную точку. Она росла. Вот уже показалась голова, плечи. Что-то громоздкое фашист нес на спине. Девушка моргнула Смугляку и плавно нажала на спусковой крючок. Выстрел последовал мгновенно. Враг словно опешил. Подняв руку, он медленно повернулся и упал на бруствер. С двух сторон траншеи к нему бросились на помощь. Таня снова выстрелила. Еще один гитлеровец неловко сунулся головой вперед.</p><p></p><p>- Это им за старшину! - сердито проговорила девушка. - Теперь нужно сменить позицию, пока нас не засекли.</p><p></p><p>- Действуй, Танюша, действуй!</p><p></p><p>Передний край загремел еще активнее. У ближайшего холмика, высекая искры, застрочил немецкий крупнокалиберный пулемет. Пули невидимо срубали ветки кустарника, поднимая пыльцу позади на пригорке. Заняв новую позицию, Смугляк и Лобачева заметили амбразуру. Она выделялась на сером фоне поля. Гвардейцы выстрелили одновременно. Пулемет замолк, но вскоре застрочил снова с необычными перерывами. Видимо, пули снайперов покалечили пулеметчика. Таня выстрелила еще раз. Пулемет поперхнулся и замолчал.</p><p></p><p>Первые итоги снайперской охоты были неплохими. Но одна оплошность сильно встревожила Смугляка. В то время, когда он менял огневую, впереди послышался выстрел. Пуля врага, словно ножом, срезала ветку над его головой и воткнулась в дерево.</p><p></p><p>- Из-за пня бьет, - догадался он.</p><p></p><p>Желая убедиться в уничтожении русского снайпера, гитлеровец выглянул из-за пня и поднес к глазам бинокль. Таня Лобачева взяла его на мушку, выстрелила. Враг выронил из рук бинокль и попытался ползти к траншее. Очередной выстрел девушки-снайпера приковал его навечно к земле.</p><p></p><p>- Кажется, все!</p><p></p><p>- Нет, не все, - возразил Смугляк, снимая с винтовки разбитый оптический прицел. - Завтра здесь появится новый снайпер. А вот то, что я не одел маскировочной трубки на объектив прицела, чуть не стоило мне жизни. Идем в роту, Танюша, пора отдохнуть.</p><p></p><p>После каждой новой засады Смугляк все больше и больше убеждался в том, что его напарница, Таня Лобачева, одарена редким слухом и завидным зрением. Дочь рабочего, вчерашняя школьница, умела не только искусно применяться к местности, но и подслушать еле уловимые шорохи, заметить мельчайшую цель и поразить ее. Было у Тани и другое, не менее драгоценное качество - это удивительное терпение и выносливость. Она могла несколько часов подряд лежать на сырой земле или в луже, ни одним движением не выдавая себя.</p><p></p><p>- Сильна ты! - гордился ею Смугляк. - И кто тебя научил этому?</p><p></p><p>- Дед, - оживленно отвечала Таня. - Он был переселенцем с Украины на Алтай, занимался охотой и плотничеством, а мать и отец работали на золотых приисках. Там, в таежном поселке, я родилась и выросла. Еще подростком я всю тайгу исколесила с дедом. Выносливый и задорный был старик. У него я и научилась. Очень метко он стрелял. По триста беличьих шкурок приносил. Перед войной умер.</p><p></p><p>- Молодец, Танюша!</p><p></p><p>В очередную засаду гвардейцы вышли очень рано. Утренняя заря только начинала обозначаться, передний край молчал. Сегодня Смугляк и Таня решили не выдавать себя первыми, пристально следить за выстрелами фашистских снайперов, засекать их огневые точки. Во второй половине дня гвардейцы заметили, что вокруг дуплистого дерева долго летала галка, не решаясь сесть на него. Что-то ее пугало. Вскоре загадка была разгадана. В дупле ветлы находилась хорошо оборудованная позиция немецкого снайпера.</p><p></p><p>- Будем ждать, Танюша.</p><p></p><p>- Конечно, - согласилась девушка. - Долго он не просидит.</p><p></p><p>Но ждать пришлось все-таки долго. Смугляк и Таня порядочно промерзли и проголодались, и все же терпеливо продолжали лежать, не прекращая наблюдения за деревом. Уже темнело, а из дупла ветлы никто не выходил. "Зря мучались, - подумал Смугляк, - никого там нет".</p><p></p><p>Наконец, от дерева отделился силуэт человека. Он хорошо был виден на полутемном фоне неба. Фашист шел во весь рост, спокойно, не оглядываясь. До него было метров четыреста.</p><p></p><p>- Какой наглец! - возмутилась Таня. - Идет, словно на прогулку. Видимо, думает, что мы уже спим. Нет! Посмотрите-ка, товарищ гвардии младший лейтенант, как я сниму его.</p><p></p><p>- Давай, Танюша.</p><p></p><p>Поставив нужный прицел, Лобачева прижала к плечу ложе винтовки, выстрелила. Немец споткнулся, упал. "у.бит", - подумала Таня. Но это было не так. Не успели они оставить огневую позицию, как немецкий снайпер исчез в траншее. Из дзота застрочил пулемет. Таня виновато взглянула на Смугляка, сказала, оправдываясь:</p><p></p><p>- Темно, плохо поразила.</p><p></p><p>На следующий день вражескому снайперу снова удалось перехитрить Смугляка и Лобачеву. Произошло это довольно просто. Рано утром, когда в траншеях противника началось обычное движение, гвардейцы вдруг заметили голову солдата, высунувшегося из-за бруствера. Гвардейцы насторожились. Через несколько минут голова показалась снова. Таня различила даже лицо врага, который сквозь очки просматривал участок роты. "Наверное, наблюдатель", - мелькнула мысль. Смугляк посмотрел на Таню, и та поняла, что врага нужно убрать. Когда голова появилась третий раз, Лобачева выстрелила. Пуля попала в цель. Каска свалилась в сторону, но вместо головы показался пучок соломы. Значит, фашистский снайпер хитрит, он наверняка засек их огневую, и теперь едва ли удастся переменить месторасположение. Таня сделала осторожное движение, и сразу же раздался выстрел врага. Пуля просвистела у самого уха.</p><p></p><p>- Все же засек, - проговорила она. - И как метко бьет. Вот поймал он нас! Прижимайтесь к земле, товарищ гвардии младший лейтенант. Лучше нюхать полынь, чем получить пулю.</p><p></p><p>- Ты тоже не бравируй смелостью, Танюша.</p><p></p><p>О перемене позиции не могло быть и речи. Пришлось нюхать горькую полынь. Но гвардейцев выручили артиллеристы. Обстреливая дзот противника, в зоне которого находился немецкий снайпер, они прижали врага к земле, дав тем самым возможность Смугляку и Лобачевой безопасно переменить место засады.</p><p></p><p>В роту они вернулись злые, молчаливые. Смугляк сразу же принялся мастерить чучело, а Таня обматывать металлические части винтовки специальной марлей, чтобы они не отсвечивали на солнце. Когда все было сделано, Михаил подозвал напарницу, показал ей шнур, маленькое зеркальце и сказал:</p><p></p><p>- Садись и слушай, Танюша. Завтра это зеркальце привяжем к ветке кустика и за шнур будем дергать. Зеркальце обязательно заблестит на солнце. Враг примет его за оптический прицел. Понимаешь?</p><p></p><p>- Догадываюсь.</p><p></p><p>- Слушай дальше. Я выберу огневую метрах в десяти от кустика, на котором будет это зеркальце, а ты замаскируешься рядом, в окопе. Когда фашистский снайпер выстрелит в этот "оптический прицел", ты приподнимешь чучело и бросишь на куст. Поняла? Каким бы хитрым немец не оказался, он не разгадает нашей затеи и обязательно выглянет. Я со стороны возьму его на мушку и уничтожу.</p><p></p><p>- Давайте попробуем.</p><p></p><p>Перед рассветом они снова были в засаде. День выдался теплый, тихий, на небе - ни облачка. Началась перестрелка. С обоих сторон застучали пулеметы, заныли и загремели мины. Когда солнце высоко поднялось над ложбиной, Смугляк дернул за шнурок. Зеркальце чуть повернулось и блеснуло. "Хорошо, - подумал он, - видимо, дело будет". Но фашист, вероятно, не заметил блеска, молчал. Через несколько минут Смугляк вполголоса сказал:</p><p></p><p>- Начнем, Танюша.</p><p></p><p>Девушка приготовилась. Смугляк дернул за шнур, и все свое внимание сосредоточил на участке наблюдения. Вскоре раздался выстрел, и зеркальце разлетелось на мелкие кусочки. Таня сразу же приподняла чучело и бросила на куст. Словно сраженный солдат, оно взмахнуло руками и припало к земле. Смугляк и Таня одновременно увидели вспышку возле вчерашнего пня: враг был на старом месте.</p><p></p><p>Чучело продолжало лежать. Гитлеровец, видимо, твердо убедился в уничтожении своего врага. Он высунулся из-за пня и поднес к глазам бинокль, спокойно рассматривая жертву. Гвардейцы прицелились и выстрелили залпом. Фашист ткнулся головой вперед и уже не поднялся. Смугляк пустил в него еще две пули. Прошло, примерно, минут сорок - враг не сдвинулся с места.</p><p></p><p>- Вот теперь все! - твердо сказал Смугляк.</p><p></p><p>- Ловко получилось! - стирая пыль с лица, говорила Таня, подползая к нему. - А я, честно говоря, мало верила в эту затею. Слишком уж наивной показалась она.</p><p></p><p>- Думать нужно, Танюша! - закуривая, подморгнул Смугляк. - Соломенная голова - тоже не очень хитрая выдумка, но мы поверили. На войне все имеет значение. Иди к себе в землянку, Танюша.</p><p></p><p>А через два дня Лобачева была тяжело ранена.</p><p></p><p>*</p><p></p><p>На фронте бывает много неожиданностей.</p><p></p><p>В день возвращения Янки Корня из дивизионного дома отдыха, в боевой жизни Смугляка произошел необычный случай, который мог закончиться трагически. Случай этот совершился на глазах многих воинов переднего края. У одних он вызывал глубокую тревогу за судьбу человека, у других сочувствие. Все восхищались мужеством и самообладанием неведомого наблюдателя, висящего в гондоле огромного серебристого аэростата.</p><p></p><p>Несколько дней тому назад на рельсах железнодорожного полустанка, занятого противником, появилось кочующее орудие огромной разрушительной силы. Немецкие артиллеристы вели систематический обстрел наших позиций, рассчитывая на подавление огневых точек, блиндажей и других укреплений. Огонь кочующего орудия корректировался с передовой наблюдательного пункта. Тяжелые снаряды то и дело падали на линии траншей. Из строя были выведены уже четыре дзота, три огневых точки, блиндаж, а еще через день взлетели в воздух склад и наблюдательный пункт.</p><p></p><p>Нужно было срочно обезвредить это оружие врага. Но как? Полустанок находился почти в трех километрах от переднего края. Артналет ничего не дал, потому что орудие фашистов постоянно маневрировало. Оставалась последняя возможность: подняться в гондоле аэростата и с высоты указывать цель гвардейцам.</p><p></p><p>Выполнить эту задачу взялся Смугляк. Как опытный снайпер и наблюдатель, обладающий зорким глазом и умеющий быстро ориентироваться, он был уверен в успехе. Через час Михаил уже стоял перед командиром дивизии. Пожилой генерал, с проседью на висках, отметил на карте железнодорожный полустанок и, взглянув на стройного, сильного гвардейца, спросил:</p><p></p><p>- Парашютизмом не увлекались?</p><p></p><p>- Был такой "грех" в юности, товарищ гвардии генерал-майор! Восемь прыжков на счету имею.</p><p></p><p>- Это совсем хорошо! Прихватите с собой парашют. Не помешает. Задача ясна. Желаю успеха!</p><p></p><p>Вооружившись биноклем и телефонной трубкой, Смугляк поднялся на аэростате. Фашистские позиции были как на ладони. Справа - несколько уцелевших домиков полустанка, слева - церквушка, прямо - два холмика-дзота, засыпанные чем-то белым, под цвет домиков, между ними железнодорожная колея, по которой кочевало орудие. Смугляк установил ориентиры и передал их на землю. Вскоре грозно загремели дальнобойные тяжелые орудия гвардейского артполка. Смугляк следил за разрывами снарядов и передавал поправки. Наконец, кочующее вражеское орудие замолкло, повалившись набок.</p><p></p><p>Раздосадованные фашисты начали усиленный обстрел аэростата бризантными снарядами. Желтые клочья разрывов испятнали чистое голубое небо. Пока опасность не угрожала: снаряды рвались далеко от цели. Но вдруг гондола подпрыгнула и закачалась. Телефонную трубку вырвало из рук. Аэростат по ветру медленно поплыл в сторону противника. Смугляк не мог сразу понять в чем дело. Но когда церквушка и железнодорожные домики приблизились к нему, он догадался, что трос аэростата перебит, и корабль свободным ходом, через передний край направляется в тыл врага.</p><p></p><p>Легкий холодок пробежал по спине гвардейца. Что делать? Выброситься на парашюте? А что произойдет с аэростатом? Не слишком ли много будет так легко пожертвовать им? В минуты опасности мысль обычно работает быстро и четко. Михаил решил выбросить из гондолы мешочки с песком, чтобы уменьшить вес корабля, тогда он поднимается выше, попадет в другую струю воздуха и, кто знает, возможно, повернет обратно? А ну, быстрее за дело!</p><p></p><p>Аэростат облегчился и высоко поднялся вверх. Но потом он неожиданно стал на месте, словно вмерз в синеву неба. В эти минуты с земли к аэростату протянулись пунктирные линии трассирующих пуль. Его обстреливали. Смугляк понял, что противник пытается поджечь шар. И это может случиться каждую секунду.</p><p></p><p>Раздумывать было некогда. Гвардеец взглянул вниз, ловко вывалился из гондолы и, дернув за кольцо парашюта, стремительно полетел навстречу земле. В первые минуты он словно задохнулся. Кровь приливала к лицу, в ушах гудело. И вот парашют раскрылся, Смугляку показалось, что он повис в воздухе, но земля приближалась. "Только бы хорошо приземлиться. Только бы не у врага, а у своих", - думал он. А если ветер снесет его в расположение немцев? Как они будут торжествовать, издеваться. Нет, лучше с.мерть, чем плен! Смугляк старался понять, куда он приземляется, потом вытащил из кармана нож, чтобы в минуту опасности обрезать стропы. На этом мысль его оборвалась.</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="Маруся, post: 386783, member: 1"] За недостатком людей разведрота выполняла теперь задачи стрелкового подразделения. Бывшие разведчики-следопыты превращались в первоклассных пулеметчиков, в искусных снайперов и просто отличных стрелков. Да и сам гвардии младший лейтенант постоянно совершенствовал личную военную подготовку. Он должен был не только хорошо знать противника, но и предвидеть все мелочи, предупреждать неприятности, одним словом, сделать свой участок обороны маленькой грозной крепостью, неприступным рубежом. В полдень Смугляк вышел из землянки. Погода к этому времени разгулялась. В широкие разрывы туч выглянуло солнце, на землю упали золотые полосы света. Все как-то сразу преобразилось, ожило. И эта сила природы невольно передавалась человеку. Суровая обстановка фронта на какой-то миг забывалась, хотелось помечтать, вспомнить дорогие минуты жизни или сделать что-то приятное, нужное для страны, для людей, для себя. И вдруг, словно из-под земли, на левом фланге траншеи вырвался задушевный перебор гармоники. Знакомый мотив переливами катился над лесом, то широко нарастая, то затихая. Откуда? Какая это разудалая душа бросала вызов смерти? Смугляк прислушался. Траншеи немцев находились на другой стороне лога, на зеленоватом увале. Это было так близко, что в ночное время противники хорошо слышали голоса друг друга и даже вступали в перебранки. Теперь этот задорный перебор гармоники долетал до неприятеля, и фашисты принимали его, как вызов, как издевательство. Озлобившись, они беспорядочно обстреливали передний край роты. Завывающие мины перелетали траншею, гулко гремели над сосняком, уродуя стволы молодых деревьев, обламывая их сучья и кроны. Смугляк, не спеша, подошел к блиндажу наблюдателя и замер. Упираясь спиной в стенку траншеи, Янка Корень от плеча и до плеча разводил пестрые меха двухрядки. Возле него, на желтом уступе, пристроился всегда веселый и расторопный снайпер Коля Громов. Ухарски и беззаботно сдвинув шапку на ухо, он прижимал к губам согнутые дудочкой ладони и на всю силу горланил: Мы смеемся от души: Доедают Ганса вши. Остаются от него Кости, больше ничего. Справа и слева траншеи слышались голоса: - Руби, Коля, руби! - Веселее, Янка, сто граммов своих отдам! - кричал пулеметчик Омельченко, берясь за живот. - А ну, Коля, еще частушечку! Гитлер - злобный крокодил В гости к барыне ходил. Ум старушке закрутил, Взял потом и... проглотил. Обстрел усиливался. Немцы негодовали, забрасывая участок роты воющими минами и шелестящими снарядами. Нужно было срочно навести порядок. Смугляк приблизился к гармонисту, сердито сказал: - Что за концерт, Янка? А ну, кончайте! Чего вы дразните фашистов? - А черт с ними, - равнодушно ответил Янка. - Пускай разбрасывают металл, не жалко! - И, прищурив глаз, лихо запел: Фриц орет: - Капут, капут! Яйки, млеко не дают, Бьют нас в поле, Жмут в лесу, Ног домой не унесу! Огромная мина ударилась в ствол сосны. Сизый дым гремящим фонтаном брызнул вверх, окутывая крону. Острый обрубок дерева просвистел в воздухе и, наискось распоров мех двухрядки, упал к ногам гармониста. Двухрядка замолкла. Янка крепко выругался, сжал кулак и сердито помахал им в сторону немцев. - Так их, так! - давясь от смеха, выкрикивал Омельченко. - Сходи-ка к ним, Янка, набей поганые морды. - Пошел к чертям! - огрызнулся Корень. - А ты не злись, - улыбнулся Смугляк. - Хорошо, что мех, а не брюхо распороло. Думать нужно было. - Жалко, гармонь покалечили, - бурчал Янка. - Ну, подождите, гады, я в долгу не останусь: все ваши губные гармошки перековеркаю. Надо же угодить прямо в мех. Идем в землянку, Коля! Навстречу ему вышел Омельченко с балалайкой. - Не сдавайся, Янка, - лукаво проговорил он. - Бери вот и наигрывай, чтобы никакого перерыва не было. Янка рассмеялся. В этот же день, под вечер, на переднем крае произошло еще одно необычное событие, восхитившее всех стрелков роты и воинов соседних подразделений. Янка Корень и Коля Громов несли дежурство на огневой точке. Они лежали возле пулемета под укрытием, наблюдали за поведением противника, изредка обстреливая его траншеи. Разговаривая, Янка вдруг заметил огромного кабана в самом низу лога. Животное с двумя черными пятнами на спине совершенно спокойно подходило к ручью, видимо, напиться. У Янки заблестели глаза. - Смотри-ка, Николай, какое мясо гуляет! Пусти очередь... Вот жаркое будет!.. Громов поставил нужный прицел и дал короткую очередь. Кабан высоко подпрыгнул и упал. Это заметили не только соседи по переднему краю, но и немцы с противоположной стороны. Через несколько минут солдаты левого и правого флангов попытались проползти к кабану и уволочь его. Фашисты сразу же обнаружили их и открыли сильный прицельный огонь из пулеметов. Пехотинцам пришлось вернуться. Громов почесал нос. - Попробуй-ка возьми его!.. - Возьмем, Коля! - заверил товарища Янка. - Как только потемнеет, и кабан будет у нас. Даю честное слово! И действительно, утром кабан лежал уже возле ротной землянки. Рядом на пенечке сидел восторженный Корень, оттачивая нож, чтобы хорошо разделать тушу. В это время из штаба полка вернулся Смугляк, которого вызывали для отчета. Увидев огромного кабана и радостного Янку, он удивился: откуда такая добыча? Янка подробно рассказал ему все, как было, и начал разделывать кабана. Смугляк недовольно взглянул на него: - Рискуете жизнью, герои! Янка и Коля промолчали. Но фашисты не могли простить советским солдатам вчерашнего вызывающего веселья и уноса кабана. Ровно в два часа ночи они организовали вылазку - решили захватить "языка". Оставив свои траншеи, вражеские разведчики обошли наше передовое охранение и направились к переднему краю роты, туда, где вчера так весело и задорно распевала гармоника. Ракеты тускло освещали местность. Сырая и туманная ночь сопутствовала фашистам. Они были уже в двадцати метрах от цели, когда часовой и наблюдатель роты Смугляка услышали шорох и одновременно дали сигналы тревоги: - По-мес-там! Фронтовики выскочили из землянки. Смугляк бессознательно схватил чью-то саперную лопату и очутился у ниши, где хранились противотанковые и противопехотные гранаты. Несколько фашистов уже спрыгнули в траншею. Завязалась жестокая борьба. Здоровенный немец с тесаком в руке бросился на Смугляка. Но гвардии младший лейтенант ловко уклонился от удара и со всего плеча рубанул долговязого фашиста по голове лопатой. Дрались врукопашную, молча и жестоко. Смугляк слышал только храп и тяжелое дыхание. И тут в темное небо, словно золотые брызги, поднялись ракеты. Передний край осветился. В эту минуту Смугляк оглянулся. Недалеко от себя, внизу, он увидел Янку и фашиста. Они яростно избивали друг друга, падали, поднимались снова и снова дрались. Смугляк поспешил на помощь товарищу. Но Корень уже улучил момент, сорвал с пояса гранату и наотмашь с такой силой ударил фашиста, что вывихнул себе руку. - Лежи, стерва! - почти прорычал он. На флангах, слева и справа, послышались выстрелы и разрывы гранат. В бой вступили соседи роты. Фашисты не выдержали. Бросив убитых и раненых, они стали отходить к своим траншеям. Перестрелка нарастала. Несмотря на туманную ночь, пулеметчики роты Смугляка метким огнем сопровождали врага до самых его укрытий. "Языка" фашистские разведчики не захватили, но своих оставили. Янка Корень вернулся в землянку окровавленный и злой. Рука сильно болела. Он ожидал насмешек со стороны товарищей, но все молчали, занимаясь своим делом: одни проверяли оружие, другие рассматривали ссадины на руках и на лицах. Янка пробрался в угол и притих, поглаживая огромную шишку на своей голове. - Мужай, Янка, - вдруг проговорил неугомонный Коля Громов, - мех у гармошки залатаем, а шишка твоя сойдет. И все рассмеялись. * На следующий день утром, совсем неожиданно, Янку Корня, не раз проявившего себя в боях, по распоряжению командира полка направляли в дивизионный дом отдыха. Смугляк радовался. Он любил Янку как человека и высоко ценил его как воина. Проводив товарища за пригорок, Михаил крепко пожал ему шершавую руку и сказал от души: - Отдыхай, Янка, я очень рад за тебя! - Не по душе мне этот отдых, - признался Корень. - Ребята будут в траншеях сидеть, а я физиономию наедать. Что за предпочтение мне? Но приказ есть приказ. Берегите себя, товарищ гвардии младший лейтенант. Фашисты опять что-то замышляют. - Знаю, Янка. Полезут - встретим как нужно. Дивизионный дом отдыха размещался в лесу, на возвышенности, в двух небольших домиках бывшей колхозной бригады. Место чудесное. В лощине протекала спокойная речушка, на юг и на запад открывался великолепный вид на поля, а на восток протянулся луг - широкий, бесконечный. И кто бы мог подумать, что отсюда до переднего края всего четыре километра. Обслуживался дом отдыха силами одного медсанбата. Сюда прибывали фронтовики со всех подразделений дивизии, не имеющие серьезных ранений, но чувствовавшие большую физическую слабость. Они отдыхали десять-двенадцать дней, отмывались от окопной грязи, свежели и потом снова возвращались в свои подразделения. Янка добрался к дому отдыха в полдень. Дежурная медсестра Фаина Михайловна Прошина - энергичная, высокая женщина лет двадцати шести, с рыжими, красивыми завитушками - записала фамилию прибывшего, поставила дату, заполнила нужные графы и, закрыв тетрадь, мягко проговорила: - Теперь идите к банщику. Пока вы помоетесь, он прожарит ваше обмундирование и белье в дезкамере. - А у меня насекомых нет, - улыбнулся Янка. - Все равно, товарищ Корень, - тряхнула кудряшками Фаина Михайловна. - Такой порядок у нас. А про себя подумала: "Веселый мужчина". Янка подморгнул Фаине Михайловне и, поставив автомат, молодцевато вышел в двери. Как обычно, после ужина отдыхающие читали свежие газеты, слушали радиопередачи. В этот вечер Москва транслировала концерт для фронтовиков. Выступали лучшие артисты столицы. Они исполняли народные песни, читали отрывки из художественных произведений. Янка сидел возле приемника, положив подбородок на согнутую правую руку. Лицо его было загорелым. Свет ярко и мягко освещал комнату, и на груди Янки внушительно поблескивали две медали "За отвагу". Отдыхающие с завистью глядели на грудь Корня, вполголоса перебрасывались словами и снова слушали передачу. Ровно в десять часов начали передавать сводку "Совинформбюро". Диктор читал не спеша, выразительно. Вошла Фаина Михайловна и села напротив Янки, с другой стороны стола. Она всегда внимательно слушала сводки о продвижении наших войск. Но на этот раз коротко передавали информацию о боях местного значения и о поисках разведчиков. "На одном из участков фронта, - басил диктор, - воины стрелковой роты отбили вылазку немцев, нанеся им тяжелые потери. После короткой схватки фашисты отступили, оставив на поле боя четырех убитых и двух раненых. В этом бою особенно отличились гвардии младший лейтенант Михаил Смугляк и командир отделения прославленный пулеметчик Янка Корень. За проявленное мужество гвардейцы представлены к правительственной награде". Янка даже не пошевельнулся. Какая-то незнакомая теплота разлилась по всему его телу. Ему было приятно слышать свою фамилию и фамилию Смугляка в числе героев-фронтовиков. Но он ничем не выдал своей радости. Фаина Михайловна подняла на него голубоватые глаза и спросила оживленно: - Это о вас, товарищ Корень? - Видимо. - А как это было, расскажите. - Что тут рассказывать, - выпрямился Корень. - Вчера ночью немцы пришли к нам за "языком", а своего "языка" оставили. Вот и все. Ничего особенного не произошло. - Ловко получилось, - воскликнула медсестра. - А мы живем недалеко от переднего края и о своих воинах не знаем. А вам не страшно было? - Не помню, вроде бы нет. В эту ночь Янка спал плохо. Все было к его услугам: и мягкая постель, и белые простыни, и пушистое одеяло, но все же ему чего-то не хватало. Долго ворочался с боку на бок и заснул только под утро. Приснился ему хороший сон: будто стоит он на лесной поляне, а в ноги ему кланяется большой голубой цветок. Небо тоже голубое, и речка в лесу голубая. Хотел Янка сорвать цветок, но раздумал: зачем он солдату? Погладил его шершавой рукой, вобрал в себя аромат и... проснулся. Отдыхающие, уже одетые, сидели возле своих коек. Янка быстро натянул брюки, заправил кровать и вышел в сени, на ходу засовывая в карман солдатское полотенце. Там его встретила Фаина Михайловна в белом халате, бодрая, румяная. - Хотите, я подогрею вам воду? - спросила она. - Что вы, что вы? - заупрямился Янка. - К чему фронтовику горячая вода? Скоро опять в траншею. Стоит ли привыкать? Пока Янка умывался и чистил сапоги, Фаина Михайловна вошла в комнату, подшила к его гимнастерке подворотничек и повесила на койку. Янка догадался, кто это сделал, быстро оделся и появился в передней комнате. Фаина Михайловна сдавала дежурство своей напарнице. Когда сдача была закончена, Янка приблизился к медсестре и, чуть наклонив голову, сказал учтиво: - Благодарю вас, Фаина Михайловна! Она словно не слышала этих слов, промолчала. Подошла к окну, пристально поглядела сквозь глянцеватое стекло на поля и присела на стул. Небо горело. Огромный, раскаленный шар солнца поднимался над лесом, отчего луг и берег речушки казались розовыми. - Чудесный день будет, - проговорила Фаина Михайловна, не отрывая взгляда от полей. - Вы любите цветы? - Вдруг спросила она Янку, поправляя волосы. - Я очень люблю. Вон за тем лесом, на пригорке, очень много подснежников: голубых, белых. Пойдемте собирать? - С вами хоть на край света, - пошутил Янка. - Когда прикажете сопровождать вас? - Часа через два. Я вам скажу. - Договорились, значит, - улыбнулся Янка. Перед обедом они были уже на опушке стройной березовой рощицы. Солнце ослепляло, вокруг было свежо, просторно. Собирая подснежники, Фаина Михайловна рассказала Янке, как она попала в дивизию и как много пережила в дни отступления. Вспоминала Минск. Там прошла ее молодость, там после окончания медучилища она работала старшей медсестрой в городской больнице. - Там я оставила и свое сердце! - сказала она. - Я тоже, - признался Янка. - Только не в самом Минске, а в селе, под Оршей. Мать там живет. - А жена? - прищурила глаз Фаина Михайловна. - Я не женат. В полдень они вернулись с большим букетом цветов. Отдохнув после обеда, Янка изготовил удочки и под вечер пригласил Фаину Михайловну на рыбалку. Та охотно приняла его предложение. До самой полутьмы сидели они на берегу, ни одной рыбки не поймали, зато много интересного и хорошего рассказали друг другу. С этого дня и началось тяготение Янки к Фаине Михайловне. Сначала он не мог разобраться в своих чувствах. Его влекло к ней, но он не знал почему. Может быть, потому, что Янка уже больше года не встречал женщины, а может, потому, что Фаина Михайловна благосклонно относилась к нему, видела в нем мужественного и бесстрашного воина. Одно было понятно, что она с каждым днем все глубже вростала в его сердце. Янка как-то сразу преображался, когда она заходила в комнату или встречала его во дворе. Даже тогда, когда разговаривал с товарищами, он чутко прислушивался к ее голосу, к ее шагам. Фронтовики замечали это и в его отсутствие, многозначительно улыбаясь, говорили: - Влип наш пулеметчик... Вскоре Фаина Михайловна называла Янку уже по имени и того же требовала от него. Вечерами они подолгу просиживали в палисаднике на лавочке, под высоким тополем. Обменялись адресами, обещали писать друг другу письма. Янка теперь знал, что до войны Фаина Михайловна была замужем, что жизнь ее сложилась неудачно: муж пил и безобразничал. Долго она терпела дебоширства, всячески старалась укрепить семью, но силы оставили ее. Она развелась и уехала на работу в Оршу. Детей у них не было, и поэтому рана от разрыва с мужем болела недолго и немучительно. Как-то Фаина Михайловна спросила: - А ты пьешь, Васильевич? - Когда подают - пью, - откровенно признался Янка. - А вообще-то редко, по праздникам только. А что? - Да так. Водка - это зло большое. Она положила голову на его плечо, и он крепко поцеловал ее. После этого все вечера они проводили вместе. Как-то в воскресенье, на закате солнца, Фаина Михайловна, сдав дежурство, одела летнее пальто и ушла с Янкой далеко в поле. Вечер был по-весеннему тихий, теплый. Желтоватый диск луны висел над полями, словно впаянный в темно-голубое небо. Торжественно и хорошо было кругом. Только гул разрывавшихся снарядов доносился с переднего края, нарушая тишину и покой. Янка заметил скирду старой соломы на опушке леса, крепко прижал к себе Фаину Михайловну, сказал: - Пойдем, посидим у скирды. - Пойдем, - согласилась она и, помолчав, спросила: - А что ты будешь делать после войны? Опять в совхоз поедешь? - Обязательно, Фая, - кивнул он головой. - Только бы уцелеть. Я люблю село. Мне и теперь все время снятся луга, пашни, березовые рощи. А ты поехала бы со мной, Фая? - Поехала бы. Он быстро и ловко надергал из скирды соломы, примял ее и сел первым. Луна все выше и выше поднималась над полем. Теперь она казалась светлой и чуть голубоватой. Мягкий как пушок, серебристый отсвет заливал землю. Слежавшаяся солома сверкала золотом. Фаина Михайловна присела рядом. Они примолкли. Янку волновали и близость этой женщины, и широта лунного вечера. Фаина Михайловна прижалась к другу. - Говори что-нибудь, Янка, - прошептала она. Он снова обнял ее и поцеловал. Потом осторожно привалил к скирде и нерешительно, дрожащей рукой начал расстегивать на ней пальто. Она не отстраняла его руки. Прижала к своему лицу подстриженную Янкину голову и, согревая его дыханием, зашептала на ухо, словно боялась, чтобы ее не подслушали: - Тише, Янка, тише, милый... Через пять дней Янка Корень ушел в свое подразделение. * Утро Первого мая принесло много радости гвардии младшему лейтенанту Смугляку. В этот день из госпиталя вернулся политрук Скиба, а часом позже прибыл вновь назначенный командир роты гвардии лейтенант Воронков. Скибу Михаил Смугляк уже хорошо знал, а вот Воронкова встретил настороженно. Но этот кадровый офицер, сибиряк, любознательный и грамотный, сразу же завоевал его симпатии. Войну он начал на границе, сражался за Львов и Киев, потом был тяжело ранен, и на фронт вернулся только осенью, когда наши войска громили врага под Москвой. Смугляк провел прибывших по переднему краю, познакомил с личным составом роты, с огневыми средствами и с системой обороны. Вернулись они часа через два, измазанные глиной и грязью. Тут, в общей землянке, их уже ждал праздничный обед. Но не успели они сесть за стол, как зазвонил телефон. - Да, я слушаю, - поднял трубку Михаил. - Что? Что? Ранен старшина? Легко? И где он сейчас? В траншее? Немедленно направьте его в медсанроту! Что? Сам сделал перевязку? Неважно! Раной не шутят. Пусть обязательно покажется врачу! И Смугляк положил трубку. - Новая забота! - упавшим голосом проговорил он. - Понимаете, неделю тому назад перед участком роты появился отличный фашистский снайпер, и вот уже двое временно выведены из строя. Так не пойдет! Вы халаты подготовили, товарищ Громов? - Еще вчера. - Хорошо. С завтрашнего дня я сам буду напарником Тани Лобачевой. Ты передохни. Вы не возражаете, товарищ командир роты? - Нисколько! Громову найдем дело. Новая утренняя заря застала Смугляка и Таню уже в засаде. Было прохладно. Кое-где в небо поднимались еще ракеты, озаряя подступы к переднему краю. Ожили пулеметы. Где-то позади загремели орудия, отбрасывая в леса раскатистое эхо. Снайперы внимательно следили за траншеями противника. Вскоре по запасному ходу немцы начали движение. Пригибаясь, они в одиночку проходили к переднему краю. Временами фашисты задерживались, освобождая проход друг другу. Наблюдая за траншеями противника, Таня вдруг заметила маленькую черную точку. Она росла. Вот уже показалась голова, плечи. Что-то громоздкое фашист нес на спине. Девушка моргнула Смугляку и плавно нажала на спусковой крючок. Выстрел последовал мгновенно. Враг словно опешил. Подняв руку, он медленно повернулся и упал на бруствер. С двух сторон траншеи к нему бросились на помощь. Таня снова выстрелила. Еще один гитлеровец неловко сунулся головой вперед. - Это им за старшину! - сердито проговорила девушка. - Теперь нужно сменить позицию, пока нас не засекли. - Действуй, Танюша, действуй! Передний край загремел еще активнее. У ближайшего холмика, высекая искры, застрочил немецкий крупнокалиберный пулемет. Пули невидимо срубали ветки кустарника, поднимая пыльцу позади на пригорке. Заняв новую позицию, Смугляк и Лобачева заметили амбразуру. Она выделялась на сером фоне поля. Гвардейцы выстрелили одновременно. Пулемет замолк, но вскоре застрочил снова с необычными перерывами. Видимо, пули снайперов покалечили пулеметчика. Таня выстрелила еще раз. Пулемет поперхнулся и замолчал. Первые итоги снайперской охоты были неплохими. Но одна оплошность сильно встревожила Смугляка. В то время, когда он менял огневую, впереди послышался выстрел. Пуля врага, словно ножом, срезала ветку над его головой и воткнулась в дерево. - Из-за пня бьет, - догадался он. Желая убедиться в уничтожении русского снайпера, гитлеровец выглянул из-за пня и поднес к глазам бинокль. Таня Лобачева взяла его на мушку, выстрелила. Враг выронил из рук бинокль и попытался ползти к траншее. Очередной выстрел девушки-снайпера приковал его навечно к земле. - Кажется, все! - Нет, не все, - возразил Смугляк, снимая с винтовки разбитый оптический прицел. - Завтра здесь появится новый снайпер. А вот то, что я не одел маскировочной трубки на объектив прицела, чуть не стоило мне жизни. Идем в роту, Танюша, пора отдохнуть. После каждой новой засады Смугляк все больше и больше убеждался в том, что его напарница, Таня Лобачева, одарена редким слухом и завидным зрением. Дочь рабочего, вчерашняя школьница, умела не только искусно применяться к местности, но и подслушать еле уловимые шорохи, заметить мельчайшую цель и поразить ее. Было у Тани и другое, не менее драгоценное качество - это удивительное терпение и выносливость. Она могла несколько часов подряд лежать на сырой земле или в луже, ни одним движением не выдавая себя. - Сильна ты! - гордился ею Смугляк. - И кто тебя научил этому? - Дед, - оживленно отвечала Таня. - Он был переселенцем с Украины на Алтай, занимался охотой и плотничеством, а мать и отец работали на золотых приисках. Там, в таежном поселке, я родилась и выросла. Еще подростком я всю тайгу исколесила с дедом. Выносливый и задорный был старик. У него я и научилась. Очень метко он стрелял. По триста беличьих шкурок приносил. Перед войной умер. - Молодец, Танюша! В очередную засаду гвардейцы вышли очень рано. Утренняя заря только начинала обозначаться, передний край молчал. Сегодня Смугляк и Таня решили не выдавать себя первыми, пристально следить за выстрелами фашистских снайперов, засекать их огневые точки. Во второй половине дня гвардейцы заметили, что вокруг дуплистого дерева долго летала галка, не решаясь сесть на него. Что-то ее пугало. Вскоре загадка была разгадана. В дупле ветлы находилась хорошо оборудованная позиция немецкого снайпера. - Будем ждать, Танюша. - Конечно, - согласилась девушка. - Долго он не просидит. Но ждать пришлось все-таки долго. Смугляк и Таня порядочно промерзли и проголодались, и все же терпеливо продолжали лежать, не прекращая наблюдения за деревом. Уже темнело, а из дупла ветлы никто не выходил. "Зря мучались, - подумал Смугляк, - никого там нет". Наконец, от дерева отделился силуэт человека. Он хорошо был виден на полутемном фоне неба. Фашист шел во весь рост, спокойно, не оглядываясь. До него было метров четыреста. - Какой наглец! - возмутилась Таня. - Идет, словно на прогулку. Видимо, думает, что мы уже спим. Нет! Посмотрите-ка, товарищ гвардии младший лейтенант, как я сниму его. - Давай, Танюша. Поставив нужный прицел, Лобачева прижала к плечу ложе винтовки, выстрелила. Немец споткнулся, упал. "у.бит", - подумала Таня. Но это было не так. Не успели они оставить огневую позицию, как немецкий снайпер исчез в траншее. Из дзота застрочил пулемет. Таня виновато взглянула на Смугляка, сказала, оправдываясь: - Темно, плохо поразила. На следующий день вражескому снайперу снова удалось перехитрить Смугляка и Лобачеву. Произошло это довольно просто. Рано утром, когда в траншеях противника началось обычное движение, гвардейцы вдруг заметили голову солдата, высунувшегося из-за бруствера. Гвардейцы насторожились. Через несколько минут голова показалась снова. Таня различила даже лицо врага, который сквозь очки просматривал участок роты. "Наверное, наблюдатель", - мелькнула мысль. Смугляк посмотрел на Таню, и та поняла, что врага нужно убрать. Когда голова появилась третий раз, Лобачева выстрелила. Пуля попала в цель. Каска свалилась в сторону, но вместо головы показался пучок соломы. Значит, фашистский снайпер хитрит, он наверняка засек их огневую, и теперь едва ли удастся переменить месторасположение. Таня сделала осторожное движение, и сразу же раздался выстрел врага. Пуля просвистела у самого уха. - Все же засек, - проговорила она. - И как метко бьет. Вот поймал он нас! Прижимайтесь к земле, товарищ гвардии младший лейтенант. Лучше нюхать полынь, чем получить пулю. - Ты тоже не бравируй смелостью, Танюша. О перемене позиции не могло быть и речи. Пришлось нюхать горькую полынь. Но гвардейцев выручили артиллеристы. Обстреливая дзот противника, в зоне которого находился немецкий снайпер, они прижали врага к земле, дав тем самым возможность Смугляку и Лобачевой безопасно переменить место засады. В роту они вернулись злые, молчаливые. Смугляк сразу же принялся мастерить чучело, а Таня обматывать металлические части винтовки специальной марлей, чтобы они не отсвечивали на солнце. Когда все было сделано, Михаил подозвал напарницу, показал ей шнур, маленькое зеркальце и сказал: - Садись и слушай, Танюша. Завтра это зеркальце привяжем к ветке кустика и за шнур будем дергать. Зеркальце обязательно заблестит на солнце. Враг примет его за оптический прицел. Понимаешь? - Догадываюсь. - Слушай дальше. Я выберу огневую метрах в десяти от кустика, на котором будет это зеркальце, а ты замаскируешься рядом, в окопе. Когда фашистский снайпер выстрелит в этот "оптический прицел", ты приподнимешь чучело и бросишь на куст. Поняла? Каким бы хитрым немец не оказался, он не разгадает нашей затеи и обязательно выглянет. Я со стороны возьму его на мушку и уничтожу. - Давайте попробуем. Перед рассветом они снова были в засаде. День выдался теплый, тихий, на небе - ни облачка. Началась перестрелка. С обоих сторон застучали пулеметы, заныли и загремели мины. Когда солнце высоко поднялось над ложбиной, Смугляк дернул за шнурок. Зеркальце чуть повернулось и блеснуло. "Хорошо, - подумал он, - видимо, дело будет". Но фашист, вероятно, не заметил блеска, молчал. Через несколько минут Смугляк вполголоса сказал: - Начнем, Танюша. Девушка приготовилась. Смугляк дернул за шнур, и все свое внимание сосредоточил на участке наблюдения. Вскоре раздался выстрел, и зеркальце разлетелось на мелкие кусочки. Таня сразу же приподняла чучело и бросила на куст. Словно сраженный солдат, оно взмахнуло руками и припало к земле. Смугляк и Таня одновременно увидели вспышку возле вчерашнего пня: враг был на старом месте. Чучело продолжало лежать. Гитлеровец, видимо, твердо убедился в уничтожении своего врага. Он высунулся из-за пня и поднес к глазам бинокль, спокойно рассматривая жертву. Гвардейцы прицелились и выстрелили залпом. Фашист ткнулся головой вперед и уже не поднялся. Смугляк пустил в него еще две пули. Прошло, примерно, минут сорок - враг не сдвинулся с места. - Вот теперь все! - твердо сказал Смугляк. - Ловко получилось! - стирая пыль с лица, говорила Таня, подползая к нему. - А я, честно говоря, мало верила в эту затею. Слишком уж наивной показалась она. - Думать нужно, Танюша! - закуривая, подморгнул Смугляк. - Соломенная голова - тоже не очень хитрая выдумка, но мы поверили. На войне все имеет значение. Иди к себе в землянку, Танюша. А через два дня Лобачева была тяжело ранена. * На фронте бывает много неожиданностей. В день возвращения Янки Корня из дивизионного дома отдыха, в боевой жизни Смугляка произошел необычный случай, который мог закончиться трагически. Случай этот совершился на глазах многих воинов переднего края. У одних он вызывал глубокую тревогу за судьбу человека, у других сочувствие. Все восхищались мужеством и самообладанием неведомого наблюдателя, висящего в гондоле огромного серебристого аэростата. Несколько дней тому назад на рельсах железнодорожного полустанка, занятого противником, появилось кочующее орудие огромной разрушительной силы. Немецкие артиллеристы вели систематический обстрел наших позиций, рассчитывая на подавление огневых точек, блиндажей и других укреплений. Огонь кочующего орудия корректировался с передовой наблюдательного пункта. Тяжелые снаряды то и дело падали на линии траншей. Из строя были выведены уже четыре дзота, три огневых точки, блиндаж, а еще через день взлетели в воздух склад и наблюдательный пункт. Нужно было срочно обезвредить это оружие врага. Но как? Полустанок находился почти в трех километрах от переднего края. Артналет ничего не дал, потому что орудие фашистов постоянно маневрировало. Оставалась последняя возможность: подняться в гондоле аэростата и с высоты указывать цель гвардейцам. Выполнить эту задачу взялся Смугляк. Как опытный снайпер и наблюдатель, обладающий зорким глазом и умеющий быстро ориентироваться, он был уверен в успехе. Через час Михаил уже стоял перед командиром дивизии. Пожилой генерал, с проседью на висках, отметил на карте железнодорожный полустанок и, взглянув на стройного, сильного гвардейца, спросил: - Парашютизмом не увлекались? - Был такой "грех" в юности, товарищ гвардии генерал-майор! Восемь прыжков на счету имею. - Это совсем хорошо! Прихватите с собой парашют. Не помешает. Задача ясна. Желаю успеха! Вооружившись биноклем и телефонной трубкой, Смугляк поднялся на аэростате. Фашистские позиции были как на ладони. Справа - несколько уцелевших домиков полустанка, слева - церквушка, прямо - два холмика-дзота, засыпанные чем-то белым, под цвет домиков, между ними железнодорожная колея, по которой кочевало орудие. Смугляк установил ориентиры и передал их на землю. Вскоре грозно загремели дальнобойные тяжелые орудия гвардейского артполка. Смугляк следил за разрывами снарядов и передавал поправки. Наконец, кочующее вражеское орудие замолкло, повалившись набок. Раздосадованные фашисты начали усиленный обстрел аэростата бризантными снарядами. Желтые клочья разрывов испятнали чистое голубое небо. Пока опасность не угрожала: снаряды рвались далеко от цели. Но вдруг гондола подпрыгнула и закачалась. Телефонную трубку вырвало из рук. Аэростат по ветру медленно поплыл в сторону противника. Смугляк не мог сразу понять в чем дело. Но когда церквушка и железнодорожные домики приблизились к нему, он догадался, что трос аэростата перебит, и корабль свободным ходом, через передний край направляется в тыл врага. Легкий холодок пробежал по спине гвардейца. Что делать? Выброситься на парашюте? А что произойдет с аэростатом? Не слишком ли много будет так легко пожертвовать им? В минуты опасности мысль обычно работает быстро и четко. Михаил решил выбросить из гондолы мешочки с песком, чтобы уменьшить вес корабля, тогда он поднимается выше, попадет в другую струю воздуха и, кто знает, возможно, повернет обратно? А ну, быстрее за дело! Аэростат облегчился и высоко поднялся вверх. Но потом он неожиданно стал на месте, словно вмерз в синеву неба. В эти минуты с земли к аэростату протянулись пунктирные линии трассирующих пуль. Его обстреливали. Смугляк понял, что противник пытается поджечь шар. И это может случиться каждую секунду. Раздумывать было некогда. Гвардеец взглянул вниз, ловко вывалился из гондолы и, дернув за кольцо парашюта, стремительно полетел навстречу земле. В первые минуты он словно задохнулся. Кровь приливала к лицу, в ушах гудело. И вот парашют раскрылся, Смугляку показалось, что он повис в воздухе, но земля приближалась. "Только бы хорошо приземлиться. Только бы не у врага, а у своих", - думал он. А если ветер снесет его в расположение немцев? Как они будут торжествовать, издеваться. Нет, лучше с.мерть, чем плен! Смугляк старался понять, куда он приземляется, потом вытащил из кармана нож, чтобы в минуту опасности обрезать стропы. На этом мысль его оборвалась. [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Проверка
Ответить
Главная
Форумы
Раздел досуга с баней
Библиотека
Глотов "Наедине с совестью"
