Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Поиск сообщений
Наш YouTube
Пользователи
Зарегистрированные пользователи
Текущие посетители
Вход
Регистрация
Что нового?
Поиск
Поиск
Искать только в заголовках
От:
Новые сообщения
Поиск сообщений
Меню
Главная
Форумы
Раздел досуга с баней
Библиотека
Добряков "Когда тебе пятнадцать"
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 386614" data-attributes="member: 1"><p>Подошли к пруду. Небольшой, с потемневшим снегом, мусором. На середине чернело несколько лунок.</p><p></p><p>Снег у берега подтаял, но лед был еще крепок. Костя потыкал кругом палкой и осторожно шагнул к ближней лунке. Ее и очищать не пришлось — вода стояла чистая.</p><p></p><p>Таня (Костя на лед ее не пустил) объясняла с берега, как и что делать, но Костя и сам все сообразил. Налил в прозрачный мешочек воды и, опустив в лунку сачок, помотал им из стороны в сторону. Вытащил, обождал, пока стечет вода. А комочек беловатой грязи отправил в мешочек. И опять — за новой добычей. Минут через пять вода в мешочке помутнела. Если посмотреть хорошенько на свет, какое-то неясное различишь движение, тысячи снующих, еле заметных точек.</p><p></p><p>— Это и есть пыль, — удовлетворенно сказала Таня. — Ну спасибо! Вот дед обрадуется! Много наловил, не задохнулись бы.</p><p></p><p>— Скажи, — задал Костя вопрос, не дававший ему покоя, — как же это дедушка тебя одну послал?</p><p></p><p>— Почему же одну? Сказала, что с тобой пойду.</p><p></p><p>— Сказала? Кому?</p><p></p><p>— Деду. И бабушке тоже. Они знают о тебе. — Таня некрепко завязала мешочек, аккуратно устроила его в сумке и внимательно посмотрела Косте в лицо. — Бабушка знает о тебе, — повторила она. — Все знает. Ты не обижайся: от бабушки я ничего не скрываю. Маме не скажу, а ей — все-все. Она меня понимает. Ты не обижаешься?</p><p></p><p>— Я тебе верю, — подумав, ответил Костя. — Сказала, значит, так лучше.</p><p></p><p>— Что-то надо делать, Костя, — печально проговорила Таня. — Я все думаю, думаю об этом.</p><p></p><p>— Ну я же просил, — страдальчески сморщился Костя. — Не ввязывайся. Пожалуйста.</p><p></p><p>— Да не могу. Уже не могу. Понимаешь, это вроде как и моей болью стало.</p><p></p><p>Костя вздохнул, взял тяжелый мешок с циклопами, сачком и спортивной Таниной формой, а сумку свою перекинул через плечо.</p><p></p><p>— А ты все-таки, — сказал он, — не можешь или не хочешь понять: болезнь это. Отец и сам не рад. Просто ничего уже не может с собой поделать.</p><p></p><p>— Нет, я понимаю, что болезнь. Вот и надо как-то помочь ему. Бабушка, например, считает, что Петру Семеновичу неплохо было бы полечиться. Есть специальное такое лечение.</p><p></p><p>— Толку-то! Говорят, ничего оно не дает. Возвращаются, и снова за прежнее.</p><p></p><p>— Костя, не говори так. Ты просто не знаешь. Когда человек очень сильно хочет, то вполне может вылечиться. А ты сам только что сказал: Петр Семенович страдает от своей болезни. Так почему же не попробовать?</p><p></p><p>— Ничего из этого не получится, — мрачно сказал Костя. — Он один, что ли, такой? Разве всех вылечишь. Да если…</p><p></p><p>— Остановись! — Таня вдруг сильно, так что образовалась на укатанном снегу ямка от каблука, притопнула ногой. — Ну, Костя! Ну ты рассуждаешь… просто не знаю, как рассуждаешь!.. Нельзя же так. Я считаю, надо попытаться. Почему в самом деле не попробовать? Конечно, оформить на лечение непросто. Может быть, сходить тебе с мамой на завод, к начальнику цеха? А если понадобится, то и к директору завода. Я не верю, чтобы они отказали в помощи. Это же их рабочий. Может, они не все знают. Ведь на работе Петр Семенович не такой, как дома. Он же там не пьет, трезвый. Ведь так?.. Ну почему ты молчишь? Не хочешь идти? Боишься? Странно. Ты же не враг себе. И отцу не враг.</p><p></p><p>Остановившись, как велела Таня, Костя в недоумении разглядывал на снегу ямку от каблука.</p><p></p><p>— Ну хорошо, — тихо сказала Таня. — Я пойду к директору завода. Геннадий Андреевич очень хороший человек. Бабушка его, оказывается, давным-давно знает. Вот она созвонится, и я пойду. Все равно мне надо к нему — предложу, чтобы комсомольцы из школы выступили у них с концертом. Пора на деле крепить шефские связи. А то, действительно, просим да просим. Даже стыдно.</p><p></p><p>Кажется, лишь сейчас до сознания Кости дошло, почему он как вкопанный стоит посреди дороги.</p><p></p><p>— Идем, грозный командир. Задохнутся твои циклопы… О концерте можешь говорить. — Костя пожал плечами: дело, мол, твое. — А об отце не смей.</p><p></p><p>— Но почему? — сердясь, спросила Таня. — Вот бабушка меня поймет. И поддержит.</p><p></p><p>— Не надо, — глядя перед собой на дорогу, сказал Костя. — Сам поговорю. Я сам.</p><p></p><p>— С директором? — просияла Таня.</p><p></p><p>— Еще не знаю… Подумаю.</p><p></p><p>— Это уже разговор мужчины! — Таня засмеялась и спросила: — Тебе не тяжело? Помочь?</p><p></p><p>— Ага, помочь, — поняв, о чем она говорит, через силу улыбнулся Костя. — Садись в сумку.</p><p></p><p>Подарком отца Олег был доволен чрезвычайно. Куртка, черная, новенькая, сшита что надо, чешская, а главное, кожаная. Натуральная кожа!</p><p></p><p>Придав «в педагогических целях» голосу наставительные нотки, отец похвастал:</p><p></p><p>— Прямо скажу: не даром, совсем не даром, но что поделаешь — заслужил! И мода. Тоже считаться надо. Великая и капризная повелительница человеческих желаний! Носи, сын. Подарок.</p><p></p><p>Утром Олег снова примерил куртку. До того ладно сидела, что снимать не хотелось. А зачем снимать? Весна. Солнце на дворе последний снег сгоняет. И к тому же — воскресенье.</p><p></p><p>Олег сунул в карман нераспечатанную пачку сигарет, надел импортные вельветовые брюки, кроссовки. И тут «великая повелительница» распорядилась… Подумал, ероша на лбу чуть вьющиеся волосы, и решил позвонить Курочкину. Не одному же в самом деле гулять по улице! А Петушок обрадуется. Да и хватит его в немилости держать. Друг он, в принципе, верный.</p><p></p><p>И правда, Петя обрадовался, сказал, что через полчаса выйдет, но предупредил: в двенадцать у него тренировка.</p><p></p><p>Встретились они у комиссионного магазина, где за витринным стеклом поблескивали хрустальные вазы, люстры, а дальше, снежно и торжественно, нескончаемым рядом висели венчальные платья.</p><p></p><p>Но что там вазы, люстры и платья! Вот на Олега, которого рослый Курочкин заметил еще издали, действительно стоило посмотреть! «Как денди лондонский одет»! — тотчас вспомнил Петя крылатую строку из «Евгения Онегина».</p><p></p><p>— Настоящая кожа?</p><p></p><p>— Других не носим.</p><p></p><p>— Ну и ну! Вещица! Отец отвалил?</p><p></p><p>— Законный долг родителей.</p><p></p><p>— Он кто у тебя?</p><p></p><p>— Великий человек. И для всех необходимый. В конторе по ремонту квартир. Замзав. Естественно, инженерная должность. Кстати, кончал вечерний. Сам всего добился… Потише ты, не спеши. Не в школу…</p><p></p><p>И они, дети большого, шумного города, шли не торопясь, перебрасываясь фразами, впитывая весенние запахи, поглядывая на встречных людей, на разноцветную карусель машин.</p><p></p><p>Олег достал сигареты. Распечатать новую пачку, небрежно смять хрустящий целлофан — это же маленький приятный спектакль. Может, только из-за этого многие и начинают курить.</p><p></p><p>— Закуришь?</p><p></p><p>— Тренер строгий у нас… Кто, говорит, сигареты смалит, на тренировку может не являться.</p><p></p><p>— Разумно, — одобрил Олег. — И как успехи?</p><p></p><p>— Жмет на общефизическое развитие. До мыла гоняет. А под щитами что — одно удовольствие!</p><p></p><p>— В общем, завидовать нечему, — констатировал Олег. — Режим! — Он засмеялся, посмотрев на стройную девицу в «фирме». — И забудь о наслаждениях… А я, как видишь, курю. И… все такое.</p><p></p><p>Курочкин вспомнил, как в физкультурном зале Люба Сорокина врезала в Олега мячом. Вспомнил и невольно усмехнулся, хотя и учен был Олегом.</p><p></p><p>— Ты чего? — покосился Чинов.</p><p></p><p>— Да нет. Я так просто.</p><p></p><p>— Так просто и в носу не зачешется.</p><p></p><p>— Да смешно, как Любка тогда по животу тебя лупанула.</p><p></p><p>— И что хочешь этим сказать? — холодно спросил Олег.</p><p></p><p>— Ничего… — Курочкин замялся, но все же не устоял перед соблазном — ввернул вдруг блеснувшую строчку: — И взглядом злобным, ненавистным с тех пор взирает на тебя!</p><p></p><p>— А что, сильно сказано, — похвалил Олег. — Умеешь. Только не забыл, я как-то говорил тебе: женщина — ребус. Надо разгадать… У Сорокиной все это отвлекающие моменты. Не усек?</p><p></p><p>— Не-ет, — честно признался Курочкин.</p><p></p><p>— Втрескалась она в меня, Петенька.</p><p></p><p>— Любка? Сорокина? — изумился Курочкин.</p><p></p><p>— Так точно. И скоро будет моя.</p><p></p><p>— Твоя? Как это?</p><p></p><p>— Ты будто в детский сад ходишь.</p><p></p><p>— Да ну тебя! Выдумываешь!.. — Щеки у будущего поэта и баскетболиста почти сравнялись по цвету с огненными волосами. Петя торопливо посмотрел на часы. — Половина уже. Надо пораньше прийти, пока разденешься…</p><p></p><p>— Успехов тебе, чемпион! — усмехнулся Чинов.</p><p></p><p>У рекламного, ярко раскрашенного щита всем шедшим по улице дарила ослепительную улыбку большеглазая красавица с подвесками в ушах. Подарила и Олегу.</p><p></p><p>Он уже хотел свернуть к кассам кинотеатра, когда его внимание привлек ярко-желтый автомобиль со знакомым номером 22–25.</p><p></p><p>«Лада» выехала на широкую площадку перед недавно построенным универсамом и остановилась, В модно одетой женщине, вышедшей из машины, Олег тотчас узнал Ольгу Борисовну — мать Тани Березкиной. Захлопнув дверцу, она быстрым шагом уверенной в себе женщины направилась к универсаму.</p><p></p><p>О фильме Олег забыл. В задумчивости смотрел на Ольгу Борисовну до той самой секунды, пока она не скрылась за блестящими, порхающими стеклами магазинных дверей.</p><p></p><p>«А почему бы и нет…» — подумал Олег и, не теряя времени, поспешил к универсаму.</p><p></p><p>Несколько дней назад, когда Олег от нечего делать зашел в театральную костюмерную к тете, он встретил там Ольгу Борисовну. Тогда-то тетя и представила Олега, которому давно хотелось познакомиться с матерью Тани — известной в городе артисткой. Это знакомство было лестным, и Олег собирался его поддерживать. Надеялся встретиться и с Таниным отчимом, чья звучная фамилия — Градов — так часто мелькала в газетах. И вот сейчас удобный момент…</p><p></p><p>Чинов зашел в магазин и через минуту у прилавка гастрономического отдела приметил белый берет артистки. Обождав, когда она наберет в проволочную корзину блестящих пакетиков, коробок и банок с болгарскими соками, Олег сделал радостное лицо и шагнул ей навстречу:</p><p></p><p>— Здравствуйте, Ольга Борисовна!</p><p></p><p>— О-о! — узнала она. — Значит, к твоим многим достоинствам надо приплюсовать и заботу о ближних?</p><p></p><p>— Шоколадный торт хотел купить, да что-то… — Олег запнулся, — да его, кажется, не видно.</p><p></p><p>— Да? Ну-ка, посмотрим, — деловито сказала Ольга Борисовна, словно приглашая его идти за ней. — Не так давно я покупала здесь именно шоколадный.</p><p></p><p>На счастье Олега, таких тортов действительно не оказалось, и Олег, довольный этим, протянул руку к нагруженной корзине:</p><p></p><p>— Разрешите, я помогу вам.</p><p></p><p>— Спасибо! С удовольствием разрешу.</p><p></p><p>Ольга Борисовна купила еще коробку мармелада, и они двинулись к кассе. Расплатившись, она переложила покупки в золотистую целлофановую сумку.</p><p></p><p>— Благодарю, Олег. Ты — не домой? В какую сторону?</p><p></p><p>— Да я, собственно, так, прогуливаюсь. Не спешу…</p><p></p><p>— А то можем подбросить. Ну как, поехали?</p><p></p><p>— Можно, конечно. Я, в общем, с удовольствием. — Сказав эти нелегкие, но такие нужные слова, Олег снова завладел тяжелым грузом и, встав у двери, пропустил Ольгу Борисовну вперед.</p><p></p><p>— В машину можешь садиться без опаски, — подойдя к желтой «Ладе», сказала она с улыбкой. — Что Дмитрий Кириллович умеет делать надежно, так это водить машину и отбивать долотом куски мрамора, когда творит свои шедевры… Дмитрий, — распахнула она дверцу, — познакомься. Это Олег Чинов, он в одном классе с Татьяной учится.</p><p></p><p>Представительный мужчина выставил бородатое лицо и протянул жесткую руку.</p><p></p><p>— Очень приятно… Оля, это все твое? — показал он на сумку.</p><p></p><p>— Как видишь. Одна бы не донесла. Спасибо Олегу — оказался настоящим кавалером.</p><p></p><p>— Могла бы мне сказать.</p><p></p><p>— А ты бы мог догадаться!.. Прости, — желая сгладить резкость слов, сказала Ольга Борисовна, — я сама виновата, ведь пошла купить только баночку сока… Олег, садись впереди. Отсюда хороший обзор.</p><p></p><p>Дорога к дому заняла пять — семь минут. Но и за те недолгие минуты Олег успел рассмотреть машину, ковровые сиденья, вмонтированный стереофонический магнитофон. И успел услышать о последних театральных новостях, еще о том, что Градов (это опять же сказала Ольга Борисовна) задумал скульптурную группу на тему «Покорители космоса». Сам скульптор за это время бросил лишь несколько слов. Держа на удобном, одетом в кожаный чехол круге руля большие, сильные руки, смотрел на дорогу. Хоть и мастерски вел он машину, однако при таком движении (казалось, в этот воскресный день все владельцы машин выкатили из гаражей своих лакированных любимцев), при таком движении — смотри да смотри!</p><p></p><p>И вот уже, загораживая синь неба, показалась и знакомая двенадцатиэтажка.</p><p></p><p>— Может, зайдешь к нам? — спросила Ольга Борисовна. — Танечка, по-моему, должна быть дома, никуда не собиралась.</p><p></p><p>— Спасибо, — смутившись, сказал Олег и страдальчески вздохнул. — Я очень уважаю Таню, но… видите ли, в последнее время у нас как бы несколько натянутые отношения.</p><p></p><p>— Вот как! А Таня ничего не говорила.</p><p></p><p>— На комсомольском собрании я немного покритиковал ее.</p><p></p><p>Затормозив у тротуара, Градов с интересом взглянул на Олега.</p><p></p><p>— Культурно-массовую работу обсуждали. Я сказал, что Тане не составило бы труда организовать культпоход в театр. Это было бы интересно и полезно. Устроить обсуждение спектакля, может быть, пригласить кого-то из артистов. А Таня, как я заметил, театром не очень интересуется и даже на последнюю премьеру не ходила. Вот это и сказал. Она, к сожалению, обиделась.</p><p></p><p>— А я целиком с тобой согласна! — горячо закивала Ольга Борисовна. — Очень мало интересуется. Мне как-то обидно даже. И не переживай, Олег, не надо. Девочка она неглупая, все поймет, и все, как говорится, образуется… Так не зайдешь к нам?</p><p></p><p>— Спасибо, когда-нибудь в другой раз, — со всей признательностью, на какую был способен, сказал Олег и приложил руки к груди.</p><p></p><p>Он распрощался и вышел из уютной машины. «Что ж, — шагая по улице, мысленно подвел итог, — хоть и немного пообщался, но с пользой».</p><p></p><p>Собственно, какой-то определенной сегодняшней пользы Олег не видел, просто приятно было каким-то образом приобщиться к людям искусства. «Впрочем, если они сумеют воздействовать на Таню и разъяснят этой хорошенькой упрямице, кого держаться ей в жизни, то это будет совсем неплохо. Конечно, должны разъяснить… А впечатление я, кажется, произвел хорошее. Дмитрий Кириллович, правда, не показал своего отношения… Но разве поймешь его — творческая личность! Главное, что с мрамором умеет управляться». И Олег с удовольствием вспомнил где-то вычитанные и поразившие его слова: скульптура делается просто — берется кусок мрамора и отсекается все лишнее. Ничего себе — просто! А Дмитрий Кириллович, видно, умеет это по-настоящему. Потому и машина у него, как игрушка, и магнитофон с колонками встроен. Вот что значит — уметь!</p><p></p><p>Конечно, лишь под нажимом Тани, которая заявила, что пойдет к директору завода (и пошла бы, Костя в это верил), он сказал тогда: «Не надо, я сам».</p><p></p><p>Сказать-то сказал! Но готов ли? День миновал, второй, третий, а он так ни на что и не мог решиться. Таня не спрашивала, однако вопрос этот читался в ее глазах.</p><p></p><p>Измаялся Костя. Даже про девятиклассника Валеру из первого подъезда вспомнил. Тот в шахматы когда-то приглашал его поиграть. С ним, что ли, посоветоваться?..</p><p></p><p>Раскрыв пугающе пестрое нутро телевизора, Валера над чем-то колдовал там, держа в руке электрический паяльник.</p><p></p><p>— Присядь, — сказал он, малость старика подлечить хочу. На голосовые связки жалуется.</p><p></p><p>Костя со страхом и уважением вгляделся в немыслимо запутанное сплетение разноцветных проводов и всяких деталей.</p><p></p><p>— Ты все это понимаешь? — удивился он.</p><p></p><p>— Схема рассказывает.</p><p></p><p>Костя и на огромный развернутый лист схемы посмотрел.</p><p></p><p>— В ней и подавно не поймешь.</p><p></p><p>— Это кажется только. Все элементарно и просто. Я в четвертом классе был, когда в радиокружок Дворца пионеров пришел… А старик еще крепкий, — добавил Валера, коснувшись жалом паяльника возле красного проводка. — Почти мой ровесник. Четырнадцать лет работает. И на здоровье не жаловался. Да, видно, форточку открыли, его и протянуло, голоса лишился. А так старик хоть куда, трубку в прошлом году сменили.</p><p></p><p>Совсем не напрасно посещал Валера радиокружок — минут через двадцать «старик», накрепко прикрученный винтами и придвинутый к стене, слегка заурчал, а потом вдруг озабоченным голосом корреспондента Александра Дружинина сказал, что безработица в Америке достигла самого высокого уровня за послевоенные годы…</p><p></p><p>Послушали рассказ Дружинина, и Валера приглушил звук.</p><p></p><p>— Не хочешь партию в шахматы?</p><p></p><p>— Да ведь ты меня сразу обыграешь, — со вздохом сказал Костя. Проводив взглядом на ярко освещенном экране ракету, круто взмывшую вверх, Костя вздохнул во второй раз: — А у нас телевизор все, насовсем помер. Хоть и не старик.</p><p></p><p>— С балкона свалился? — пошутил Валера.</p><p></p><p>— Пониже. На пол.</p><p></p><p>— А трубка?</p><p></p><p>— Целая будто. Но там внутри что-то… Болтается. Я десять раз включал. Молчит, как покойник.</p><p></p><p>— Посмотреть надо, — сказал Валера. — Может, и не смертельно. Это как же ты его завалил? Или сестренка?</p><p></p><p>— Отец, — поморщился Костя.</p><p></p><p>— По этому веселому делу? — Валера выразительно щелкнул себя по горлу.</p><p></p><p>— Не знаем, что и делать…</p><p></p><p>— Говорю же, посмотреть надо. Как-нибудь свободный вечерок выпадет…</p><p></p><p>— Я не о телеке, — опустошенно сказал Костя. — С отцом что делать? Лечиться ему надо.</p><p></p><p>— Правильно, — кивнул Валера. — Сейчас даже в принудительном порядке лечат.</p><p></p><p>— Говорят, не помогает, если в принудительном. Надо, чтобы сам…</p><p></p><p>— Тоже правильно, — согласился Валера. — Скажи мне: давай, паяй телевизор — разве захочется!</p><p></p><p>— Думаю на завод сходить. Посоветоваться.</p><p></p><p>— А мать?</p><p></p><p>— Что — мать! Будто он слушает ее!.. Мне бы к парторгу цеха сходить. Я знаю его. Ничего дядька, хороший, справедливый…</p><p></p><p>— Так сходи, если знаком. Почему ж не сходить… Сам-то что можешь, куда сунешься? Первое дело — на работу.</p><p></p><p>Ничего нового Валера будто и не сказал Косте, лишь охотно соглашался с ним, но возвращался Костя от него словно другим человеком. И правда, чего-то раздумывает, мучается! Укусят, что ли? Выслушают, посоветуют. С отцом, наверно, поговорят. Хуже ведь не будет… Перед Таней уже стыдно. Брякнул, пообещал…</p><p></p><p>На другой день, не заходя из школы домой, он сел в троллейбус и вскоре уже был у проходной завода. А вот на сам завод пройти оказалось не просто. Раз нет паспорта, значит, и говорить не о чем! А то, что отец его работает в механическом цехе, это ничего не значит. Что было бы, если бы каждый приходил да людей отрывал?! Кончится смена — тогда другой разговор, отец и сам выйдет.</p><p></p><p>Все это невозмутимым, словно чугунным голосом Косте объяснил вахтер с седыми волосами, видневшимися из-под служебной фуражки с кокардой и козырьком. Костя сник, повздыхал и, как знать, мог бы уйти ни с чем, но вдруг подумал: а что, если бы вместо него сейчас пришла сюда Таня? Ну, она-то бы ни за что не ушла, добилась бы! Костя нахмурил брови и спросил:</p><p></p><p>— А вы можете директору позвонить?</p><p></p><p>— Слышишь, Степаныч, — обратился вахтер к своему напарнику, который по внешности был так похож на него, что Костя решил: братья-близнецы, — слышишь теперь ему директора подавай! Да к директору на прием за две недели записываются.</p><p></p><p>— Обожди… — сказал Степаныч. — Тебе, парень, к кому нужно? К отцу или к директору?</p><p></p><p>— Мне с Волковым надо поговорить. Лично. Он парторг в механическом цехе. Леонидом Ивановичем зовут, — ответил Костя, все еще хмуря брови.</p><p></p><p>— Сразу бы и сказал: надо к Волкову. Сейчас позвоним, спросим…</p><p></p><p>Минут пять ушло на переговоры, ожидание, и наконец Степаныч закивал в трубку:</p><p></p><p>— Понятно, товарищ Волков. Все ему сейчас объясню.</p><p></p><p>Положив трубку, вахтер вышел из своей стеклянной комнатки и поманил Костю пальцем:</p><p></p><p>— Прямиком иди, не сворачивай. В столовую упрешься. А там по правую руку и будет механический. Волкова спросишь. Укажут. Все знают его.</p><p></p><p>Спрашивать не пришлось. У входа в цех стоял плотный, невысокого роста человек в темном берете. Костя из-за этого берета не сразу и узнал Волкова — почему-то больше всего запомнилась его пыжиковая шапка. Может, потому, что отец тогда рассказывал, как хулиганы на нее позарились.</p><p></p><p>А Волков узнал Костю, приветливо улыбнулся ему. Поздоровался и, продолжая улыбаться, спросил:</p><p></p><p>— Значит, лично со мной разговор у тебя?</p><p></p><p>— Лично, — подтвердил Костя.</p><p></p><p>— Тогда в столовую, что ли, пойдем. Там не помешают… Прямо из школы, вижу, — сказал он, взглянув на Костину сумку. — Не обедал, значит? Ладно, и я за компанию киселя выпью. Тетя Сима кисель у нас варит — по три стакана берут. Если денег нет, не волнуйся, расплатимся. Обеды у нас по заводским расценкам, за полцены. Подсобное хозяйство выручает. Не говорил отец?</p><p></p><p>— Нет, не говорил, — качнул головой Костя.</p><p></p><p>Сели в углу почти пустого в этот час зала. Костя зачерпнул ложку наваристого борща, но до рта не донес, сказал:</p><p></p><p>— Я из-за отца, Леонид Иванович, пришел…</p><p></p><p>— Догадываюсь… А может, борщ сначала съешь?..</p><p></p><p>Костя думал, что объяснять и рассказывать придется долго, — нет, Волков все быстро понял. Слушал внимательно, вздыхал сокрушенно, задумчиво постукивал пальцем по синему пластику стола.</p><p></p><p>— Спасибо, Костя, — просто сказал он. — Спасибо, что пришел. Что веришь нам и надеешься. Лечить отца надо. Это верно… И сами думали об этом. А если еще так ведет себя, такие дома концерты устраивает… придется лечить. К несчастью, не всем только это помогает. Но пробовать надо. А какой еще выход? Ждать — терять дорогое время… И вы мучаетесь. И ему плохо… И производству — минус.</p><p></p><p>— У него руки утром трясутся.</p><p></p><p>— Ах беда ты, беда! Ты сам-то не говорил с ним о лечении?</p><p></p><p>— Нет, сначала с вами хотел. Я ведь не знаю, можно ли оформить на лечение и как это делается… А надо было поговорить?</p><p></p><p>— Да, может, и не помешало бы. Именно тебе, даже не матери. Не просить, не упрекать — это ни к чему. Из практики знаю: плохо действует. А поговорить по-мужски, даже сурово, как оно на самоед деле и есть. Сумеешь? Но обязательно скажи, что в лечение веришь и что все будет хорошо. Конечно, мы тоже проведем с ним работу, подготовим. Не волнуйся: возьмемся вместе, глядишь, и вытянем. Да, надо вытягивать…</p><p></p><p>Допив стакан душистого киселя, Костя вытер губы и смущенно сказал:</p><p></p><p>— Я сначала не узнал вас. Вы тогда не в берете, а в шапке меховой были. В пыжиковой…</p><p></p><p>— Отец, наверно, рассказывал. Как украли у меня… — улыбнулся Волков, но тут же помрачнел: — Конечно, веселого в этой истории мало. Накрыли вскоре парнишку, стали разбираться. Седьмой класс, разболтанный, злой, дерзкий. По шапкам уже крупный специалист. Севкой зовут мальчишку. Что делать? В детскую колонию отправлять? Поглядели — жалко, я первый и попросил: нельзя ли без колонии обойтись? Как винить мальчишку? Картина тоже печальная: отец от пьянства не просыхает, работу бросил, дома дебоши, измучил всех. Севку лупит. В таких случаях детям больше всего достается. А реагируют по-разному. Кто крепче даже становится, а кто и с родителей пример берет, как этот же Севка. Отца оформляют на лечение, а с Севкой… С Севкой вышло, что вроде как я, — Леонид Иванович засмеялся, — главный «шапочный» обвинитель и заступник, опеку над ним взял. Непростое дело. Три раза дома был у них, в школу собираюсь сходить. Не знаю, выйдет ли что-нибудь стоящее из этого дела.</p><p></p><p>Леонид Иванович взглянул на часы:</p><p></p><p>— Ну что ж, договорились, значит: будем оформлять на лечение. Правильно? А тебе — носа не вешать!</p><p></p><p>— Да я и не вешаю. — Костя потрогал кончик носа, будто проверяя — на своем ли он месте.</p><p></p><p>— А кисель отменный, правда? Может, еще стаканчик?</p><p></p><p>— Нет. — Костя поднялся из-за стола. — Спасибо. Больше некуда. А с отцом, Леонид Иванович, я поговорю. Обязательно.</p><p></p><p>Дмитрий Кириллович пропустил мясо в электрической мясорубке, гудевшей, как космическая ракета на старте, выложил фарш на тарелку, затем снял крышку и нож, промыл их под струей горячей воды.</p><p></p><p>— Оля, — спросил он, — теперь я могу быть свободен?</p><p></p><p>— Конечно, дорогой. Сейчас начинается мое творчество. Котлетное. Не улыбайся — творчество! Бывает, когда делаю какую-то скучную работу, то вдруг представлю себе, что я на сцене, что передо мной в полутьме — настороженный зрительный зал, и сразу становится интересно, я уже творю.</p><p></p><p>Развязывая на спине мужа тесемки фартука, Ольга Борисовна услышала шаги дочери, насторожилась и сказала, понизив голос:</p><p></p><p>— Все-таки беспокоит меня Татьяна. Взгляд отчужденный, ускользающий, точно чего-то боится или скрывает. Тебе не кажется?</p><p></p><p>— Похоже на то… — неопределенно пожал плечами Градов.</p><p></p><p>— Не та ли размолвка с Олегом — причина? А?</p><p></p><p>Скульптор снова пожал плечами.</p><p></p><p>— Дима, а не спросить ли ее? В деликатной форме. Как ты считаешь?</p><p></p><p>— Можно и спросить, — согласился тот. — Оля, пойду поработаю. Мне нужно хотя бы часик посидеть.</p><p></p><p>— Иди, дорогой.</p><p></p><p>Спросила Ольга Борисовна за обедом. Положила в тарелку дочери румяную котлету и, будто лишь сейчас вспомнив, улыбнулась:</p><p></p><p>— Да, сегодня с Дмитрием подвезли твоего одноклассника…</p><p></p><p>— Кого это? — без особого удивления спросила Таня.</p><p></p><p>— Представь, твоего друга, Олега Чинова. — Так и не поняв, какое впечатление произвело на дочь это имя, Ольга Борисовна добавила: — Ты не удивилась?</p><p></p><p>— Если бы космонавта подвезли или Аллу Пугачеву, тогда конечно…</p><p></p><p>— Пугачева отчего-то не встретилась! — хохотнул в бороду Дмитрий Кириллович и намазал котлету горчицей.</p><p></p><p>— Зачем столько мажешь? — недовольно заметила Ольга Борисовна. — Внутренности сожжешь.</p><p></p><p>— Авось не сгорят! — И Градов отправил треть котлеты в рот, сверкнув белыми крепкими зубами.</p><p></p><p>Таня с улыбкой проследила за ним и сказала:</p><p></p><p>— Надеюсь, Чинов доставил вам не меньше удовольствия, чем знаменитая звезда эстрады.</p><p></p><p>— Браво, Танечка, прекрасная реплика! — Ольга Борисовна прихлопнула в ладоши. — Действительно, впечатление он производит самое приятное.</p><p></p><p>— Я же тебе говорила: элегантен и воспитан.</p><p></p><p>— Но в театр почему-то не захотела с ним пойти.</p><p></p><p>— Были другие дела.</p><p></p><p>— Очень напрасно. Кстати, на мою долю аплодисментов выпало не меньше, чем исполнительнице главной роли.</p><p></p><p>— Ты уже рассказывала.</p><p></p><p>— Да, но мне приятно, ты прости… А пойти тебе надо было. Тем более с таким интересным мальчиком. Он показался мне не только элегантным и воспитанным, но и чутким, заботливым. Дмитрий, тебе тоже так показалось?</p><p></p><p>— Мм… Пожалуй. — Отчим уже расправлялся со второй котлетой.</p><p></p><p>— Что значит «мм»? Ты можешь высказать свое мнение, как мужчина о мужчине?</p><p></p><p>— Если народ просит… — Отчим оставил в покое остаток котлеты. — В самом деле. Воспитан: помог донести маме тяжелую сумку. Заботлив: для дома, для семьи пытался купить торт. Скромен: не захотел пойти в гости. Не льстив: ни слова не сказал — ах, какая у вас прекрасная машина! Как вы прекрасно ее ведете! Достаточно?</p><p></p><p>— Вполне, — согласилась Таня.</p><p></p><p>— И еще ценное качество, — не удержалась Ольга Борисовна, — достаточно принципиален и решителен. Хотя Олег очень и очень уважает тебя, Танечка, но на собрании тем не менее покритиковал. И я одобряю его: по делу. Право же, повести в театр своих комсомольцев ты вполне могла. И должна бы.</p><p></p><p>— Он об этом даже сказал? — Тут Таня все-таки удивилась.</p><p></p><p>— Опять же свидетельство его принципиальности. И чувствуется — из хорошей, культурной семьи.</p><p></p><p>— А приплюсовать к этому, кто его папа! — Дмитрий Кириллович вознес над головой вилку. — Лицо номер два в городской конторе по ремонту квартир!</p><p></p><p>— Дмитрий! — Ольга Борисовна поморщила красивые, полные губы. — Шутка твоя неуместна. Разве в этом дело?.. Хотя, впрочем, естественно, все мы люди, все живем на земле, в своих квартирах, которые со временем увы… — она обвела взглядом стены и потолок просторной кухни, — как грим на лице артиста, и тускнеют, и не так уже смотрятся.</p><p></p><p>— Про своего папу Олег сам рассказал? — Таня удивилась уже по-настоящему.</p><p></p><p>— Нет, конечно! — поспешила объяснить Ольга Борисовна. — Это Инночка мне сказала, его тетя. В доверительной беседе… Танечка, а ты очень обиделась на критику Олега?</p><p></p><p>— Отчего же? Нет. Слова говорил правильные. Работала я неважно. И посильней можно было бы ругать. Ведь только начинаем. В классе даже не все еще комсомольцы. Опыта почти никакого.</p><p></p><p>— Тебя это тревожит? — сочувственно спросила мама.</p><p></p><p>— Еще бы. Я же комсорг, а, оказывается, как у нас говорят, не волоку.</p><p></p><p>— Ничего, — успокоила Ольга Борисовна. — Учебы не так уже много осталось. Потом — каникулы. Отдохнешь. Куда-нибудь съездим… Дмитрий, может, все-таки не в Прибалтику поедем, а к Черному морю? Покупаемся.</p><p></p><p>— Как народ скажет, — трудясь над салатом из свежих огурцов, кивнул Дмитрий Кириллович.</p><p></p><p>Таня сразу же — по лицу Кости, по тому, как, появившись в дверях, он еще с порога отыскал ее взглядом и, не таясь, открыто, через весь класс, посмотрел на нее, чуть улыбнулся — поняла: что-то произошло хорошее.</p><p></p><p>До начала уроков поговорить не удалось — Таня объясняла Любе Сорокиной и другим девочкам трудную задачу по геометрии, над которой дома билась больше часа, но все-таки решила. Перед самым звонком Костя лишь успел шепнуть, на секунду задержавшись у ее парты: «Ходил. Разговаривал. Все нормально».</p><p></p><p>Куда ходил? С кем разговаривал? Что значит «все нормально»? Об этом Таня, конечно, догадывалась и мысленно торопила конец урока.</p><p></p><p>Разговаривали две перемены подряд. Уходили на нижний этаж, к малышам. Хоть и шум там от невеликих ребятишек стоял великий, но зато на Костю с Таней никто не обращал внимания.</p><p></p><p>На первой короткой перемене Костя в подробностях (Таня то и дело требовала подробностей) рассказывал, как ходил на завод, о чем говорил с парторгом Волковым.</p><p></p><p>А на то, чтобы поделиться впечатлениями о Волкове, чем парторг ему понравился, чтобы Таня узнали о его истории с пыжиковой шапкой, на это Косте потребовалась уже следующая, большая перемена. Она действительно большая — пятнадцать минут. Можно и в буфете побывать, и погулять по коридору, и вспомнить во всех мелочах вчерашний хоккейный матч, показанный телевидением. В общем, большая перемена.</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="Маруся, post: 386614, member: 1"] Подошли к пруду. Небольшой, с потемневшим снегом, мусором. На середине чернело несколько лунок. Снег у берега подтаял, но лед был еще крепок. Костя потыкал кругом палкой и осторожно шагнул к ближней лунке. Ее и очищать не пришлось — вода стояла чистая. Таня (Костя на лед ее не пустил) объясняла с берега, как и что делать, но Костя и сам все сообразил. Налил в прозрачный мешочек воды и, опустив в лунку сачок, помотал им из стороны в сторону. Вытащил, обождал, пока стечет вода. А комочек беловатой грязи отправил в мешочек. И опять — за новой добычей. Минут через пять вода в мешочке помутнела. Если посмотреть хорошенько на свет, какое-то неясное различишь движение, тысячи снующих, еле заметных точек. — Это и есть пыль, — удовлетворенно сказала Таня. — Ну спасибо! Вот дед обрадуется! Много наловил, не задохнулись бы. — Скажи, — задал Костя вопрос, не дававший ему покоя, — как же это дедушка тебя одну послал? — Почему же одну? Сказала, что с тобой пойду. — Сказала? Кому? — Деду. И бабушке тоже. Они знают о тебе. — Таня некрепко завязала мешочек, аккуратно устроила его в сумке и внимательно посмотрела Косте в лицо. — Бабушка знает о тебе, — повторила она. — Все знает. Ты не обижайся: от бабушки я ничего не скрываю. Маме не скажу, а ей — все-все. Она меня понимает. Ты не обижаешься? — Я тебе верю, — подумав, ответил Костя. — Сказала, значит, так лучше. — Что-то надо делать, Костя, — печально проговорила Таня. — Я все думаю, думаю об этом. — Ну я же просил, — страдальчески сморщился Костя. — Не ввязывайся. Пожалуйста. — Да не могу. Уже не могу. Понимаешь, это вроде как и моей болью стало. Костя вздохнул, взял тяжелый мешок с циклопами, сачком и спортивной Таниной формой, а сумку свою перекинул через плечо. — А ты все-таки, — сказал он, — не можешь или не хочешь понять: болезнь это. Отец и сам не рад. Просто ничего уже не может с собой поделать. — Нет, я понимаю, что болезнь. Вот и надо как-то помочь ему. Бабушка, например, считает, что Петру Семеновичу неплохо было бы полечиться. Есть специальное такое лечение. — Толку-то! Говорят, ничего оно не дает. Возвращаются, и снова за прежнее. — Костя, не говори так. Ты просто не знаешь. Когда человек очень сильно хочет, то вполне может вылечиться. А ты сам только что сказал: Петр Семенович страдает от своей болезни. Так почему же не попробовать? — Ничего из этого не получится, — мрачно сказал Костя. — Он один, что ли, такой? Разве всех вылечишь. Да если… — Остановись! — Таня вдруг сильно, так что образовалась на укатанном снегу ямка от каблука, притопнула ногой. — Ну, Костя! Ну ты рассуждаешь… просто не знаю, как рассуждаешь!.. Нельзя же так. Я считаю, надо попытаться. Почему в самом деле не попробовать? Конечно, оформить на лечение непросто. Может быть, сходить тебе с мамой на завод, к начальнику цеха? А если понадобится, то и к директору завода. Я не верю, чтобы они отказали в помощи. Это же их рабочий. Может, они не все знают. Ведь на работе Петр Семенович не такой, как дома. Он же там не пьет, трезвый. Ведь так?.. Ну почему ты молчишь? Не хочешь идти? Боишься? Странно. Ты же не враг себе. И отцу не враг. Остановившись, как велела Таня, Костя в недоумении разглядывал на снегу ямку от каблука. — Ну хорошо, — тихо сказала Таня. — Я пойду к директору завода. Геннадий Андреевич очень хороший человек. Бабушка его, оказывается, давным-давно знает. Вот она созвонится, и я пойду. Все равно мне надо к нему — предложу, чтобы комсомольцы из школы выступили у них с концертом. Пора на деле крепить шефские связи. А то, действительно, просим да просим. Даже стыдно. Кажется, лишь сейчас до сознания Кости дошло, почему он как вкопанный стоит посреди дороги. — Идем, грозный командир. Задохнутся твои циклопы… О концерте можешь говорить. — Костя пожал плечами: дело, мол, твое. — А об отце не смей. — Но почему? — сердясь, спросила Таня. — Вот бабушка меня поймет. И поддержит. — Не надо, — глядя перед собой на дорогу, сказал Костя. — Сам поговорю. Я сам. — С директором? — просияла Таня. — Еще не знаю… Подумаю. — Это уже разговор мужчины! — Таня засмеялась и спросила: — Тебе не тяжело? Помочь? — Ага, помочь, — поняв, о чем она говорит, через силу улыбнулся Костя. — Садись в сумку. Подарком отца Олег был доволен чрезвычайно. Куртка, черная, новенькая, сшита что надо, чешская, а главное, кожаная. Натуральная кожа! Придав «в педагогических целях» голосу наставительные нотки, отец похвастал: — Прямо скажу: не даром, совсем не даром, но что поделаешь — заслужил! И мода. Тоже считаться надо. Великая и капризная повелительница человеческих желаний! Носи, сын. Подарок. Утром Олег снова примерил куртку. До того ладно сидела, что снимать не хотелось. А зачем снимать? Весна. Солнце на дворе последний снег сгоняет. И к тому же — воскресенье. Олег сунул в карман нераспечатанную пачку сигарет, надел импортные вельветовые брюки, кроссовки. И тут «великая повелительница» распорядилась… Подумал, ероша на лбу чуть вьющиеся волосы, и решил позвонить Курочкину. Не одному же в самом деле гулять по улице! А Петушок обрадуется. Да и хватит его в немилости держать. Друг он, в принципе, верный. И правда, Петя обрадовался, сказал, что через полчаса выйдет, но предупредил: в двенадцать у него тренировка. Встретились они у комиссионного магазина, где за витринным стеклом поблескивали хрустальные вазы, люстры, а дальше, снежно и торжественно, нескончаемым рядом висели венчальные платья. Но что там вазы, люстры и платья! Вот на Олега, которого рослый Курочкин заметил еще издали, действительно стоило посмотреть! «Как денди лондонский одет»! — тотчас вспомнил Петя крылатую строку из «Евгения Онегина». — Настоящая кожа? — Других не носим. — Ну и ну! Вещица! Отец отвалил? — Законный долг родителей. — Он кто у тебя? — Великий человек. И для всех необходимый. В конторе по ремонту квартир. Замзав. Естественно, инженерная должность. Кстати, кончал вечерний. Сам всего добился… Потише ты, не спеши. Не в школу… И они, дети большого, шумного города, шли не торопясь, перебрасываясь фразами, впитывая весенние запахи, поглядывая на встречных людей, на разноцветную карусель машин. Олег достал сигареты. Распечатать новую пачку, небрежно смять хрустящий целлофан — это же маленький приятный спектакль. Может, только из-за этого многие и начинают курить. — Закуришь? — Тренер строгий у нас… Кто, говорит, сигареты смалит, на тренировку может не являться. — Разумно, — одобрил Олег. — И как успехи? — Жмет на общефизическое развитие. До мыла гоняет. А под щитами что — одно удовольствие! — В общем, завидовать нечему, — констатировал Олег. — Режим! — Он засмеялся, посмотрев на стройную девицу в «фирме». — И забудь о наслаждениях… А я, как видишь, курю. И… все такое. Курочкин вспомнил, как в физкультурном зале Люба Сорокина врезала в Олега мячом. Вспомнил и невольно усмехнулся, хотя и учен был Олегом. — Ты чего? — покосился Чинов. — Да нет. Я так просто. — Так просто и в носу не зачешется. — Да смешно, как Любка тогда по животу тебя лупанула. — И что хочешь этим сказать? — холодно спросил Олег. — Ничего… — Курочкин замялся, но все же не устоял перед соблазном — ввернул вдруг блеснувшую строчку: — И взглядом злобным, ненавистным с тех пор взирает на тебя! — А что, сильно сказано, — похвалил Олег. — Умеешь. Только не забыл, я как-то говорил тебе: женщина — ребус. Надо разгадать… У Сорокиной все это отвлекающие моменты. Не усек? — Не-ет, — честно признался Курочкин. — Втрескалась она в меня, Петенька. — Любка? Сорокина? — изумился Курочкин. — Так точно. И скоро будет моя. — Твоя? Как это? — Ты будто в детский сад ходишь. — Да ну тебя! Выдумываешь!.. — Щеки у будущего поэта и баскетболиста почти сравнялись по цвету с огненными волосами. Петя торопливо посмотрел на часы. — Половина уже. Надо пораньше прийти, пока разденешься… — Успехов тебе, чемпион! — усмехнулся Чинов. У рекламного, ярко раскрашенного щита всем шедшим по улице дарила ослепительную улыбку большеглазая красавица с подвесками в ушах. Подарила и Олегу. Он уже хотел свернуть к кассам кинотеатра, когда его внимание привлек ярко-желтый автомобиль со знакомым номером 22–25. «Лада» выехала на широкую площадку перед недавно построенным универсамом и остановилась, В модно одетой женщине, вышедшей из машины, Олег тотчас узнал Ольгу Борисовну — мать Тани Березкиной. Захлопнув дверцу, она быстрым шагом уверенной в себе женщины направилась к универсаму. О фильме Олег забыл. В задумчивости смотрел на Ольгу Борисовну до той самой секунды, пока она не скрылась за блестящими, порхающими стеклами магазинных дверей. «А почему бы и нет…» — подумал Олег и, не теряя времени, поспешил к универсаму. Несколько дней назад, когда Олег от нечего делать зашел в театральную костюмерную к тете, он встретил там Ольгу Борисовну. Тогда-то тетя и представила Олега, которому давно хотелось познакомиться с матерью Тани — известной в городе артисткой. Это знакомство было лестным, и Олег собирался его поддерживать. Надеялся встретиться и с Таниным отчимом, чья звучная фамилия — Градов — так часто мелькала в газетах. И вот сейчас удобный момент… Чинов зашел в магазин и через минуту у прилавка гастрономического отдела приметил белый берет артистки. Обождав, когда она наберет в проволочную корзину блестящих пакетиков, коробок и банок с болгарскими соками, Олег сделал радостное лицо и шагнул ей навстречу: — Здравствуйте, Ольга Борисовна! — О-о! — узнала она. — Значит, к твоим многим достоинствам надо приплюсовать и заботу о ближних? — Шоколадный торт хотел купить, да что-то… — Олег запнулся, — да его, кажется, не видно. — Да? Ну-ка, посмотрим, — деловито сказала Ольга Борисовна, словно приглашая его идти за ней. — Не так давно я покупала здесь именно шоколадный. На счастье Олега, таких тортов действительно не оказалось, и Олег, довольный этим, протянул руку к нагруженной корзине: — Разрешите, я помогу вам. — Спасибо! С удовольствием разрешу. Ольга Борисовна купила еще коробку мармелада, и они двинулись к кассе. Расплатившись, она переложила покупки в золотистую целлофановую сумку. — Благодарю, Олег. Ты — не домой? В какую сторону? — Да я, собственно, так, прогуливаюсь. Не спешу… — А то можем подбросить. Ну как, поехали? — Можно, конечно. Я, в общем, с удовольствием. — Сказав эти нелегкие, но такие нужные слова, Олег снова завладел тяжелым грузом и, встав у двери, пропустил Ольгу Борисовну вперед. — В машину можешь садиться без опаски, — подойдя к желтой «Ладе», сказала она с улыбкой. — Что Дмитрий Кириллович умеет делать надежно, так это водить машину и отбивать долотом куски мрамора, когда творит свои шедевры… Дмитрий, — распахнула она дверцу, — познакомься. Это Олег Чинов, он в одном классе с Татьяной учится. Представительный мужчина выставил бородатое лицо и протянул жесткую руку. — Очень приятно… Оля, это все твое? — показал он на сумку. — Как видишь. Одна бы не донесла. Спасибо Олегу — оказался настоящим кавалером. — Могла бы мне сказать. — А ты бы мог догадаться!.. Прости, — желая сгладить резкость слов, сказала Ольга Борисовна, — я сама виновата, ведь пошла купить только баночку сока… Олег, садись впереди. Отсюда хороший обзор. Дорога к дому заняла пять — семь минут. Но и за те недолгие минуты Олег успел рассмотреть машину, ковровые сиденья, вмонтированный стереофонический магнитофон. И успел услышать о последних театральных новостях, еще о том, что Градов (это опять же сказала Ольга Борисовна) задумал скульптурную группу на тему «Покорители космоса». Сам скульптор за это время бросил лишь несколько слов. Держа на удобном, одетом в кожаный чехол круге руля большие, сильные руки, смотрел на дорогу. Хоть и мастерски вел он машину, однако при таком движении (казалось, в этот воскресный день все владельцы машин выкатили из гаражей своих лакированных любимцев), при таком движении — смотри да смотри! И вот уже, загораживая синь неба, показалась и знакомая двенадцатиэтажка. — Может, зайдешь к нам? — спросила Ольга Борисовна. — Танечка, по-моему, должна быть дома, никуда не собиралась. — Спасибо, — смутившись, сказал Олег и страдальчески вздохнул. — Я очень уважаю Таню, но… видите ли, в последнее время у нас как бы несколько натянутые отношения. — Вот как! А Таня ничего не говорила. — На комсомольском собрании я немного покритиковал ее. Затормозив у тротуара, Градов с интересом взглянул на Олега. — Культурно-массовую работу обсуждали. Я сказал, что Тане не составило бы труда организовать культпоход в театр. Это было бы интересно и полезно. Устроить обсуждение спектакля, может быть, пригласить кого-то из артистов. А Таня, как я заметил, театром не очень интересуется и даже на последнюю премьеру не ходила. Вот это и сказал. Она, к сожалению, обиделась. — А я целиком с тобой согласна! — горячо закивала Ольга Борисовна. — Очень мало интересуется. Мне как-то обидно даже. И не переживай, Олег, не надо. Девочка она неглупая, все поймет, и все, как говорится, образуется… Так не зайдешь к нам? — Спасибо, когда-нибудь в другой раз, — со всей признательностью, на какую был способен, сказал Олег и приложил руки к груди. Он распрощался и вышел из уютной машины. «Что ж, — шагая по улице, мысленно подвел итог, — хоть и немного пообщался, но с пользой». Собственно, какой-то определенной сегодняшней пользы Олег не видел, просто приятно было каким-то образом приобщиться к людям искусства. «Впрочем, если они сумеют воздействовать на Таню и разъяснят этой хорошенькой упрямице, кого держаться ей в жизни, то это будет совсем неплохо. Конечно, должны разъяснить… А впечатление я, кажется, произвел хорошее. Дмитрий Кириллович, правда, не показал своего отношения… Но разве поймешь его — творческая личность! Главное, что с мрамором умеет управляться». И Олег с удовольствием вспомнил где-то вычитанные и поразившие его слова: скульптура делается просто — берется кусок мрамора и отсекается все лишнее. Ничего себе — просто! А Дмитрий Кириллович, видно, умеет это по-настоящему. Потому и машина у него, как игрушка, и магнитофон с колонками встроен. Вот что значит — уметь! Конечно, лишь под нажимом Тани, которая заявила, что пойдет к директору завода (и пошла бы, Костя в это верил), он сказал тогда: «Не надо, я сам». Сказать-то сказал! Но готов ли? День миновал, второй, третий, а он так ни на что и не мог решиться. Таня не спрашивала, однако вопрос этот читался в ее глазах. Измаялся Костя. Даже про девятиклассника Валеру из первого подъезда вспомнил. Тот в шахматы когда-то приглашал его поиграть. С ним, что ли, посоветоваться?.. Раскрыв пугающе пестрое нутро телевизора, Валера над чем-то колдовал там, держа в руке электрический паяльник. — Присядь, — сказал он, малость старика подлечить хочу. На голосовые связки жалуется. Костя со страхом и уважением вгляделся в немыслимо запутанное сплетение разноцветных проводов и всяких деталей. — Ты все это понимаешь? — удивился он. — Схема рассказывает. Костя и на огромный развернутый лист схемы посмотрел. — В ней и подавно не поймешь. — Это кажется только. Все элементарно и просто. Я в четвертом классе был, когда в радиокружок Дворца пионеров пришел… А старик еще крепкий, — добавил Валера, коснувшись жалом паяльника возле красного проводка. — Почти мой ровесник. Четырнадцать лет работает. И на здоровье не жаловался. Да, видно, форточку открыли, его и протянуло, голоса лишился. А так старик хоть куда, трубку в прошлом году сменили. Совсем не напрасно посещал Валера радиокружок — минут через двадцать «старик», накрепко прикрученный винтами и придвинутый к стене, слегка заурчал, а потом вдруг озабоченным голосом корреспондента Александра Дружинина сказал, что безработица в Америке достигла самого высокого уровня за послевоенные годы… Послушали рассказ Дружинина, и Валера приглушил звук. — Не хочешь партию в шахматы? — Да ведь ты меня сразу обыграешь, — со вздохом сказал Костя. Проводив взглядом на ярко освещенном экране ракету, круто взмывшую вверх, Костя вздохнул во второй раз: — А у нас телевизор все, насовсем помер. Хоть и не старик. — С балкона свалился? — пошутил Валера. — Пониже. На пол. — А трубка? — Целая будто. Но там внутри что-то… Болтается. Я десять раз включал. Молчит, как покойник. — Посмотреть надо, — сказал Валера. — Может, и не смертельно. Это как же ты его завалил? Или сестренка? — Отец, — поморщился Костя. — По этому веселому делу? — Валера выразительно щелкнул себя по горлу. — Не знаем, что и делать… — Говорю же, посмотреть надо. Как-нибудь свободный вечерок выпадет… — Я не о телеке, — опустошенно сказал Костя. — С отцом что делать? Лечиться ему надо. — Правильно, — кивнул Валера. — Сейчас даже в принудительном порядке лечат. — Говорят, не помогает, если в принудительном. Надо, чтобы сам… — Тоже правильно, — согласился Валера. — Скажи мне: давай, паяй телевизор — разве захочется! — Думаю на завод сходить. Посоветоваться. — А мать? — Что — мать! Будто он слушает ее!.. Мне бы к парторгу цеха сходить. Я знаю его. Ничего дядька, хороший, справедливый… — Так сходи, если знаком. Почему ж не сходить… Сам-то что можешь, куда сунешься? Первое дело — на работу. Ничего нового Валера будто и не сказал Косте, лишь охотно соглашался с ним, но возвращался Костя от него словно другим человеком. И правда, чего-то раздумывает, мучается! Укусят, что ли? Выслушают, посоветуют. С отцом, наверно, поговорят. Хуже ведь не будет… Перед Таней уже стыдно. Брякнул, пообещал… На другой день, не заходя из школы домой, он сел в троллейбус и вскоре уже был у проходной завода. А вот на сам завод пройти оказалось не просто. Раз нет паспорта, значит, и говорить не о чем! А то, что отец его работает в механическом цехе, это ничего не значит. Что было бы, если бы каждый приходил да людей отрывал?! Кончится смена — тогда другой разговор, отец и сам выйдет. Все это невозмутимым, словно чугунным голосом Косте объяснил вахтер с седыми волосами, видневшимися из-под служебной фуражки с кокардой и козырьком. Костя сник, повздыхал и, как знать, мог бы уйти ни с чем, но вдруг подумал: а что, если бы вместо него сейчас пришла сюда Таня? Ну, она-то бы ни за что не ушла, добилась бы! Костя нахмурил брови и спросил: — А вы можете директору позвонить? — Слышишь, Степаныч, — обратился вахтер к своему напарнику, который по внешности был так похож на него, что Костя решил: братья-близнецы, — слышишь теперь ему директора подавай! Да к директору на прием за две недели записываются. — Обожди… — сказал Степаныч. — Тебе, парень, к кому нужно? К отцу или к директору? — Мне с Волковым надо поговорить. Лично. Он парторг в механическом цехе. Леонидом Ивановичем зовут, — ответил Костя, все еще хмуря брови. — Сразу бы и сказал: надо к Волкову. Сейчас позвоним, спросим… Минут пять ушло на переговоры, ожидание, и наконец Степаныч закивал в трубку: — Понятно, товарищ Волков. Все ему сейчас объясню. Положив трубку, вахтер вышел из своей стеклянной комнатки и поманил Костю пальцем: — Прямиком иди, не сворачивай. В столовую упрешься. А там по правую руку и будет механический. Волкова спросишь. Укажут. Все знают его. Спрашивать не пришлось. У входа в цех стоял плотный, невысокого роста человек в темном берете. Костя из-за этого берета не сразу и узнал Волкова — почему-то больше всего запомнилась его пыжиковая шапка. Может, потому, что отец тогда рассказывал, как хулиганы на нее позарились. А Волков узнал Костю, приветливо улыбнулся ему. Поздоровался и, продолжая улыбаться, спросил: — Значит, лично со мной разговор у тебя? — Лично, — подтвердил Костя. — Тогда в столовую, что ли, пойдем. Там не помешают… Прямо из школы, вижу, — сказал он, взглянув на Костину сумку. — Не обедал, значит? Ладно, и я за компанию киселя выпью. Тетя Сима кисель у нас варит — по три стакана берут. Если денег нет, не волнуйся, расплатимся. Обеды у нас по заводским расценкам, за полцены. Подсобное хозяйство выручает. Не говорил отец? — Нет, не говорил, — качнул головой Костя. Сели в углу почти пустого в этот час зала. Костя зачерпнул ложку наваристого борща, но до рта не донес, сказал: — Я из-за отца, Леонид Иванович, пришел… — Догадываюсь… А может, борщ сначала съешь?.. Костя думал, что объяснять и рассказывать придется долго, — нет, Волков все быстро понял. Слушал внимательно, вздыхал сокрушенно, задумчиво постукивал пальцем по синему пластику стола. — Спасибо, Костя, — просто сказал он. — Спасибо, что пришел. Что веришь нам и надеешься. Лечить отца надо. Это верно… И сами думали об этом. А если еще так ведет себя, такие дома концерты устраивает… придется лечить. К несчастью, не всем только это помогает. Но пробовать надо. А какой еще выход? Ждать — терять дорогое время… И вы мучаетесь. И ему плохо… И производству — минус. — У него руки утром трясутся. — Ах беда ты, беда! Ты сам-то не говорил с ним о лечении? — Нет, сначала с вами хотел. Я ведь не знаю, можно ли оформить на лечение и как это делается… А надо было поговорить? — Да, может, и не помешало бы. Именно тебе, даже не матери. Не просить, не упрекать — это ни к чему. Из практики знаю: плохо действует. А поговорить по-мужски, даже сурово, как оно на самоед деле и есть. Сумеешь? Но обязательно скажи, что в лечение веришь и что все будет хорошо. Конечно, мы тоже проведем с ним работу, подготовим. Не волнуйся: возьмемся вместе, глядишь, и вытянем. Да, надо вытягивать… Допив стакан душистого киселя, Костя вытер губы и смущенно сказал: — Я сначала не узнал вас. Вы тогда не в берете, а в шапке меховой были. В пыжиковой… — Отец, наверно, рассказывал. Как украли у меня… — улыбнулся Волков, но тут же помрачнел: — Конечно, веселого в этой истории мало. Накрыли вскоре парнишку, стали разбираться. Седьмой класс, разболтанный, злой, дерзкий. По шапкам уже крупный специалист. Севкой зовут мальчишку. Что делать? В детскую колонию отправлять? Поглядели — жалко, я первый и попросил: нельзя ли без колонии обойтись? Как винить мальчишку? Картина тоже печальная: отец от пьянства не просыхает, работу бросил, дома дебоши, измучил всех. Севку лупит. В таких случаях детям больше всего достается. А реагируют по-разному. Кто крепче даже становится, а кто и с родителей пример берет, как этот же Севка. Отца оформляют на лечение, а с Севкой… С Севкой вышло, что вроде как я, — Леонид Иванович засмеялся, — главный «шапочный» обвинитель и заступник, опеку над ним взял. Непростое дело. Три раза дома был у них, в школу собираюсь сходить. Не знаю, выйдет ли что-нибудь стоящее из этого дела. Леонид Иванович взглянул на часы: — Ну что ж, договорились, значит: будем оформлять на лечение. Правильно? А тебе — носа не вешать! — Да я и не вешаю. — Костя потрогал кончик носа, будто проверяя — на своем ли он месте. — А кисель отменный, правда? Может, еще стаканчик? — Нет. — Костя поднялся из-за стола. — Спасибо. Больше некуда. А с отцом, Леонид Иванович, я поговорю. Обязательно. Дмитрий Кириллович пропустил мясо в электрической мясорубке, гудевшей, как космическая ракета на старте, выложил фарш на тарелку, затем снял крышку и нож, промыл их под струей горячей воды. — Оля, — спросил он, — теперь я могу быть свободен? — Конечно, дорогой. Сейчас начинается мое творчество. Котлетное. Не улыбайся — творчество! Бывает, когда делаю какую-то скучную работу, то вдруг представлю себе, что я на сцене, что передо мной в полутьме — настороженный зрительный зал, и сразу становится интересно, я уже творю. Развязывая на спине мужа тесемки фартука, Ольга Борисовна услышала шаги дочери, насторожилась и сказала, понизив голос: — Все-таки беспокоит меня Татьяна. Взгляд отчужденный, ускользающий, точно чего-то боится или скрывает. Тебе не кажется? — Похоже на то… — неопределенно пожал плечами Градов. — Не та ли размолвка с Олегом — причина? А? Скульптор снова пожал плечами. — Дима, а не спросить ли ее? В деликатной форме. Как ты считаешь? — Можно и спросить, — согласился тот. — Оля, пойду поработаю. Мне нужно хотя бы часик посидеть. — Иди, дорогой. Спросила Ольга Борисовна за обедом. Положила в тарелку дочери румяную котлету и, будто лишь сейчас вспомнив, улыбнулась: — Да, сегодня с Дмитрием подвезли твоего одноклассника… — Кого это? — без особого удивления спросила Таня. — Представь, твоего друга, Олега Чинова. — Так и не поняв, какое впечатление произвело на дочь это имя, Ольга Борисовна добавила: — Ты не удивилась? — Если бы космонавта подвезли или Аллу Пугачеву, тогда конечно… — Пугачева отчего-то не встретилась! — хохотнул в бороду Дмитрий Кириллович и намазал котлету горчицей. — Зачем столько мажешь? — недовольно заметила Ольга Борисовна. — Внутренности сожжешь. — Авось не сгорят! — И Градов отправил треть котлеты в рот, сверкнув белыми крепкими зубами. Таня с улыбкой проследила за ним и сказала: — Надеюсь, Чинов доставил вам не меньше удовольствия, чем знаменитая звезда эстрады. — Браво, Танечка, прекрасная реплика! — Ольга Борисовна прихлопнула в ладоши. — Действительно, впечатление он производит самое приятное. — Я же тебе говорила: элегантен и воспитан. — Но в театр почему-то не захотела с ним пойти. — Были другие дела. — Очень напрасно. Кстати, на мою долю аплодисментов выпало не меньше, чем исполнительнице главной роли. — Ты уже рассказывала. — Да, но мне приятно, ты прости… А пойти тебе надо было. Тем более с таким интересным мальчиком. Он показался мне не только элегантным и воспитанным, но и чутким, заботливым. Дмитрий, тебе тоже так показалось? — Мм… Пожалуй. — Отчим уже расправлялся со второй котлетой. — Что значит «мм»? Ты можешь высказать свое мнение, как мужчина о мужчине? — Если народ просит… — Отчим оставил в покое остаток котлеты. — В самом деле. Воспитан: помог донести маме тяжелую сумку. Заботлив: для дома, для семьи пытался купить торт. Скромен: не захотел пойти в гости. Не льстив: ни слова не сказал — ах, какая у вас прекрасная машина! Как вы прекрасно ее ведете! Достаточно? — Вполне, — согласилась Таня. — И еще ценное качество, — не удержалась Ольга Борисовна, — достаточно принципиален и решителен. Хотя Олег очень и очень уважает тебя, Танечка, но на собрании тем не менее покритиковал. И я одобряю его: по делу. Право же, повести в театр своих комсомольцев ты вполне могла. И должна бы. — Он об этом даже сказал? — Тут Таня все-таки удивилась. — Опять же свидетельство его принципиальности. И чувствуется — из хорошей, культурной семьи. — А приплюсовать к этому, кто его папа! — Дмитрий Кириллович вознес над головой вилку. — Лицо номер два в городской конторе по ремонту квартир! — Дмитрий! — Ольга Борисовна поморщила красивые, полные губы. — Шутка твоя неуместна. Разве в этом дело?.. Хотя, впрочем, естественно, все мы люди, все живем на земле, в своих квартирах, которые со временем увы… — она обвела взглядом стены и потолок просторной кухни, — как грим на лице артиста, и тускнеют, и не так уже смотрятся. — Про своего папу Олег сам рассказал? — Таня удивилась уже по-настоящему. — Нет, конечно! — поспешила объяснить Ольга Борисовна. — Это Инночка мне сказала, его тетя. В доверительной беседе… Танечка, а ты очень обиделась на критику Олега? — Отчего же? Нет. Слова говорил правильные. Работала я неважно. И посильней можно было бы ругать. Ведь только начинаем. В классе даже не все еще комсомольцы. Опыта почти никакого. — Тебя это тревожит? — сочувственно спросила мама. — Еще бы. Я же комсорг, а, оказывается, как у нас говорят, не волоку. — Ничего, — успокоила Ольга Борисовна. — Учебы не так уже много осталось. Потом — каникулы. Отдохнешь. Куда-нибудь съездим… Дмитрий, может, все-таки не в Прибалтику поедем, а к Черному морю? Покупаемся. — Как народ скажет, — трудясь над салатом из свежих огурцов, кивнул Дмитрий Кириллович. Таня сразу же — по лицу Кости, по тому, как, появившись в дверях, он еще с порога отыскал ее взглядом и, не таясь, открыто, через весь класс, посмотрел на нее, чуть улыбнулся — поняла: что-то произошло хорошее. До начала уроков поговорить не удалось — Таня объясняла Любе Сорокиной и другим девочкам трудную задачу по геометрии, над которой дома билась больше часа, но все-таки решила. Перед самым звонком Костя лишь успел шепнуть, на секунду задержавшись у ее парты: «Ходил. Разговаривал. Все нормально». Куда ходил? С кем разговаривал? Что значит «все нормально»? Об этом Таня, конечно, догадывалась и мысленно торопила конец урока. Разговаривали две перемены подряд. Уходили на нижний этаж, к малышам. Хоть и шум там от невеликих ребятишек стоял великий, но зато на Костю с Таней никто не обращал внимания. На первой короткой перемене Костя в подробностях (Таня то и дело требовала подробностей) рассказывал, как ходил на завод, о чем говорил с парторгом Волковым. А на то, чтобы поделиться впечатлениями о Волкове, чем парторг ему понравился, чтобы Таня узнали о его истории с пыжиковой шапкой, на это Косте потребовалась уже следующая, большая перемена. Она действительно большая — пятнадцать минут. Можно и в буфете побывать, и погулять по коридору, и вспомнить во всех мелочах вчерашний хоккейный матч, показанный телевидением. В общем, большая перемена. [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Проверка
Ответить
Главная
Форумы
Раздел досуга с баней
Библиотека
Добряков "Когда тебе пятнадцать"
