JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.

Ответить в теме

Сообщение: <blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 386613" data-attributes="member: 1">— Ой, мужчины, все-то вы объясните, по местам расставите… Танечка, я пошла. — Учительница спрятала в портфель тетрадку, застегнула замочки.— Валентина Викторовна, — смутившись, спросила Таня, — а вы в Сибирь не поехали?— Как видишь, я здесь. Впоследствии выяснилось, что Андрей из-за своего увечья боялся быть кому-либо в тягость.— Но разве это правильно? — удивилась Таня.— Что делать, так получилось…Недоумевающим взглядом Костя проводил Валентину Викторовну до дверей:— Зачем же она позвала меня?— Зачем?.. — задумчиво переспросила Таня и, словно только сейчас увидев Костю, чуть улыбнулась: — Наверно, затем, чтобы посмотреть на мужественного парня. Это, говорят, стало большой редкостью. — Потом голос Тани потух, и она устало поинтересовалась: — Ну, как тебе собрание?— Нормально…— А Чинов?— Будто первый день знаешь его! А если по правде, то я бы таких давил.— Ого!— Точно, давил бы!— Ну и кровожадный!— Такой и мать родную продаст. Нет, давить! Без всякой жалости.— А слышал, что Валентина Викторовна говорила: побольше терпимости, доброты.— К Олегу это не относится.— Да что с тобой? — Таня с удивлением посмотрела на Костю.— Ничего, — вздохнул тот и оглянулся. В классе они остались одни.— Пойдем? — предложила Таня.По дороге к дому они продолжали вспоминать любопытные моменты собрания, но говорила в основном Таня. Ее заботила и предстоящая заметка для школьной радиогазеты. Наташа не забудет, завтра может и потребовать. А написать нелегко. Надо с мыслями собраться. Да еще Наташа предупредила, чтобы вопрос ставить шире, в общешкольном масштабе. Как его ставить? О чем? Таня ожидала, не подскажет ли Костя, но тот лишь пожал плечами. Непонятно вел он себя, как-то даже обидно было Тане. Словно ее хлопоты облетали его стороной. Оставался странно хмурым и безучастным. Вот впереди, в затененном месте у телефонной будки, зачернела ледяная дорожка — их теперь немного осталось: одни засыпали песком, другие под прицельными лучами солнца растаяли — как же не прокатиться! А Костя — никакого внимания на дорожку. Может, и не заметил? Таня тронула его за руку:— И правда, какой-то понурый сегодня. Что случилось?Он лишь передернул плечами.— Ведь случилось. Вижу. Из-за Олега? Из-за собрания?.. Нет, не то. Дома? Костя, что, с Петром Семеновичем неприятности?И по тому, как дрогнули его губы при упоминании об отце, Таня догадалась: да, что-то с отцом.— Снова?.. — не договорив, спросила она.— Было, — хмуро подтвердил Костя.— Что было?— То же самое.— Выпил?— Выпил! Жуть что было. Маму ударил. Тарелки вдребезги. Соседи в дверь стучали, грозили милицию вызвать. И позвонили бы, да мама выбежала, упросила их.— Упросила? — Пораженная Таня не поняла. — О чем?— Милиция ведь. Увезут в вытрезвитель. Штраф плати. И на пятнадцать суток могут посадить. Зачем такой позор? И на завод сообщат.— Костя! — Таня даже приостановилась — такой важной показалась пришедшая ей мысль. — Костя, может, это неприятно и больно тебе слышать, но, правда, — не сообщить ли на завод? Слышишь? Нужна крайняя мера.— Ничего уже не поможет, — потерянно вздохнул Костя. — Все было. И меры всякие. И… Хоть бы дядя Гриша этот не приходил. Дружок его. Он больше всего и сбивает с толку. Он-то уж точно законченный. Все время пьяный.— А Юля как же?— Привыкла. Я в детский сад утром отвел ее. Надо будет, и в продленке останется. Хоть на всю неделю.— Да-а… — совершенно ошарашенная неожиданным известием, протянула Таня. — Обстановочка… Но, Костя, ведь так нельзя дальше.— Выходит, можно, — сказал Костя. И с ожесточением добавил: — Ну не знаем, не знаем, что делать. Понимаешь?.. Таня, — тусклым голосом попросил он, — ты хоть не влезай в это дело. Ну чего, вот вся побледнела. Зачем тебе это? Я уж сам. У тебя вон сколько своих забот…— Ты говоришь, что на заводе знают? Он на каком заводе работает?— Инструментальный. Как еще держат его там? С перепою руки трясутся, смотреть страшно…— Инструментальный! — с удивлением протянула Таня. — Интересно… Костя, — подумав, сказала она. — Я сегодня, пожалуй, на Репина поеду, к бабушке… Вернемся немного, обожди меня у телефонной будки. Маме позвоню…— Хорошо… Проведу тебя и побегу домой. Стул надо склеить. Попался ему вчера под горячую руку, шмякнул об пол…— Ну и дела… — Таня качнула головой. — Ты в школу завтра придешь?— Как всегда, — вымученно улыбнулся Костя.Не одну Таню беспокоила нелегкая жизнь Кости Гудина. О положении в его семье знала, конечно, и Валентина Викторовна. Не раз бывала у них дома, пыталась как-то воздействовать на Костиного отца. Тот на ее справедливые слова и доводы не оправдывался, вздыхал, обещал взяться за ум, изменить жизнь, но… дальше обещаний дело не шло. Классная руководительница уже подумывала о том, чтобы каким-то образом воздействовать на Гудина-старшего с помощью его непосредственного заводского начальства, однако пока выжидала, не решалась: не всегда, к сожалению, такое вмешательство приводит к хорошим результатам. Человек, бывает, от этого лишь озлобится и тогда уж совсем покатится…Валентина Викторовна по-матерински жалела Костю, была внимательна, ласкова к нему, всячески поощряла интерес ученика к ее предмету — географии. Неожиданная симпатия, возникшая у Тани Березкиной к Гудину, не осталась незамеченной Валентиной Викторовной, и она этому искрение обрадовалась — Косте так не хватает тепла и участия. А сам факт, что Таня стала дружить с Костей, именно с Костей, вызвал у классной руководительницы еще большее уважение к этой сердечной девочке, позволил по-новому оценить и понять ее. «Добра, естественна и, прямо сказать, мужественна, — думала Валентина Викторовна о Тане. — А может быть, она не все знает?.. Тогда плохо. Как бы не надломилась… А почему Костя вчера был таким мрачным? Не случилось ли чего-нибудь?»На первой же перемене, не заходя в учительскую, Валентина Викторовна поспешила к кабинету физики. По расписанию у 8-А там должен был кончиться урок. Она увидела Таню, выходившую из класса, и взяла ее под руку.— Как настроение, боевой комсорг? — спросила, пытливо взглянув в лицо Тани. — Кипят еще страсти по поводу собрания? Мне показалось, что многих задело за живое. Ты молодец!— Ну, до молодца далеко, — покосившись на Олега Чинова, который старательно обошел их стороной, сказала Таня. — Хотя и готовилась, конечно. Боялась, как бы не стали молча отсиживаться. Бывало такое.Они прошли в конец коридора, где было не так шумно. Валентина Викторовна попросила девочку из седьмого класса отнести в учительскую журнал и географическую карту, а затем задала следующий вопрос:— Ты здорова? Вид у тебя усталый.— Отвечала сейчас по физике. Трудная тема.— Ну и как?— Пятерка. Но сильно волновалась. Не очень все-таки хорошо разобралась в теме. Не успела.— Много уроков на дом задали?— Как всегда, — ответила Таня. — Материал к радиогазете еще готовила.— Скажи, — помедлив, спросила Валентина Викторовна, — Костю Гудина ты не просила выступить на собрании?И Таня помедлила, вздохнула:— Ему не до того сейчас.— Вот как. А… что случилось?— Вы разве не знаете?.. — недоверчиво посмотрела Таня на учительницу, на ее почти белые у висков волосы.— О чем ты?— Вы, правда, не знаете?.. Ну, что в семье у них сложно. Отец его…— Это я все знаю, Таня, — кивнула Валентина Викторовна. — К сожалению, да, очень сложно. А ты хочешь поддержать его? Хочешь помочь? Так?— Очень хочу, — горячо подтвердила Таня. — Но как помочь? Чем?— Будем думать. — Валентина Викторовна улыбнулась ей. — Такая теперь помощница у меня! Эх, Танюша-хлопотуша, ты же врожденный педагог. Хоть понимаешь это? Или на будущее у тебя еще какие планы?— Пока не знаю. — Таня пожала плечами.— А надо бы, Танюша. К будущему надо себя готовить. Особенно учителю. Профессия такая. Нелегкая. Учитель всегда подвижником был. Настоящий, конечно, учитель.— Валентина Викторовна, — осторожно спросила Таня, — а вы не жалеете, что стали учителем?— Почему я должна жалеть?— Просто… Валентина Викторовна, мы ведь в классе знаем, что вы одна, без семьи. Вот и с Андреем, — ну, вы вчера рассказывали, который в Сибири живет…— Танечка, — грустно перебила Валентина Викторовна, — в том, что мы с Андреем Васильевичем не вместе, не профессия моя виновата. Нет. Это я, только я сама виновата. Взяла и поверила его раздраженным письмам. Глупая, молодая была. Еще и самолюбивая. А верить-то тем письмам никак не надо было… Ой, заговорились мы с тобой! Звонок сейчас дадут…После урока физики Таня собиралась сразу же пойти к Наташе Белкиной и вот, вместо этого, целую перемену простояла в торце коридора, у окна, с Валентиной Викторовной. И нисколько, конечно, не жалела об этом. Вряд ли учительница была с кем-нибудь так откровенна. Таня понимала это и не могла не оценить. Да, такое за эти несколько минут услышала, что в один день и не обдумаешь. А о себе самой, может, и все два оставшиеся года будет думать. И проверять себя. Ведь это — профессия, главное дело на всю жизнь…Оставив глобальные проблемы на далекое потом, Таня Березкина на большой перемене разыскала Белкину и протянула ей двойной исписанный листок.— Что это? — Наташа моргнула под круглыми стеклами очков, прочитала заголовок, и широкое лицо ее, до ушей обсыпанное желтыми веснушками, расплылось в улыбке. — Ну и ну, Березкина, вот это оперативность! Вчера собрание — сегодня материал готов. Все бы так! А то бывает — хожу, хожу… Душу вымотают. Ну, благодарствую! Почти на три страницы. Минуты четыре займет.— Ты прочитай сначала, — с беспокойством напомнила Таня.— Да знаю, как ты пишешь. И править не буду.— Прочитай все-таки.Наташа села на подоконник, поближе к свету, поправила за ухом дужку очков. Сначала веснушки на ее щеках чуть подались к ушам — это Наташа одобрительно улыбнулась, потом вернулись на место и оставались там до тех пор, пока их посерьезневшая хозяйка не закончила чтение.— Про оркестр не понравилось? — тревожно спросила Таня.— Почему, нормально. Можно и про оркестр… Только не много ли о нем? Лучше бы о собрании пошире.— Сколько получилось… — Таня развела руками. — Главное ведь я написала. А всего не перескажешь, полтора часа говорили. И сама же просила не замыкаться в теме, что-нибудь помасштабней, для всей школы.— Да и то правда! — повеселела вдруг Наташа. — Старый вопрос бородой оброс! Ладно, снова начнем двигать.— К директору, наверно, надо идти?— Да уж Юр-Юра тут стороной не объедешь. Финансовый вопрос! — подтвердила Наташа и замотала головой: — А идти к нему — брр! — Член комсомольского бюро и ответственная за выпуск школьной радиогазеты близко придвинулась к Тане и шепнула на ухо: — Я боюсь его, честно…— Ничего, я пойду, — довольно храбро и даже с готовностью вызвалась Таня. — Может, и не проглотит.— Тогда договорились: завтра на большой перемене даем в эфир, а потом отправляйся на боевую разведку. Впрочем, все логично: ты ставишь вопрос, тебе первой и шишки получать.Назавтра в очередном выпуске радиогазеты страничка комсорга из 8-А прозвучала по школьному радио в исполнении самой Белкиной. Заметку Наташа немного подсократила, но читала так выразительно, с паузами, выделяя каждую запятую, каждый вопросительный и восклицательный знак, что Таня не заметила ни сокращений, ни каких-то поправок — стояла в коридоре, слушала и дышать от волнения почти перестала.Конечно, на первом этаже и внимания на эту заметку не обратили — там обитает в основном малышня и во время переменок на головах ходит, зато у ребят старших классов Танин материал вызвал интерес самый живейший. Эстрадный оркестр. Свой, школьный! Да кто же отказался бы от такого! Может, зашевелятся теперь, если уж радио об этом заговорило. Пора бы. Во многих школах есть такие оркестры.У Тани рука покраснела. Кто ни идет навстречу — руку протягивает.Длинный Петя Курочкин первым к ней подскочил:— Чур, я на трубе! Заметано? — И так пальцы ей притиснул, что Таня едва не ойкнула.Но Петя еще ничего — от десятиклассников пришел великан Тимочкин.— От имени и по поручению выпускников — спасибо!— Ой, не раздавишь? — улыбнулась Таня, со страхом глядя на широченную ладонь парня.— Спасибо! — повторил Тимочкин и бережно, как ребенку, пожал ей руку. — Жалко — оркестр будет, а нас… позовут дороги дальние. В морское училище поеду поступать.И Костя Гудин не удержался — подошел, сказал торопливо и радостно:— А беспокоилась, о чем говорить! Отлично получилось!— Дома что? — шепотом спросила она.— Нормально. Стул починил. Теперь крепче, чем был.— Нет, серьезно…— Потом, — вздохнул Костя и поспешно отошел — к Тане направлялась группа девятиклассников…Олег Чинов к Тане не подошел. В хорошо отглаженной куртке, в ботинках, сохранивших наведенный утром глянец, он второй день держался особняком, в гордом одиночестве, с выражением холодного презрения ко всему и ко всем. В том числе и к своему недавнему верному другу Пете Курочкину.Правда, Петя на следующий день после собрания сделал попытку навести мосты прежних отношений, но вышло это неуклюже. Лучше бы и не пытался.— Ну и Любка! — стараясь сделать Олегу приятное, усмехнулся Курочкин. — Как напустилась на тебя!— Закономерно, — сохраняя непроницаемый вид, заметил Олег.— Что закономерно?— Надо женщин знать.— Как это?— Женщина — ребус. Надо уметь расшифровать его.— Ну даешь! Вычитал где-то?— На то и книги. Великий опыт предшественников.— А говорят: пока сам шишек не набьешь, не научишься. Отец всегда повторяет.— Глупость повторяет.— Почему это глупость! — обиделся Петя. — У отца — два диплома.— Диплом ума не гарантирует.Да, неуклюжий разговор. Хотел Курочкин посочувствовать Олегу, изменницу Любку поругать, а вышло, что сам в дураках остался.И еще один весьма любопытный разговор произошел в эти дни у Олега. С самой Любой Сорокиной. Олег шел за ней от самой школы и, когда увидел, что она осталась наконец одна, догнал. Люба, казалось, не очень удивилась и смотрела на Олега хоть и не так воинственно, как на собрании во время выступления, но доброты и радости в ее взгляде не было.— Что, запыхался? — с насмешкой спросила она.— Хочу вопрос задать, — угрюмо сказал Олег. — Можно?— Валяй.— Перед тем как говорить, ты о чем-нибудь думаешь?— Каждый человек думает.— А ты?— Иногда бывает.— Точно — иногда! Ведь перед всем классом выступаешь!— Ну и что, неправду сказала? Правду. А почему сказала — другой вопрос. — Люба покусала пухлые губы, обиженно опустила глаза. — Сам виноват. Думаешь, мне был нужен этот поход? Я ведь думала, что и ты придешь… Да где же, ты у нас умник, драгоценное здоровье бережешь! А нас!.. Черт знает что, идиотами обозвал, последними тупицами!— Так я не говорил.— Хуже говорил. Ты циник! И где потеплей ищешь. После вечеринки ни разу не позвонил. В школе тоже все на Березкину смотришь! Не надейся. Останешься с носом!Разгорячилась Люба. Зубы, зеленые глаза сверкают, щеки горят. Очень была хороша в эту минуту.Олег пристально посмотрел на нее и покривил тонкие губы:— Так это, Любочка, тебе не пройдет. Научу думать!«Идти в разведку» Березкиной не пришлось. Какая разведка! Сам директор, грозный Юрий Юрьевич вызывал ее. Чтоб на большой перемене была у него в кабинете.Сначала Таня разволновалась: одно дело, когда сама собиралась идти, другое — когда тебя вызывают. Однако, сидя на втором уроке, она понемногу успокоилась, как всегда, стала внимательно слушать учителя, а если и вспоминала о предстоящем разговоре, то уже невольно взглядывала на стрелки своих часиков, словно торопя время.Нет, в самом деле, это просто удача! Не надо стоять и маяться у кабинета — примет ли, есть ли у него люди, захочет ли разговаривать, да и вообще на месте ли он? А сейчас без всяких сомнений, с полным правом — постучит, распахнет дверь: вот она я, по вашему вызову!На большой перемене Таня спустилась на второй этаж и подошла к двери с табличкой «Директор». Зачем все-таки вызывает? Может быть, заметка по радио ему не понравилась? Или наоборот, инструменты для оркестра уже купили, обошлись без шефов?..Сесть Юрий Юрьевич Тане не предложил, смотрел строго, но голос его звучал вполне дружелюбно:— Мне было приятно узнать, что комсомольское собрание прошло у вас активно. Хочу надеяться, что с помощью Валентины Викторовны и комсомольской организации класс по всем показателям завоюет передовые позиции.— Будем стараться, — кивнула Таня и внутренне вся насторожилась, словно предчувствуя: вот сейчас директор произнесет «но».— Но твою вчерашнюю заметку по радио я, Березкина, признать удачной не могу. Хотя бы с нами согласовала. Ты же не в курсе финансовых возможностей школы, не можешь знать, что необходимо нам сделать в первую очередь, что во вторую. Сейчас необходимо оборудовать кабинет иностранного языка. Весьма недешево нам обойдется. Надо спортивный инвентарь обновить. Вот, дорогой наш корреспондент, что заботит сейчас администрацию.— Но разве… — начала было Таня.— Хочешь сказать: разве не нужен школе свой оркестр? Не отрицаю, возможно.— Мне ребята руки вчера отдавили. Поздравляли. Так радовались.— Вот именно, — недовольно сказал директор, — способствуешь нездоровым настроениям. Отвлекаешь от главного — учебы и общественно полезных мероприятий.Таня сцепила за спиной пальцы. Глядя на вытертый возле стула коврик, упрямо проговорила:— Я не согласна.— С чем не согласна?— Оркестр — тоже главное. Не ерунда. Знаете, как ребята к музыке тянутся! В школе не станете им ничего устраивать — дома будут крутить. Сейчас маги и проигрыватели в каждой квартире. С колонками, стереозвуком. Записей полно, пластинок. И рок, и поп, и каких угодно. Разве лучше, если по домам разбредутся, при закрытых шторах?Юрий Юрьевич сделал рукой движение, будто смахнул со лба пот. Затем показал на стул:— Ты присядь, Березкина.— Я постою. Спасибо.— Не могу не согласиться с тобой. — Директор вздохнул. — Да, комфорт, отдельные квартиры, большой достаток — это хорошо… Но ведь надо еще научить людей разумно пользоваться этими благами.— Юрий Юрьевич, — почувствовав в директоре единомышленника, осмелела Таня, — а если обратиться к шефам? У нас ведь инструментальный завод — шефы?— Могут и отказать. В прошлом году прекрасный физический кабинет для нас оборудовали. Сколько можно?— Так они богатые! — поспешно сказала Таня. — Завод большой. Мощное хозяйство. Доходов целых шестнадцать миллионов было в прошлом году. А продукцию их покупают в сорока странах мира. Даже японцы.Юрий Юрьевич с удивлением вгляделся в Таню.— Хорошо, однако, информирована.— Это мне бабушка рассказала, — с улыбкой пояснила Таня. — Она тридцать лет инженером-энергетиком проработала. Силовую подстанцию им проектировала. Она и директора завода знает.— Прекрасный человек Геннадий Андреевич, — доверительно заметил Юрий Юрьевич. — Руководитель, каких поискать. В этом смысле нам повезло.— Значит, не откажет, — уверенно заключила Таня. — Между прочим, от имени комсомольцев школы я могла бы сходить на завод.— Нет, нет, — торопливо и строго сказал Юрий Юрьевич. — Без меня ничего не предпринимать! Помощь завода нам еще понадобится — на будущий год думаем столовую пристраивать. Нельзя же превращать завод в дойную корову. То и дело по пустякам дергать… А эстрадный оркестр… поглядим, может быть, что и придумаем.Усиленную двадцатиминутную зарядку наконец закончили, и физкультурница разрешила взять баскетбольные мячи. У одного щита тренировались ребята, у другого — девушки.На половине ребят игра поспокойней — быстрые пробежки, передачи, высокие прыжки у щита, которые нередко достигали цели: мяч, будто нехотя, проваливался в сетку.Костя играл неплохо, случалось, и с дальней дистанции забрасывал мяч, но признанным лидером все же считался Петя Курочкин. Рост есть рост! Главное оружие баскетболиста.Перехватив поданную верхом передачу, Курочкин мигом оказался у щита, подпрыгнул и чисто заработал два очка.— Петушок, — пошутил кто-то, — еще сантиметров на пятнадцать подрастешь, и — точняк: в сборную страны уволокут! На Олимпийские игры!— Пятнадцать мало, — сказал польщенный Курочкин. — Это всего два метра будет.— Ешь морковку, на двадцать вырастешь.— И чеснок!— Лучше листья с дерева, как жираф. Выше всех будешь!— Бесполезно, — целясь мячом по кольцу, заметил Олег Чинов. Бросил, не попал, чуть поморщился и добавил: — До Сизоненко все равно не дотянет.— Кто это?— Прессу, други, читать надо. Александр Сизоненко из куйбышевского «Строителя». Рост — двести сорок, размер ботинок — пятьдесят семь.— Ого-го-го! Так он, наверно, над кольцом нагибается, когда мяч кладет…У девушек было шумно. Суета, крики, а то и визгнет какая-то из них, да так — хоть уши затыкай.И Таня кричала. Сама удивлялась: такой вдруг азарт охватывал. Ловкая, невысокого роста, она поспевала всюду, словно белка, носилась по площадке. Вот поймала мяч, поднырнула под чью-то руку, перекинула Сорокиной:— Люба — сзади! Быстро!А Люба «быстро» не могла. Не то чтоб не могла — остерегалась. Майка у нее была шелковая, золотистого цвета. Люба знала, что майка ей очень к лицу, — то и дело ловила на себе взгляды ребят, — но майка, увы, была коротковата, и Любу это смущало. Бегать и прыгать она остерегалась. Зато улыбнуться, показать белые зубы, встряхнуть каштановыми волосами — большего удовольствия для нее словно и не было. Раза два перехватила и заинтересованный взгляд Чинова. Однако ему улыбаться она решительно не желала. А когда мяч с ребячьей половины подкатился к ее ногам и Олег побежал за ним, то Люба демонстративно саданула по мячу ногой и точно угодила в живот Олега…После урока физкультуры Костя переоделся, вышел вместе с ребятами, а внизу, в вестибюле, возле выставки красочных рисунков первоклассников, задержался. Рисунков было много и, по мнению их авторов, они, конечно, здорово украшали стену, однако рослый восьмиклассник смотрел почему-то не на их творения, а на ступеньки лестницы. Дело в том, что, уходя переодеваться, Таня шепнула ему:— Хочешь что-то интересное посмотреть, тогда подожди меня внизу.«Интересное» лежало у нее в целлофановом пакете. Так объявила Таня, подойдя через несколько минут.— А что — никогда не угадаешь! — засмеялась она.— Так уж и никогда.— Три года простоим на этом месте, каждую минуту будешь называть любой предмет — и не угадаешь.Перспектива три года простоять здесь вместе с Таней, веселой и улыбающейся, Костю, похоже, нисколько не испугала. Он посмотрел на певицу, изображенную на целлофане, и сказал:— Кеды.— Правильно.— Майка.— Точно.— Спортивные брюки.— Тоже правильно.— А говорила — три года, — разочарованно протянул Костя.— Но не все же назвал.— Тогда… Тогда еще котенок.— Котенок исключается! — снова засмеялась Таня, вспомнив рассказ бабушки о том, как блудливый кот выловил в аквариуме всех рыбок. — Нет, Костя, нам и так три года в классе вместе сидеть. Пощажу тебя. Там дедушкин сачок в бумагу завернут. Радикулит дедушку замучил, а петушковые мальки в банках подрастают, кормить надо. Вот за пылью иду.— За какой пылью?— Ой, — удивилась Таня, — ничего, видно, про рыбок не знаешь? Не с подоконника пыль. Так называют самых мелких циклопиков, рачков, инфузорий всяких. Плотным сачком ловить надо.— Где ловить?— В прудах. За вокзалом. В прошлом году ходила с дедушкой, видела, как ловят.— Там же лед еще.— Лунку поискать надо. Или с берега. Тут и ручка складная. — Таня тряхнула пакетом. — Не хочешь со мной пойти? Вдвоем веселей. Это не очень долго — час, полтора.Она еще уговаривает! Да он бы и так пошел, если бы даже не просила. Надо же! Куда-то на пруды! За вокзал! Одна! Додуматься надо! И дед тоже, видно, хорош, совсем из ума выжил! Но вслух таких слов Костя, конечно же, не произнес.Дождались трамвая. До вокзала ехали минут пятнадцать и оттуда еще с полкилометра тащились. Не близко. И людей на дороге почти никого. Всего две машины встретились. Костя снова недобро подумал о ее деде.А вообще — хорошо. Солнышко теперь повыше на небе ходит, припекает по-весеннему. Синички в кустах шныряют, попискивают деловито. Может, для гнезда уже место присматривают?Таня веки прикрыла, лицо подставила солнцу. Хорошая она. В классе самой красивой Сорокину считают, но Таня все равно лучше.— Костя, — Таня сняла берет, распушила пальцами русые короткие волосы. — Ты отчего про Петра Семеновича ничего не скажешь?— Ты не спрашиваешь…— Ладно, считай, что спросила.Костя задумался, покосился на Таню, все еще нежившуюся на солнце.— А ты почему интересуешься? Так просто, из любопытства? Из сочувствия?Она с тревогой взглянула на него. И тоже задумалась. Наконец сказала, осторожно подбирая слова:— Твое дело. Можешь, конечно, не отвечать. Если не доверяешь. Но я считала, что имею право… спросить о нем.Таня отвернулась, опустила голову, и Костя тотчас понял, как глубоко обидел ее. Глупости, не из любопытства, конечно, спрашивает. В самом деле, переживает, хочет помочь. Только как же тут помочь? Никто этого не знает…— Ничего хорошего, Таня, я не скажу… — Костя безнадежно махнул рукой. — Одно и то же… Ну что, вчера дядя Гриша вечером приплелся. Алкаш тот. Навеселе, как всегда. Что, думаю, делать? Вышел на лестницу с ним. Взял его за плечи и тихо говорю ему: «Уходи, дядя Гриша. По-хорошему прошу». А он упирается. Известно: чем пьяней, тем дурней. Такая меня злость взяла — вот прямо бы с лестницы столкнул! И отец ведь жаловался, что ему смотреть на Григория тошно. Смотреть тошно, а услышал шум, дверь открыл и — на меня: чего моего друга гонишь! Ну, а что я могу?.. Еще выпили они бутылку. Хорошо, что поздно уже было. Угомонился быстро, уснул. А то… опять бы…Таня надела берет и глухим голосом сказала:— Просто не верится. Сидел, шутил, про фотографии рассказывал…— Фотографии! — Костя горько усмехнулся. — Помнишь ту, на стене висела, где с мамой в Гагре снимались? Разорвал. Еще в тот раз, когда стул трахнул. В клочья.— Зачем!— Спроси его! От злости, наверно…</blockquote>

Проверка