Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Поиск сообщений
Наш YouTube
Пользователи
Зарегистрированные пользователи
Текущие посетители
Вход
Регистрация
Что нового?
Поиск
Поиск
Искать только в заголовках
От:
Новые сообщения
Поиск сообщений
Меню
Главная
Форумы
Раздел досуга с баней
Библиотека
Добряков "Когда тебе пятнадцать"
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 386610" data-attributes="member: 1"><p>— Придумала! Обыкновенный я. Самый обыкновенный. Может, даже элементарный, примитивный. Вот. А ты…</p><p></p><p>— Это кто же тебе сказал? Олег Чинов?</p><p></p><p>— Хотя бы и он. Он же у нас интеллектуал, сколько книг прочел. Дураком его не назовешь.</p><p></p><p>— Будто в одних книгах дело! Ты, Костя, надежный человек. И не спорь! — Таня оттолкнулась палками, и лыжи скользнули вперед.</p><p></p><p>Костя пожал плечами. Тоже оттолкнулся. Но не проехал и десятка метров — Таня, обернувшись к нему, стояла на лыжне. Что-то придумала она, смотрела на Костю хитровато и словно бы испытующе:</p><p></p><p>— Знаешь, Костя… Вот допустим — ведь такое можно допустить? — я сломала сейчас лыжу. Что бы ты сделал?</p><p></p><p>— Что?.. Ну, свою отдал бы.</p><p></p><p>— А сам?</p><p></p><p>— Сам и на одной доеду.</p><p></p><p>— А если бы ногу я сломала?</p><p></p><p>Костя нахмурился, оглядел свои лыжи, кусты ивы у ручья.</p><p></p><p>— Веток можно наломать, положить аккуратно на лыжи… Куртку бы постелил, посадил тебя и повез.</p><p></p><p>— А если бы, допустим, на Севере это было? И в радиусе ста километров нет людей…</p><p></p><p>— Чего это нас занесло туда? — уклоняясь от трудного вопроса, спросил Костя.</p><p></p><p>— А просто: мы геологи. Нефть ищем. Или марганец, никель.</p><p></p><p>— И нога сломана?</p><p></p><p>— Сломана, — подтвердила Таня и, будто от сильной боли, поморщилась. — Ужас. Просто шагу не могу ступить.</p><p></p><p>— Шалаш бы сделал. Костер развел.</p><p></p><p>— А спички у нас кончились. И нечего есть. Рация, как на беду, вышла из строя. Батареи, кажется, сели или там замыкание…</p><p></p><p>— Тогда не знаю… — сокрушенно вздохнул Костя.</p><p></p><p>— Но ведь ты-то здоровый. Ноги целы, лыжи.</p><p></p><p>— Правильно, — обрадовался Костя, — позвать на помощь. — И тут же озадаченно спросил: — А ты? Если — волки, медведи? Там зверья сколько угодно. Ружье-то хоть есть у нас?</p><p></p><p>— Ружье?.. Наверно, есть.</p><p></p><p>— Нет, все равно опасно. Начнешь стрелять — одного убьешь, второго. А их же много, стая. Голодные.</p><p></p><p>— Голодные, — боязливо подтвердила Таня.</p><p></p><p>— Ну нет, — Костя твердо сжал губы, — тогда и я бы остался. Вдвоем не так страшно.</p><p></p><p>— Но почему? Ведь ты можешь спастись. Жить-то хочется. В свой город приехал бы, домой…</p><p></p><p>— Что ты мучаешь меня?! — рассердился Костя. — Говорю: остался бы. Да, остался!</p><p></p><p>Увязая в снегу, он обошел Таню, выскочил на лыжню и быстро пошел вперед.</p><p></p><p>Долго не могла догнать его Таня. У мостика через ручей Костя остановился. Когда Таня подъехала, попросил:</p><p></p><p>— Не надо больше о таком говорить.</p><p></p><p>— Хорошо, — кивнула она. — Когда-нибудь объясню, почему так спрашивала. — И, будто не было никакого трудного разговора, весело спросила: — А видел, как Бестемьянова вчера выступала?</p><p></p><p>— У нас телевизор не работает.</p><p></p><p>— Починить разве нельзя?</p><p></p><p>— Можно.</p><p></p><p>— Так что же вы?</p><p></p><p>— Починим, — вздохнул Костя и горько подумал: «Чего там чинить! Может, внутри менять все надо. Еще как трубка цела осталась… А лучше — новый купить…»</p><p></p><p>Конечно, тут не обошлось без Любы Сорокиной. Точная фамилия. Вот ведь сорока настоящая! В понедельник о лыжном походе уже все в классе знали. Собственно, никакой тайны тут и не могло быть. И сама Таня сказала бы. Заодно не мешало и поинтересоваться: почему так мало пришло народу. Снег нагнал такой страх? Или, возможно, боялись к началу показательных выступлений фигуристов опоздать? Или вообще у них в классе никакой дружбы нет?</p><p></p><p>Так что из лыжного похода тайны делать никто не собирался. Лишь непонятно было — для чего всему классу рассказывать небылицы о том, как девчонки будто бы выбились из сил, отстали, а Березкина и Гудин зачем-то оторвались от основной группы и, как говорится, на втором дыхании скрылись в «неизвестном направлении»?</p><p></p><p>Таня сразу поняла: работа Сорокиной. Таиться Березкина не умела, подошла к Любе в коридоре и в упор спросила:</p><p></p><p>— Ты выдумала? Ты слухи разносишь?</p><p></p><p>— Танька, — округлила яркие глаза Люба, — да откуда ты взяла? Ничего такого я не говорила. Хотя… ведь это правда — ты с Гудиным вперед уехала.</p><p></p><p>— Ох, сорока, отрезать бы тебе длинный язык и на гвоздик повесить, с табличкой: «Наказана за болтливость!»</p><p></p><p>Только нет, не накажешь. И на чужой роток не накинешь платок. Нашлись такие — улыбаются многозначительно, перемигиваются. Олег Чинов, открыв перед Таней дверь физкабинета, учтиво склонил голову:</p><p></p><p>— Чемпионам всегда уступаем дорогу.</p><p></p><p>А Петя Курочкин целый урок грыз колпачок шариковой ручки. На переменке по рукам ходил тетрадный листок:</p><p></p><p>Наконец дали и Тане почитать.</p><p></p><p>— Хоть бы настоящие стихи научился писать, — возвращая листок Курочкину, сухо сказала она. — Примитив. Причем довольно пошлый. Бездарное рифмачество!</p><p></p><p>— Но, но, мадам! — картинно возмутился Олег Чинов и поднял палец с длинным ногтем. — Осторожнее на поворотах, мадам! В стихах незримо присутствует сам Александр Сергеич.</p><p></p><p>Лучше бы Олегу не упоминать имя великого поэта. По лицу Тани скользнула презрительная усмешка:</p><p></p><p>— В самом деле, Пушкин присутствует. Но вы… Вы — жалкие плагиаторы. Вам даже не к чему пристроить чужую строку!</p><p></p><p>Как ни скор Олег на слово, как ни подвешен у него язык, а растерялся, губы тонкие сжал. И Курочкину нечем крыть. Сильно сказала. Но что-то ответить надо. Тряхнул Петя своим золотым чубом и с достоинством изрек:</p><p></p><p>— Ничего, Березкина, дай срок. Когда-нибудь станут и меня цитировать.</p><p></p><p>Неожиданно легко положила Таня главных своих противников на лопатки, и тут ей открылась истина: не прятаться в кусты надо, а самой наступать, в бой идти смело!.. Собственно, истина старая, известная. Разве ее отец не так же поступал? Разве прятался?..</p><p></p><p>А Костя Гудин воспринял глуповатый, с пошлым намеком стих Курочкина с обидой. Возмутился Костя, но… вида не показал. Влияние Чинова и Курочкина в классе было сильным. Их побаивались: унизят, высмеют. А то и стишок Петя выдумает. Может, и не очень складный, но все равно смеются ребята, гогочут. Приятного мало. И Костя промолчал.</p><p></p><p>Его молчание, то, что он никак не отреагировал ни на плоские шуточки относительно их «побега в туманную неизвестность», ни на дурацкие вирши Курочкина, задело Таню. Неужели испугался? А говорил, что ничего не боится. «Эх, Костя, с такими-то плечами и в кусты!..» — вздохнула про себя Таня.</p><p></p><p>И назло всем, назло Косте Таня стала нарочно громко заговаривать с ним, шутить, подсаживаться к нему за парту — узнать, например, как решил задачку по геометрии.</p><p></p><p>Костя смущался открытым ее вниманием, краснел, сбивался в объяснениях, страдал от того, что на них с любопытством смотрят. Но когда Таня, наконец, уходила, он уже через минуту с нетерпением ждал: может, снова взглянет на него, улыбнется, подойдет…</p><p></p><p>В школьном дворе, перед ледяной дорожкой, Таня отдала ему свой портфель:</p><p></p><p>— Ух, сейчас так разбегусь — за одну секунду пролечу!</p><p></p><p>На улице, не стесняясь ребят, сказала:</p><p></p><p>— Идем, Костя, смешную историю расскажу!..</p><p></p><p>И рассказывала, и смеялась, один раз даже взяла его под руку.</p><p></p><p>Так прошло два дня. На третий Костя не выдержал, спросил:</p><p></p><p>— Ты все это… специально?</p><p></p><p>— Что специально?</p><p></p><p>— Разговариваешь. Ходишь со мной.</p><p></p><p>— Молодец, догадался! А я думала, что и этого побоишься. Конечно, надо доказать, что мы выше этого. Всяких разговорчиков, намеков, глупых стишков. Ведь правда же? Чего нам бояться?</p><p></p><p>Они подходили к подъезду ее высоченного дома с желтыми и красными, будто игрушечными балкончиками. Косте было жалко: вот сейчас, через минуту, она скроется в этом огромном каменном доме и он останется один на один со своей неуверенностью. «Доказать!..» Он так и предчувствовал — только доказать. Неужели только ради этого…</p><p></p><p>— Так ты согласен, — снова повторила Таня, — ведь нам нечего бояться, верно?</p><p></p><p>— Конечно, — вяло кивнул он.</p><p></p><p>— И вообще, смешно: какие-то дикие представления о дружбе! В восьмом классе! На следующем комсомольском собрании обязательно надо об этом поговорить. Ты не выступишь?</p><p></p><p>— Не знаю, — ответил он неопределенно.</p><p></p><p>— А ты выступи.</p><p></p><p>Костя посмотрел на унылые сугробы, на протоптанную к подъезду дорожку.</p><p></p><p>— И о чем говорить?</p><p></p><p>— О дружбе, естественно. Видишь, какая сплоченность у нас: семь человек пришли в парк! Нет, странные происходят вещи! Ребята разбиты на кучки, шепчутся, подсмеиваются, правду боятся сказать. А Курочкин с Олегом вообще всякую совесть потеряли. И какого мнения о себе!</p><p></p><p>— Ну зачем уж так на них… Они ведь к тебе… хорошо…</p><p></p><p>— Что хорошо?</p><p></p><p>— Относятся. Дружить хотят. Страдают.</p><p></p><p>— Ой, не могу! — Таня закатила глаза. — Страдают! Комедию разыгрывают — вот что. Публику потешают. Разве так дружат!</p><p></p><p>— А как? — спросил Костя.</p><p></p><p>Таня сделалась серьезной, проследила взглядом за крупной снежинкой, падавшей с высоты.</p><p></p><p>— Иначе… Вот, может быть, как у нас с тобой… Да, как у нас, — строго подтвердила Таня и все-таки не смогла удержаться — смахнула с погончика Костиной куртки десяток приставших снежинок. — Ну, до завтра. Пока! — радостно кивнула и побежала к подъезду.</p><p></p><p>И Костя остался один. Один среди пушистых сугробов прекрасного белого снега.</p><p></p><p>В четверг учительница литературы раздавала домашние сочинения, которые ребята писали недели полторы назад. Передавая тетрадь Сорокиной, она сказала:</p><p></p><p>— Люба меня порадовала. Глубокая, самостоятельная работа. И грамотная. Изложена хорошим языком.</p><p></p><p>Довольная похвалой, Люба зарделась, опустила длинные ресницы.</p><p></p><p>Таня обернулась с первой парты — посмотреть на Сорокину. Ничего не скажешь — красивая девочка. «Несправедлива я к ней, — раскаянно подумала Таня. — И как еще мало, оказывается, знаю ее…»</p><p></p><p>А Люба точно подслушала Танины мысли. На другой день у них состоялся любопытный разговор. Подошла сама Люба:</p><p></p><p>— Тань, ты завтра не свободна? Хотела пригласить тебя. Так сказать, на чашку чая.</p><p></p><p>— А если по правде? — Таня подмигнула Сорокиной. — День рождения, да?</p><p></p><p>— Нет-нет, честно — просто посидеть. Ты вот сама агитируешь за дружбу. Все говорят о ней, призывают, дают советы. А как дружить? Только в походы ходить? Коллективно посещать кино, филармонию?</p><p></p><p>— Разве это плохо?</p><p></p><p>— И только в этом жизнь? А посидеть в домашней обстановке, послушать современную музыку? Мы не в тридцатые годы живем. Тогда, говорят, даже занавески на окнах считали мещанством. Теперь другие идеалы. Двадцать первый век на пороге.</p><p></p><p>— Зачем ты разъясняешь «дважды два»? Хорошо, согласна, от имени двадцать первого века постучу в твою дверь.</p><p></p><p>— У нас мелодичный звонок, — улыбнулась Сорокина.</p><p></p><p>— Значит, нажму кнопку мелодичного звонка. Это более современно. А кто еще будет?</p><p></p><p>— Танечка, тебе обязательно всю программу распиши! Я, например, люблю неожиданности, парадоксы. Ты ожидала, что я приду с лыжами в парк?</p><p></p><p>— Не очень, — призналась Таня.</p><p></p><p>— А я, видишь, пришла.</p><p></p><p>— Ну хорошо, — улыбаясь чему-то своему, согласилась Таня. — В какой час мелодично звонить?</p><p></p><p>— В семь.</p><p></p><p>— Надеюсь: не в семь утра? А то с твоими парадоксами… Я бы не удивилась.</p><p></p><p>— Нет-нет, — прыснула в кулак Люба. — До этого еще не дошло. В девятнадцать ноль-ноль. По московскому времени.</p><p></p><p>Неожиданное приглашение Сорокиной Таню заинтересовало. Может, в самом деле Люба права? Одними запланированными походами и экскурсиями дружный коллектив вряд ли создашь. Теперь у телевизора много времени проводят. Увидят в программе международную встречу по хоккею или то же фигурное катание — ставь крест на любой экскурсии. А если и сагитируешь пойти вместе в кино, то велик ли толк? Почти каждый еще до коллективного похода посмотрел фильм, все обговорили, выяснили — чего жевать пережеванное! Не получится дискуссии, не разговорятся ребята. Другое дело дома, в привычных условиях. Там-то скорее можно понять человека.</p><p></p><p>Конечно, чего скрывать — любопытно Тане было и другое: кого пригласила Сорокина? И почему именно ее, Таню, пригласила? Дружбы, каких-то особых отношений между ними вроде не наблюдалось…</p><p></p><p>В субботу, когда вышли из ворот школы, Люба заговорщически кивнула:</p><p></p><p>— Запомнишь? Второй подъезд, второй этаж, квартира двадцать.</p><p></p><p>— Сплошные двойки. Прямо страшно.</p><p></p><p>— Зато время проведем на пять. Не прощаюсь. — И Люба, не снимая перчатки, послала воздушный поцелуй.</p><p></p><p>«Что-то затевается, — подумала Таня. — Такой приветливой Люба со мной никогда не была… Ну посмотрим, кто кого удивит…»</p><p></p><p>Ровно в семь часов вечера на второй этаж поднялся старичок в красных сапожках, в пышной меховой шапке и коричневой дубленке, подпоясанной широким ремнем. Старичок потрогал седую, шелковистую бороду, достал из кармана листок и, не обратив внимания на призывно красневшую, как глазок светофора, кнопку звонка, забухал кулаком в дверь.</p><p></p><p>— Кто там? — тревожно донеслось из квартиры.</p><p></p><p>— Телеграмма!</p><p></p><p>Дверь приоткрылась, и Люба с удивлением оглядела низкорослого старичка.</p><p></p><p>— Кому телеграмма?</p><p></p><p>Не отвечая, старичок протянул бланк.</p><p></p><p>Люба развернула листок, прочитала наклеенные строчки, и тонкие, как шнурочки, брови ее приподнялись. Внимательно вгляделась в старичка с бородой.</p><p></p><p>— Таня? Ты?.. Ну, конечно, я узнала! Ребята, сюда! Вот это сюрприз!</p><p></p><p>Ребята не заставили себя ждать, в ту же минуту в передней появились Олег Чинов и Петя Курочкин. В фирменных джинсах, модные, расфранченные. Петины кудри блестели особенно ярко.</p><p></p><p>— Ну даешь! Десять очков вперед! — восхищенно проговорил Олег.</p><p></p><p>— А телеграмма-то! Настоящая, на бланке! — И Люба выразительно прочитала: — «Встречайте в девятнадцать часов. Спецрейс из космоса. Обнимаю — двадцать первый век!»</p><p></p><p>— Сюрприз — что надо! — Чинов подскочил к Тане. — Разрешите, мсье, за вами поухаживать. Позвольте вашу дубленочку, помогу…</p><p></p><p>— Я сам, — басом сказала Таня и не выдержала, рассмеялась: — Ой, страху натерпелась, пока шла! Хорошо — на улице темно.</p><p></p><p>— Кого же бояться с такой представительной бородой! — воскликнул Олег. — Любой дорогу уступит. — Он провел рукой по шелковистой, чуть вьющейся бороде. — Из костюмерной театра?</p><p></p><p>— Оттуда, — подтвердила Таня. — Специально ходила.</p><p></p><p>Дубленку с Таниных плеч Олег все же снял. Прежде чем повесить на вешалку, словно взвешивая, подержал в руках:</p><p></p><p>— Приличный товарец. Почем такие в космосе? Не за доллары?</p><p></p><p>— Какие низменные вопросы! — перебил Курочкин. Он тоже хотел выглядеть джентльменом. — Прошу вашу шапочку.</p><p></p><p>Потом Таня сняла бороду, и Петя, встряхнув чубом, продекламировал:</p><p></p><p>— И наконец в земной красе она предстала перед нами.</p><p></p><p>— Может быть, хватит стихов? — Таня мельком оглядела себя в зеркало и одернула на плечах белый гольф, заправленный в голубые джинсы.</p><p></p><p>— Вот именно, — подхватила Люба. — Израсходуете все восторги и рифмы, и хозяйке ничего не останется. — Она тоже кинула взгляд на зеркало и сразу успокоилась: о нет, ей-то всего достанется — в нежно-зеленом расклешенном платье, с черной бархаткой на шее, она, конечно же, смотрится эффектнее. И фигура… Фигура взрослой девушки.</p><p></p><p>В углу комнаты был накрыт низенький журнальный столик, над которым склонился зеленый колокол торшера. На соломенных салфетках расставлены чашечки для кофе. Тут же — коробка конфет, печенье, ваза с яблоками.</p><p></p><p>— Нравится? — Люба обвела рукой комнату.</p><p></p><p>— Уютно, — кивнула Таня и осмотрелась. Пианино у стены, тахта, застеленная ковриком. Прекрасная репродукция репинской «Незнакомки». Волны штор, закрывающих окно. Магнитофон. Цветы. Действительно уютно.</p><p></p><p>— Моя личная комната, — с удовольствием сказала Люба. — Чувствуйте себя как дома. Мои дорогие родители…</p><p></p><p>— То есть предки, — уточнил Олег, — которых иногда, для удобства обращения, называют родителями.</p><p></p><p>— Можно и так, — улыбаясь Олегу, согласилась Люба. — Так вот, мои предки еще вчера улетели на свадьбу к маминой подруге.</p><p></p><p>— По этому случаю — ура! — мгновенно отреагировал Олег.</p><p></p><p>— А больше никого не будет? — осторожно спросила Таня.</p><p></p><p>— В том вся и прелесть! — снова откликнулся Олег. Он опустил палец на кнопку торшера и, недовольно щурясь, взглянул вверх. — Петя, надо же помнить об экономии энергии. Требование века! А здесь? Безобразное расточительство! Три лампы горят.</p><p></p><p>Курочкин с готовностью выключил свет, и комнату тотчас наполнил зеленоватый полумрак.</p><p></p><p>С кофе расправились быстро, а вот общего разговора так и не получилось. Поэтому обратились к испытанному средству:</p><p></p><p>— Люба, музыку можно?</p><p></p><p>— Как же без музыки? Обязательно!.. Любимица Италии, Рафаэлла Карра. Последняя запись.</p><p></p><p>Голос певицы звучал тихо и грустно. Хотелось замереть, закрыть глаза и слушать.</p><p></p><p>И Тане понравился этот голос. Но все же было как-то не по себе. Мысленно Таня готовилась к другому — будет много ребят, разных разговоров, хотя, конечно, не исключала и музыки.</p><p></p><p>А Люба уже хлопала в ладоши.</p><p></p><p>— Ребята! Внимание! Под эту музыку и танцевать можно! — Она кинулась к магнитофону, прибавила звук, обернулась к Олегу, но тот, держа Таню за руку, уже вел ее в центр комнаты.</p><p></p><p>Они встали друг перед другом.</p><p></p><p>— Ты, наверно, хорошо танцуешь, — немного смущаясь, сказала Таня.</p><p></p><p>Танцевал Олег действительно хорошо. Тонко чувствовал ритм, движения его были легки, изящны. И Таня увлеклась танцем, будто слилась с музыкой и голосом певицы, ритмично взмахивала тонкими и гибкими руками.</p><p></p><p>— А у вас отлично получается! — извиваясь перед высоким Курочкиным, усмехнулась Люба.</p><p></p><p>— Стараемся, — кивнул Олег.</p><p></p><p>— Но кто же нас, но кто же нас похвалит?! — патетически вопрошал Петя, не сбиваясь с ритма и лихо перебирая худыми ногами.</p><p></p><p>— Молодцы, молодцы! — Таня показала большой палец и громко засмеялась.</p><p></p><p>Ей вдруг стало легко и радостно в этой компании. И она подумала, что хорошо бы и в школе организовать эстрадный оркестр. Надо к директору пойти. Еще в прошлом году обещал инструменты для оркестра. Или шефов с завода попросить. Такой физкабинет оборудовали, даже мини-ЭВМ установили, неужели с оркестром не помогут?..</p><p></p><p>Таня так увлеклась своими планами, предположениями, что забыла и о танце, и о партнере. Но Олег не привык, чтобы о нем забывали…</p><p></p><p>— Ау! Танечка! Ты где?</p><p></p><p>— Ох, Олег, прости! Размечталась…</p><p></p><p>— О чем же? Если не секрет, конечно… Может, о дружбе?</p><p></p><p>— Почему бы и нет? Дружба — это всегда замечательно.</p><p></p><p>— Ой ли?! Вспомни: мы к тебе со всей душой, а ты… «Бездарные плагиаторы»! За что?</p><p></p><p>— Заслужили.</p><p></p><p>— Мы?! Которые тебе счастья и добра желают…</p><p></p><p>— Очень интересно. Очень… — Рафаэлла Карра в это время закончила свою песню, и Таня, усевшись на тахту, взяла яблоко и с иронией повторила: — Очень интересно. Оказывается, счастья и добра желаете.</p><p></p><p>— Как самому дорогому человеку, — преданно подтвердил Олег.</p><p></p><p>— Вот как! Тогда объясните, а то я не понимаю.</p><p></p><p>— Все понимают, а ты…</p><p></p><p>— Да, не понимаю. Представь — не доходит! — Таня постучала себя по голове. — Тупая. Глупая.</p><p></p><p>Олег сердито усмехнулся:</p><p></p><p>— Чего же не понять! Настоящих парней, значит, — побоку, без надобности, а с каким-то Гудком — не разлить водой. До дому тебя провожает. И уж рад-то! Кто? Тупарь, чмырь болотный!</p><p></p><p>— Олег, где же твоя интеллигентность? Так говорить о товарище!</p><p></p><p>— А ты о нас — лучше?</p><p></p><p>— Но тогда была причина, вы оскорбили…</p><p></p><p>— У нас будто нет причины! Подумай: на кого променяла! Серый, примитивный…</p><p></p><p>— Элементарный, — вспомнила Таня.</p><p></p><p>— Абсолютно!</p><p></p><p>— Хватит, хватит ссоры! — Люба поставила новую кассету. — Давайте танцевать! — И положила руки Олегу на плечи.</p><p></p><p>Петя Курочкин виновато посмотрел сверху на расстроенную Таню. Даже стихотворной строчки не мог придумать. Она пожалела его:</p><p></p><p>— Ну, непримитивный, неэлементарный, давай уж попрыгаем.</p><p></p><p>Петя обрадовался и, не сводя с Тани глаз, энергично заработал ногами и руками.</p><p></p><p>— Все-таки интересно, — сказала Таня через минуту, — и ты такого же мнения о Косте Гудине? Но договоримся: по-честному, не юлить.</p><p></p><p>— По-честному, значит… — Курочкин вздохнул. — Ладно. Только и ты по-честному. Вот скажи, а зачем тебе дружить с ним? Сама рассуди, какой смысл? Отец-то у Гудка по-черному пьет.</p><p></p><p>— Как это? — не совсем поняла Таня.</p><p></p><p>— Обыкновенно. Пьяница.</p><p></p><p>— У Кости? — переспросила она.</p><p></p><p>— А ты что, — обернувшись к ним, брезгливо поморщил губы Олег, — разве не знаешь? Законченный алкаш. Ему вытрезвитель — дом родной.</p><p></p><p>— Я не знала, — растерянно сказала Таня. — Честное слово.</p><p></p><p>— Плохо, — наставительно заметил Олег. — Надо знать. Начальство все-таки. Вот и влипла. Связалась с этим…</p><p></p><p>Лицо у Тани как-то осунулось, руки повисли вдоль тела. И танцевать перестала.</p><p></p><p>— Что ты взъелся! — пробурчал огорченный Петя. — Это ведь отец. А Гудок при чем?</p><p></p><p>— При том. Яблоко от яблони недалеко падает… Слыхал?</p><p></p><p>Таня присела на тахту, помолчала, задумчиво глядя перед собой, и неожиданно, будто сердясь, проговорила:</p><p></p><p>— Не верю. Глупости!</p><p></p><p>— Не веришь, что алкаш?</p><p></p><p>— В пословицу не верю.</p><p></p><p>— Народом подмечено, — сказал Олег.</p><p></p><p>— Все равно… Да вы же просто не знаете Костю, раз так о нем…</p><p></p><p>Олег подошел к пианино, открыл крышку, раз и другой стукнул пальцем по крайней клавише. Внимательно послушал басовитый звук и обратился к Тане:</p><p></p><p>— Хорошо, допускаю: Костя — парень в норме. Но разве это меняет дело? Какой тебе интерес дружить с ним? Ни весу, ни возможностей, ни престижа. Круглый нуль. А у тебя мать — артистка. Ее в городе знают, хоть, может, и не звезда, не прима. Отец — известный скульптор. Почет, уважение, за границу ездит. Своя «Лада». Сечешь, каков уровень! И вот дочка, о тебе, о тебе говорю, — Олег показал на Таню пальцем, — дочка дружит с сыном алкаша. Цирк Шапито! Разговорчиков хочешь? Моя тетка в театральной костюмерной работает. Как начнет — не переслушаешь. Всем косточки перемоет. Ну, решай задачку: мать и отец у тебя придут в восторг от такой милой информации?</p><p></p><p>Когда Олег сказал про «отца», у Тани как-то сразу тяжело-тяжело стало на сердце. Отец. Родной отец. Был бы он жив… А этот — не все ли ему равно?</p><p></p><p>— Живописно расписал. — Таня горько усмехнулась. — А скажи, пожалуйста, почему это вдруг обо мне такая трогательная забота?</p><p></p><p>— Снова не врубилась? Петя, объясни, как поэт.</p><p></p><p>Курочкин повертел в руках яблоко, перевел взгляд на Березкину, сидевшую в напряженной позе, и как поэт изъясняться не стал:</p><p></p><p>— Ты же лучшая в классе девчонка.</p><p></p><p>В комнате воцарилась тишина.</p><p></p><p>— Мы танцевать будем? — недовольно спросила Люба.</p><p></p><p>— Обожди, перекур. — Олег достал из кармана сигареты. Себе вынул из пачки и Пете. Небрежно чиркнул спичкой. — Дамам не предлагаю. Лично у меня вид курящей девицы вызывает глубокую антипатию… А ты, Петр Курочкин, — пустив к потолку струйку дыма, покосился на приятеля Олег, — рассуждаешь, между прочим, весьма примитивно. Что значит — лучшая девчонка?.. Расплывчатое понятие… Люба, скажешь, не лучшая? То-то, сочинитель. Не в этом дело.</p><p></p><p>— А в чем? — присев на подлокотник кресла, быстро спросила Люба.</p><p></p><p>Торчащая в губах сигарета, важный, покровительственный вид, небрежный тон — все вызывало в Тане протест.</p><p></p><p>— Догадываюсь, что имеешь в виду, — прямо посмотрев Чинову в лицо, сказала она. — Впрочем, ты это уже сказал. Хорошо, когда у «лучшей девчонки», помимо всего прочего, отец и мать — известные люди, у которых машина и которые бывают за границей.</p><p></p><p>— И что же плохого я сказал? Что обидного для тебя? — Олег смотрел мягко, будто пытался внушить маленькой девочке простую истину. — Машина у вас «Лада», желтого цвета, даже номер помню — 22–25… Это я сказал? Ну и что? Машиной сейчас не удивишь. И за границу многие ездят.</p><p></p><p>— Не надо, Олег, не звени словами. Все ты прекрасно понимаешь. А думать так — пошло. Очень пошло.</p><p></p><p>— Пошло? Это ты точно знаешь? Из достоверных источников? В учебнике прочитала? — Олег, не торопясь, обернулся к Любе, сидевшей рядом, на подлокотнике. — Любочка, это в самом деле пошло?</p><p></p><p>Та потрогала пальцами жемчужину на черной бархатке и горестно (ее родители за границу не ездили, машины не имели) вздохнула:</p><p></p><p>— Элементарно… Да-да, Таня, — перехватив тревожный взгляд одноклассницы, подтвердила Люба, — элементарно и обыкновенно. Не согласна? Тогда покажи мне не пошлого человека. Нет таких. Все так думают. Время такое. Люди устраиваются. Берут от жизни все, что могут. Здоровье берегут… И я такая. Хотите, признаюсь?.. Ладно, признаюсь. Русачка пятерку мне поставила за сочинение. Расхвалила. Думаете, я сама писала? Зачем? — блестя белыми зубами, рассмеялась Люба. — Кому это нужно! У меня двоюродная сестра пять лет назад закончила школу. На медаль закончила. Все сочинения хранила. Недавно мы помогали им переезжать на новую квартиру, и я попросила тетрадки… Только смотрите, не выдавайте меня… А Гудин твой, думаешь, отчего сияет? Что, влюбился без памяти? Сомневаюсь, Танечка. Тоже свой интерес имеет. И о чем-нибудь таком мечтает… машинном.</p><p></p><p>Таня не возмутилась. Опустила голову. Вспомнила любимые свои книги. Вспомнила Гулю Королеву, летчика Маресьева, пробиравшегося с перебитыми ногами к своим. Этими людьми она восхищалась, гордилась, им хотела подражать. А ее собственный отец. Разве не герой!.. Но говорить сейчас о книгах, что-то доказывать у Тани не было ни сил, ни желания. Да и сможет ли убедить? На все ответят: тогда было другое время. Олег еще и так, наверно, скажет: «В книгах напишут красиво…» Говорить же о погибшем отце, здесь, в этой небольшой уютной комнате, она тем более не могла. Тане стало горько, одиноко и скучно. Лучше бы не приходила сюда.</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="Маруся, post: 386610, member: 1"] — Придумала! Обыкновенный я. Самый обыкновенный. Может, даже элементарный, примитивный. Вот. А ты… — Это кто же тебе сказал? Олег Чинов? — Хотя бы и он. Он же у нас интеллектуал, сколько книг прочел. Дураком его не назовешь. — Будто в одних книгах дело! Ты, Костя, надежный человек. И не спорь! — Таня оттолкнулась палками, и лыжи скользнули вперед. Костя пожал плечами. Тоже оттолкнулся. Но не проехал и десятка метров — Таня, обернувшись к нему, стояла на лыжне. Что-то придумала она, смотрела на Костю хитровато и словно бы испытующе: — Знаешь, Костя… Вот допустим — ведь такое можно допустить? — я сломала сейчас лыжу. Что бы ты сделал? — Что?.. Ну, свою отдал бы. — А сам? — Сам и на одной доеду. — А если бы ногу я сломала? Костя нахмурился, оглядел свои лыжи, кусты ивы у ручья. — Веток можно наломать, положить аккуратно на лыжи… Куртку бы постелил, посадил тебя и повез. — А если бы, допустим, на Севере это было? И в радиусе ста километров нет людей… — Чего это нас занесло туда? — уклоняясь от трудного вопроса, спросил Костя. — А просто: мы геологи. Нефть ищем. Или марганец, никель. — И нога сломана? — Сломана, — подтвердила Таня и, будто от сильной боли, поморщилась. — Ужас. Просто шагу не могу ступить. — Шалаш бы сделал. Костер развел. — А спички у нас кончились. И нечего есть. Рация, как на беду, вышла из строя. Батареи, кажется, сели или там замыкание… — Тогда не знаю… — сокрушенно вздохнул Костя. — Но ведь ты-то здоровый. Ноги целы, лыжи. — Правильно, — обрадовался Костя, — позвать на помощь. — И тут же озадаченно спросил: — А ты? Если — волки, медведи? Там зверья сколько угодно. Ружье-то хоть есть у нас? — Ружье?.. Наверно, есть. — Нет, все равно опасно. Начнешь стрелять — одного убьешь, второго. А их же много, стая. Голодные. — Голодные, — боязливо подтвердила Таня. — Ну нет, — Костя твердо сжал губы, — тогда и я бы остался. Вдвоем не так страшно. — Но почему? Ведь ты можешь спастись. Жить-то хочется. В свой город приехал бы, домой… — Что ты мучаешь меня?! — рассердился Костя. — Говорю: остался бы. Да, остался! Увязая в снегу, он обошел Таню, выскочил на лыжню и быстро пошел вперед. Долго не могла догнать его Таня. У мостика через ручей Костя остановился. Когда Таня подъехала, попросил: — Не надо больше о таком говорить. — Хорошо, — кивнула она. — Когда-нибудь объясню, почему так спрашивала. — И, будто не было никакого трудного разговора, весело спросила: — А видел, как Бестемьянова вчера выступала? — У нас телевизор не работает. — Починить разве нельзя? — Можно. — Так что же вы? — Починим, — вздохнул Костя и горько подумал: «Чего там чинить! Может, внутри менять все надо. Еще как трубка цела осталась… А лучше — новый купить…» Конечно, тут не обошлось без Любы Сорокиной. Точная фамилия. Вот ведь сорока настоящая! В понедельник о лыжном походе уже все в классе знали. Собственно, никакой тайны тут и не могло быть. И сама Таня сказала бы. Заодно не мешало и поинтересоваться: почему так мало пришло народу. Снег нагнал такой страх? Или, возможно, боялись к началу показательных выступлений фигуристов опоздать? Или вообще у них в классе никакой дружбы нет? Так что из лыжного похода тайны делать никто не собирался. Лишь непонятно было — для чего всему классу рассказывать небылицы о том, как девчонки будто бы выбились из сил, отстали, а Березкина и Гудин зачем-то оторвались от основной группы и, как говорится, на втором дыхании скрылись в «неизвестном направлении»? Таня сразу поняла: работа Сорокиной. Таиться Березкина не умела, подошла к Любе в коридоре и в упор спросила: — Ты выдумала? Ты слухи разносишь? — Танька, — округлила яркие глаза Люба, — да откуда ты взяла? Ничего такого я не говорила. Хотя… ведь это правда — ты с Гудиным вперед уехала. — Ох, сорока, отрезать бы тебе длинный язык и на гвоздик повесить, с табличкой: «Наказана за болтливость!» Только нет, не накажешь. И на чужой роток не накинешь платок. Нашлись такие — улыбаются многозначительно, перемигиваются. Олег Чинов, открыв перед Таней дверь физкабинета, учтиво склонил голову: — Чемпионам всегда уступаем дорогу. А Петя Курочкин целый урок грыз колпачок шариковой ручки. На переменке по рукам ходил тетрадный листок: Наконец дали и Тане почитать. — Хоть бы настоящие стихи научился писать, — возвращая листок Курочкину, сухо сказала она. — Примитив. Причем довольно пошлый. Бездарное рифмачество! — Но, но, мадам! — картинно возмутился Олег Чинов и поднял палец с длинным ногтем. — Осторожнее на поворотах, мадам! В стихах незримо присутствует сам Александр Сергеич. Лучше бы Олегу не упоминать имя великого поэта. По лицу Тани скользнула презрительная усмешка: — В самом деле, Пушкин присутствует. Но вы… Вы — жалкие плагиаторы. Вам даже не к чему пристроить чужую строку! Как ни скор Олег на слово, как ни подвешен у него язык, а растерялся, губы тонкие сжал. И Курочкину нечем крыть. Сильно сказала. Но что-то ответить надо. Тряхнул Петя своим золотым чубом и с достоинством изрек: — Ничего, Березкина, дай срок. Когда-нибудь станут и меня цитировать. Неожиданно легко положила Таня главных своих противников на лопатки, и тут ей открылась истина: не прятаться в кусты надо, а самой наступать, в бой идти смело!.. Собственно, истина старая, известная. Разве ее отец не так же поступал? Разве прятался?.. А Костя Гудин воспринял глуповатый, с пошлым намеком стих Курочкина с обидой. Возмутился Костя, но… вида не показал. Влияние Чинова и Курочкина в классе было сильным. Их побаивались: унизят, высмеют. А то и стишок Петя выдумает. Может, и не очень складный, но все равно смеются ребята, гогочут. Приятного мало. И Костя промолчал. Его молчание, то, что он никак не отреагировал ни на плоские шуточки относительно их «побега в туманную неизвестность», ни на дурацкие вирши Курочкина, задело Таню. Неужели испугался? А говорил, что ничего не боится. «Эх, Костя, с такими-то плечами и в кусты!..» — вздохнула про себя Таня. И назло всем, назло Косте Таня стала нарочно громко заговаривать с ним, шутить, подсаживаться к нему за парту — узнать, например, как решил задачку по геометрии. Костя смущался открытым ее вниманием, краснел, сбивался в объяснениях, страдал от того, что на них с любопытством смотрят. Но когда Таня, наконец, уходила, он уже через минуту с нетерпением ждал: может, снова взглянет на него, улыбнется, подойдет… В школьном дворе, перед ледяной дорожкой, Таня отдала ему свой портфель: — Ух, сейчас так разбегусь — за одну секунду пролечу! На улице, не стесняясь ребят, сказала: — Идем, Костя, смешную историю расскажу!.. И рассказывала, и смеялась, один раз даже взяла его под руку. Так прошло два дня. На третий Костя не выдержал, спросил: — Ты все это… специально? — Что специально? — Разговариваешь. Ходишь со мной. — Молодец, догадался! А я думала, что и этого побоишься. Конечно, надо доказать, что мы выше этого. Всяких разговорчиков, намеков, глупых стишков. Ведь правда же? Чего нам бояться? Они подходили к подъезду ее высоченного дома с желтыми и красными, будто игрушечными балкончиками. Косте было жалко: вот сейчас, через минуту, она скроется в этом огромном каменном доме и он останется один на один со своей неуверенностью. «Доказать!..» Он так и предчувствовал — только доказать. Неужели только ради этого… — Так ты согласен, — снова повторила Таня, — ведь нам нечего бояться, верно? — Конечно, — вяло кивнул он. — И вообще, смешно: какие-то дикие представления о дружбе! В восьмом классе! На следующем комсомольском собрании обязательно надо об этом поговорить. Ты не выступишь? — Не знаю, — ответил он неопределенно. — А ты выступи. Костя посмотрел на унылые сугробы, на протоптанную к подъезду дорожку. — И о чем говорить? — О дружбе, естественно. Видишь, какая сплоченность у нас: семь человек пришли в парк! Нет, странные происходят вещи! Ребята разбиты на кучки, шепчутся, подсмеиваются, правду боятся сказать. А Курочкин с Олегом вообще всякую совесть потеряли. И какого мнения о себе! — Ну зачем уж так на них… Они ведь к тебе… хорошо… — Что хорошо? — Относятся. Дружить хотят. Страдают. — Ой, не могу! — Таня закатила глаза. — Страдают! Комедию разыгрывают — вот что. Публику потешают. Разве так дружат! — А как? — спросил Костя. Таня сделалась серьезной, проследила взглядом за крупной снежинкой, падавшей с высоты. — Иначе… Вот, может быть, как у нас с тобой… Да, как у нас, — строго подтвердила Таня и все-таки не смогла удержаться — смахнула с погончика Костиной куртки десяток приставших снежинок. — Ну, до завтра. Пока! — радостно кивнула и побежала к подъезду. И Костя остался один. Один среди пушистых сугробов прекрасного белого снега. В четверг учительница литературы раздавала домашние сочинения, которые ребята писали недели полторы назад. Передавая тетрадь Сорокиной, она сказала: — Люба меня порадовала. Глубокая, самостоятельная работа. И грамотная. Изложена хорошим языком. Довольная похвалой, Люба зарделась, опустила длинные ресницы. Таня обернулась с первой парты — посмотреть на Сорокину. Ничего не скажешь — красивая девочка. «Несправедлива я к ней, — раскаянно подумала Таня. — И как еще мало, оказывается, знаю ее…» А Люба точно подслушала Танины мысли. На другой день у них состоялся любопытный разговор. Подошла сама Люба: — Тань, ты завтра не свободна? Хотела пригласить тебя. Так сказать, на чашку чая. — А если по правде? — Таня подмигнула Сорокиной. — День рождения, да? — Нет-нет, честно — просто посидеть. Ты вот сама агитируешь за дружбу. Все говорят о ней, призывают, дают советы. А как дружить? Только в походы ходить? Коллективно посещать кино, филармонию? — Разве это плохо? — И только в этом жизнь? А посидеть в домашней обстановке, послушать современную музыку? Мы не в тридцатые годы живем. Тогда, говорят, даже занавески на окнах считали мещанством. Теперь другие идеалы. Двадцать первый век на пороге. — Зачем ты разъясняешь «дважды два»? Хорошо, согласна, от имени двадцать первого века постучу в твою дверь. — У нас мелодичный звонок, — улыбнулась Сорокина. — Значит, нажму кнопку мелодичного звонка. Это более современно. А кто еще будет? — Танечка, тебе обязательно всю программу распиши! Я, например, люблю неожиданности, парадоксы. Ты ожидала, что я приду с лыжами в парк? — Не очень, — призналась Таня. — А я, видишь, пришла. — Ну хорошо, — улыбаясь чему-то своему, согласилась Таня. — В какой час мелодично звонить? — В семь. — Надеюсь: не в семь утра? А то с твоими парадоксами… Я бы не удивилась. — Нет-нет, — прыснула в кулак Люба. — До этого еще не дошло. В девятнадцать ноль-ноль. По московскому времени. Неожиданное приглашение Сорокиной Таню заинтересовало. Может, в самом деле Люба права? Одними запланированными походами и экскурсиями дружный коллектив вряд ли создашь. Теперь у телевизора много времени проводят. Увидят в программе международную встречу по хоккею или то же фигурное катание — ставь крест на любой экскурсии. А если и сагитируешь пойти вместе в кино, то велик ли толк? Почти каждый еще до коллективного похода посмотрел фильм, все обговорили, выяснили — чего жевать пережеванное! Не получится дискуссии, не разговорятся ребята. Другое дело дома, в привычных условиях. Там-то скорее можно понять человека. Конечно, чего скрывать — любопытно Тане было и другое: кого пригласила Сорокина? И почему именно ее, Таню, пригласила? Дружбы, каких-то особых отношений между ними вроде не наблюдалось… В субботу, когда вышли из ворот школы, Люба заговорщически кивнула: — Запомнишь? Второй подъезд, второй этаж, квартира двадцать. — Сплошные двойки. Прямо страшно. — Зато время проведем на пять. Не прощаюсь. — И Люба, не снимая перчатки, послала воздушный поцелуй. «Что-то затевается, — подумала Таня. — Такой приветливой Люба со мной никогда не была… Ну посмотрим, кто кого удивит…» Ровно в семь часов вечера на второй этаж поднялся старичок в красных сапожках, в пышной меховой шапке и коричневой дубленке, подпоясанной широким ремнем. Старичок потрогал седую, шелковистую бороду, достал из кармана листок и, не обратив внимания на призывно красневшую, как глазок светофора, кнопку звонка, забухал кулаком в дверь. — Кто там? — тревожно донеслось из квартиры. — Телеграмма! Дверь приоткрылась, и Люба с удивлением оглядела низкорослого старичка. — Кому телеграмма? Не отвечая, старичок протянул бланк. Люба развернула листок, прочитала наклеенные строчки, и тонкие, как шнурочки, брови ее приподнялись. Внимательно вгляделась в старичка с бородой. — Таня? Ты?.. Ну, конечно, я узнала! Ребята, сюда! Вот это сюрприз! Ребята не заставили себя ждать, в ту же минуту в передней появились Олег Чинов и Петя Курочкин. В фирменных джинсах, модные, расфранченные. Петины кудри блестели особенно ярко. — Ну даешь! Десять очков вперед! — восхищенно проговорил Олег. — А телеграмма-то! Настоящая, на бланке! — И Люба выразительно прочитала: — «Встречайте в девятнадцать часов. Спецрейс из космоса. Обнимаю — двадцать первый век!» — Сюрприз — что надо! — Чинов подскочил к Тане. — Разрешите, мсье, за вами поухаживать. Позвольте вашу дубленочку, помогу… — Я сам, — басом сказала Таня и не выдержала, рассмеялась: — Ой, страху натерпелась, пока шла! Хорошо — на улице темно. — Кого же бояться с такой представительной бородой! — воскликнул Олег. — Любой дорогу уступит. — Он провел рукой по шелковистой, чуть вьющейся бороде. — Из костюмерной театра? — Оттуда, — подтвердила Таня. — Специально ходила. Дубленку с Таниных плеч Олег все же снял. Прежде чем повесить на вешалку, словно взвешивая, подержал в руках: — Приличный товарец. Почем такие в космосе? Не за доллары? — Какие низменные вопросы! — перебил Курочкин. Он тоже хотел выглядеть джентльменом. — Прошу вашу шапочку. Потом Таня сняла бороду, и Петя, встряхнув чубом, продекламировал: — И наконец в земной красе она предстала перед нами. — Может быть, хватит стихов? — Таня мельком оглядела себя в зеркало и одернула на плечах белый гольф, заправленный в голубые джинсы. — Вот именно, — подхватила Люба. — Израсходуете все восторги и рифмы, и хозяйке ничего не останется. — Она тоже кинула взгляд на зеркало и сразу успокоилась: о нет, ей-то всего достанется — в нежно-зеленом расклешенном платье, с черной бархаткой на шее, она, конечно же, смотрится эффектнее. И фигура… Фигура взрослой девушки. В углу комнаты был накрыт низенький журнальный столик, над которым склонился зеленый колокол торшера. На соломенных салфетках расставлены чашечки для кофе. Тут же — коробка конфет, печенье, ваза с яблоками. — Нравится? — Люба обвела рукой комнату. — Уютно, — кивнула Таня и осмотрелась. Пианино у стены, тахта, застеленная ковриком. Прекрасная репродукция репинской «Незнакомки». Волны штор, закрывающих окно. Магнитофон. Цветы. Действительно уютно. — Моя личная комната, — с удовольствием сказала Люба. — Чувствуйте себя как дома. Мои дорогие родители… — То есть предки, — уточнил Олег, — которых иногда, для удобства обращения, называют родителями. — Можно и так, — улыбаясь Олегу, согласилась Люба. — Так вот, мои предки еще вчера улетели на свадьбу к маминой подруге. — По этому случаю — ура! — мгновенно отреагировал Олег. — А больше никого не будет? — осторожно спросила Таня. — В том вся и прелесть! — снова откликнулся Олег. Он опустил палец на кнопку торшера и, недовольно щурясь, взглянул вверх. — Петя, надо же помнить об экономии энергии. Требование века! А здесь? Безобразное расточительство! Три лампы горят. Курочкин с готовностью выключил свет, и комнату тотчас наполнил зеленоватый полумрак. С кофе расправились быстро, а вот общего разговора так и не получилось. Поэтому обратились к испытанному средству: — Люба, музыку можно? — Как же без музыки? Обязательно!.. Любимица Италии, Рафаэлла Карра. Последняя запись. Голос певицы звучал тихо и грустно. Хотелось замереть, закрыть глаза и слушать. И Тане понравился этот голос. Но все же было как-то не по себе. Мысленно Таня готовилась к другому — будет много ребят, разных разговоров, хотя, конечно, не исключала и музыки. А Люба уже хлопала в ладоши. — Ребята! Внимание! Под эту музыку и танцевать можно! — Она кинулась к магнитофону, прибавила звук, обернулась к Олегу, но тот, держа Таню за руку, уже вел ее в центр комнаты. Они встали друг перед другом. — Ты, наверно, хорошо танцуешь, — немного смущаясь, сказала Таня. Танцевал Олег действительно хорошо. Тонко чувствовал ритм, движения его были легки, изящны. И Таня увлеклась танцем, будто слилась с музыкой и голосом певицы, ритмично взмахивала тонкими и гибкими руками. — А у вас отлично получается! — извиваясь перед высоким Курочкиным, усмехнулась Люба. — Стараемся, — кивнул Олег. — Но кто же нас, но кто же нас похвалит?! — патетически вопрошал Петя, не сбиваясь с ритма и лихо перебирая худыми ногами. — Молодцы, молодцы! — Таня показала большой палец и громко засмеялась. Ей вдруг стало легко и радостно в этой компании. И она подумала, что хорошо бы и в школе организовать эстрадный оркестр. Надо к директору пойти. Еще в прошлом году обещал инструменты для оркестра. Или шефов с завода попросить. Такой физкабинет оборудовали, даже мини-ЭВМ установили, неужели с оркестром не помогут?.. Таня так увлеклась своими планами, предположениями, что забыла и о танце, и о партнере. Но Олег не привык, чтобы о нем забывали… — Ау! Танечка! Ты где? — Ох, Олег, прости! Размечталась… — О чем же? Если не секрет, конечно… Может, о дружбе? — Почему бы и нет? Дружба — это всегда замечательно. — Ой ли?! Вспомни: мы к тебе со всей душой, а ты… «Бездарные плагиаторы»! За что? — Заслужили. — Мы?! Которые тебе счастья и добра желают… — Очень интересно. Очень… — Рафаэлла Карра в это время закончила свою песню, и Таня, усевшись на тахту, взяла яблоко и с иронией повторила: — Очень интересно. Оказывается, счастья и добра желаете. — Как самому дорогому человеку, — преданно подтвердил Олег. — Вот как! Тогда объясните, а то я не понимаю. — Все понимают, а ты… — Да, не понимаю. Представь — не доходит! — Таня постучала себя по голове. — Тупая. Глупая. Олег сердито усмехнулся: — Чего же не понять! Настоящих парней, значит, — побоку, без надобности, а с каким-то Гудком — не разлить водой. До дому тебя провожает. И уж рад-то! Кто? Тупарь, чмырь болотный! — Олег, где же твоя интеллигентность? Так говорить о товарище! — А ты о нас — лучше? — Но тогда была причина, вы оскорбили… — У нас будто нет причины! Подумай: на кого променяла! Серый, примитивный… — Элементарный, — вспомнила Таня. — Абсолютно! — Хватит, хватит ссоры! — Люба поставила новую кассету. — Давайте танцевать! — И положила руки Олегу на плечи. Петя Курочкин виновато посмотрел сверху на расстроенную Таню. Даже стихотворной строчки не мог придумать. Она пожалела его: — Ну, непримитивный, неэлементарный, давай уж попрыгаем. Петя обрадовался и, не сводя с Тани глаз, энергично заработал ногами и руками. — Все-таки интересно, — сказала Таня через минуту, — и ты такого же мнения о Косте Гудине? Но договоримся: по-честному, не юлить. — По-честному, значит… — Курочкин вздохнул. — Ладно. Только и ты по-честному. Вот скажи, а зачем тебе дружить с ним? Сама рассуди, какой смысл? Отец-то у Гудка по-черному пьет. — Как это? — не совсем поняла Таня. — Обыкновенно. Пьяница. — У Кости? — переспросила она. — А ты что, — обернувшись к ним, брезгливо поморщил губы Олег, — разве не знаешь? Законченный алкаш. Ему вытрезвитель — дом родной. — Я не знала, — растерянно сказала Таня. — Честное слово. — Плохо, — наставительно заметил Олег. — Надо знать. Начальство все-таки. Вот и влипла. Связалась с этим… Лицо у Тани как-то осунулось, руки повисли вдоль тела. И танцевать перестала. — Что ты взъелся! — пробурчал огорченный Петя. — Это ведь отец. А Гудок при чем? — При том. Яблоко от яблони недалеко падает… Слыхал? Таня присела на тахту, помолчала, задумчиво глядя перед собой, и неожиданно, будто сердясь, проговорила: — Не верю. Глупости! — Не веришь, что алкаш? — В пословицу не верю. — Народом подмечено, — сказал Олег. — Все равно… Да вы же просто не знаете Костю, раз так о нем… Олег подошел к пианино, открыл крышку, раз и другой стукнул пальцем по крайней клавише. Внимательно послушал басовитый звук и обратился к Тане: — Хорошо, допускаю: Костя — парень в норме. Но разве это меняет дело? Какой тебе интерес дружить с ним? Ни весу, ни возможностей, ни престижа. Круглый нуль. А у тебя мать — артистка. Ее в городе знают, хоть, может, и не звезда, не прима. Отец — известный скульптор. Почет, уважение, за границу ездит. Своя «Лада». Сечешь, каков уровень! И вот дочка, о тебе, о тебе говорю, — Олег показал на Таню пальцем, — дочка дружит с сыном алкаша. Цирк Шапито! Разговорчиков хочешь? Моя тетка в театральной костюмерной работает. Как начнет — не переслушаешь. Всем косточки перемоет. Ну, решай задачку: мать и отец у тебя придут в восторг от такой милой информации? Когда Олег сказал про «отца», у Тани как-то сразу тяжело-тяжело стало на сердце. Отец. Родной отец. Был бы он жив… А этот — не все ли ему равно? — Живописно расписал. — Таня горько усмехнулась. — А скажи, пожалуйста, почему это вдруг обо мне такая трогательная забота? — Снова не врубилась? Петя, объясни, как поэт. Курочкин повертел в руках яблоко, перевел взгляд на Березкину, сидевшую в напряженной позе, и как поэт изъясняться не стал: — Ты же лучшая в классе девчонка. В комнате воцарилась тишина. — Мы танцевать будем? — недовольно спросила Люба. — Обожди, перекур. — Олег достал из кармана сигареты. Себе вынул из пачки и Пете. Небрежно чиркнул спичкой. — Дамам не предлагаю. Лично у меня вид курящей девицы вызывает глубокую антипатию… А ты, Петр Курочкин, — пустив к потолку струйку дыма, покосился на приятеля Олег, — рассуждаешь, между прочим, весьма примитивно. Что значит — лучшая девчонка?.. Расплывчатое понятие… Люба, скажешь, не лучшая? То-то, сочинитель. Не в этом дело. — А в чем? — присев на подлокотник кресла, быстро спросила Люба. Торчащая в губах сигарета, важный, покровительственный вид, небрежный тон — все вызывало в Тане протест. — Догадываюсь, что имеешь в виду, — прямо посмотрев Чинову в лицо, сказала она. — Впрочем, ты это уже сказал. Хорошо, когда у «лучшей девчонки», помимо всего прочего, отец и мать — известные люди, у которых машина и которые бывают за границей. — И что же плохого я сказал? Что обидного для тебя? — Олег смотрел мягко, будто пытался внушить маленькой девочке простую истину. — Машина у вас «Лада», желтого цвета, даже номер помню — 22–25… Это я сказал? Ну и что? Машиной сейчас не удивишь. И за границу многие ездят. — Не надо, Олег, не звени словами. Все ты прекрасно понимаешь. А думать так — пошло. Очень пошло. — Пошло? Это ты точно знаешь? Из достоверных источников? В учебнике прочитала? — Олег, не торопясь, обернулся к Любе, сидевшей рядом, на подлокотнике. — Любочка, это в самом деле пошло? Та потрогала пальцами жемчужину на черной бархатке и горестно (ее родители за границу не ездили, машины не имели) вздохнула: — Элементарно… Да-да, Таня, — перехватив тревожный взгляд одноклассницы, подтвердила Люба, — элементарно и обыкновенно. Не согласна? Тогда покажи мне не пошлого человека. Нет таких. Все так думают. Время такое. Люди устраиваются. Берут от жизни все, что могут. Здоровье берегут… И я такая. Хотите, признаюсь?.. Ладно, признаюсь. Русачка пятерку мне поставила за сочинение. Расхвалила. Думаете, я сама писала? Зачем? — блестя белыми зубами, рассмеялась Люба. — Кому это нужно! У меня двоюродная сестра пять лет назад закончила школу. На медаль закончила. Все сочинения хранила. Недавно мы помогали им переезжать на новую квартиру, и я попросила тетрадки… Только смотрите, не выдавайте меня… А Гудин твой, думаешь, отчего сияет? Что, влюбился без памяти? Сомневаюсь, Танечка. Тоже свой интерес имеет. И о чем-нибудь таком мечтает… машинном. Таня не возмутилась. Опустила голову. Вспомнила любимые свои книги. Вспомнила Гулю Королеву, летчика Маресьева, пробиравшегося с перебитыми ногами к своим. Этими людьми она восхищалась, гордилась, им хотела подражать. А ее собственный отец. Разве не герой!.. Но говорить сейчас о книгах, что-то доказывать у Тани не было ни сил, ни желания. Да и сможет ли убедить? На все ответят: тогда было другое время. Олег еще и так, наверно, скажет: «В книгах напишут красиво…» Говорить же о погибшем отце, здесь, в этой небольшой уютной комнате, она тем более не могла. Тане стало горько, одиноко и скучно. Лучше бы не приходила сюда. [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Проверка
Ответить
Главная
Форумы
Раздел досуга с баней
Библиотека
Добряков "Когда тебе пятнадцать"
