Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Поиск сообщений
Наш YouTube
Пользователи
Зарегистрированные пользователи
Текущие посетители
Вход
Регистрация
Что нового?
Поиск
Поиск
Искать только в заголовках
От:
Новые сообщения
Поиск сообщений
Меню
Главная
Форумы
Раздел досуга с баней
Библиотека
Дэниэл Киз "Множественные умы Билли Миллигана"
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 387328" data-attributes="member: 1"><p>Денни оказался на улице, недоумевая, почему он идет по замерзшей улице в разорванной рубашке, босиком, без перчаток. Он повернулся и пошел обратно в дом, а войдя, с удивлением увидел, что Джим стоит на пороге и смотрит на него как на сумасшедшего.</p><p></p><p>Денни увидел за спиной Джима упавшую елку и смятые подарки. И вдруг испугался.</p><p></p><p>– Я не хотел опрокидывать твою елку, – сказал Джим, пораженный невероятной переменой в лице брата: прежний гнев исчез, и теперь Билли был испуган и дрожал.</p><p></p><p>– Ты сломал мою елку, – заплакал Денни.</p><p></p><p>– Извини.</p><p></p><p>– Желаю тебе веселого Рождества, – хныкал Денни, – потому что мне ты его испортил.</p><p></p><p>Кэти, которая ждала в машине, вбежала вся побледневшая:</p><p></p><p>– Полиция!</p><p></p><p>Через несколько секунд раздался стук в дверь. Кэти посмотрела на Джима, потом на Билли, который плакал, как ребенок.</p><p></p><p>– Что вы собираетесь делать? – сказала она. – Что, если они…</p><p></p><p>– Лучше впустить их, – сказал Джим.</p><p></p><p>Он открыл дверь и впустил двух офицеров.</p><p></p><p>– Мы получили сообщение о беспорядке, – сказал один, заглядывая в гостиную.</p><p></p><p>– Ваши соседи позвонили и пожаловались, – добавил другой.</p><p></p><p>– Извините, офицер.</p><p></p><p>– Сегодня канун Рождества, – сказал первый. – Люди собрались со своими детьми. Что тут происходит?</p><p></p><p>– Просто семейная ссора, – сказал Джим. – Но уже все в порядке. Мы не знали, что производим такой шум.</p><p></p><p>Офицер сделал пометку в блокноте.</p><p></p><p>– Не надо ссориться, ребята. Держите себя в рамках.</p><p></p><p>После того как полицейские ушли, Джим взялся за пальто.</p><p></p><p>– Ладно, Билли. Думаю, пора прощаться. Я пробуду в Ланкастере еще пару дней, потом должен вернуться на базу.</p><p></p><p></p><p>Когда Джим и Кэти уходили, Денни все еще плакал.</p><p></p><p>Дверь захлопнулась. Томми огляделся, пораженный. Его рука кровоточила. Он вынул осколки стекла из ладони и промыл порезы, удивляясь, куда ушли Джим и Кэти и почему квартира в таком беспорядке. Он так трудился над этой елкой, а теперь – посмотрите на нее! Все подарки он и другие сделали своими руками – ни одного купленного. Наверху у него был рисунок для Джима – морской пейзаж, который, он знал, понравился бы Джиму. Он хотел подарить его брату.</p><p></p><p>Томми поднял упавшее дерево и постарался, чтобы елка опять выглядела прилично. Но большинство украшений были повреждены. Такая красивая была елка! У него хватило времени только на то, чтобы приготовить подарок для Марлен до ее прихода. Томми проявил инициативу и позвал ее на Рождество.</p><p></p><p>Марлен была потрясена беспорядком.</p><p></p><p>– Что случилось?</p><p></p><p>– Я не знаю, – сказал Томми. – Да мне и наплевать, говоря по правде. Я только знаю, что люблю тебя.</p><p></p><p>Она поцеловала его и повела в спальню. Она знала, что в такие моменты, когда в его голове все перемешивается, Билли наиболее уязвим и нуждается в ней.</p><p></p><p>Томми покраснел и закрыл глаза. Следуя за ней, он удивлялся, как это получалось, что он никогда не задерживался на пятне достаточно долго, чтобы потом выйти из спальни.</p><p></p><p></p><p>В день Рождества Аллен, не имевший представления о том, что случилось накануне, отказался от попытки объяснить причину беспорядка в гостиной. Он мысленно опросил всех, но никто ему не ответил. Боже, как надоели все эти моменты переключения! Аллен постарался по возможности спасти подарки, вновь завернул разорванные пакеты и погрузил их в машину, захватив и рисунок Томми для Джима.</p><p></p><p>Когда Аллен приехал на Спринг-стрит, он быстро сообразил, что случилось накануне. Джим был чертовски сердит на него за бросок ножом, а Кэти, Дел и мать бросились обвинять его в каких-то ограблениях.</p><p></p><p>– Это ты совершил те дорожные ограбления, – кричал Дел, – и использовал для этого машину, которая зарегистрирована на имя твоей матери.</p><p></p><p>– Я не знаю, о чем вы говорите, – кричал в ответ Аплен.</p><p></p><p>Чувствуя отвращение ко всему и всем, он громко протопал наверх.</p><p></p><p>Пока его не было, Дел проверил карманы его куртки и нашел ключи от машины. Он, Кэти, Джим и Дороти вышли на улицу проверить багажник. Они нашли кредитные карточки, удостоверения водителя и карту дорог. Места отдыха по дороге 33 были помечены крестиками.</p><p></p><p>Когда они возвращались, Кевин стоял в дверях, наблюдая за ними.</p><p></p><p>– Ты сделал это, – обвинил его Дел, ткнув ему в лицо улики.</p><p></p><p>– Не о чем беспокоиться, – ответил Кевин. – Меня не поймают. Это идеальное преступление. Говорю же, отпечатков нет, а гомики будут помалкивать.</p><p></p><p>– Чертов дурак! – закричал Дел. – Джим позвонил парню, чей кошелек ты украл. Парень видел тебя в городе. Ты втянул всю нашу семью в твое проклятое «идеальное преступление».</p><p></p><p>Все увидели, как лицо Билли изменилось: холодность уступила место панике.</p><p></p><p>Они решили помочь Билли, избавившись от улик. Джим возьмет «гран-при» с собой в Спокан и будет выплачивать за нее кредит. Билли должен выехать из квартиры на Сомерфорд-сквер в меньшую квартиру на Мэйвуд-авеню.</p><p></p><p>Слушая все это, Денни недоумевал, о чем это они говорят и когда же начнут открывать подарки.</p><p></p><p>Глава шестнадцатая</p><p>1</p><p>В среду, 8 января, поджидая Марлен на ланч в торговом центре Мемориал-Плаза, Томми увидел, как к аптечному магазину Грея подъехал фургон. Они заметили поставщика, вошедшего в магазин с большой коробкой. Томми пробормотал:</p><p></p><p>– Привезли наркотики. Значит, фармацевт будет сегодня работать допоздна.</p><p></p><p>Марлен посмотрела на него с любопытством. Он не знал, почему сказал это.</p><p></p><p>Кевин планировал ограбить магазин. Он встретился с Уэйном Лафтом и с другим приятелем, Гоем Бейли, и предложил им свой план. Те совершат ограбление и львиную долю наркотиков и денег возьмут себе. А он удовольствуется двадцатью процентами за составление плана.</p><p></p><p>В ту ночь, следуя инструкциям Кевина, двое грабителей подождали до половины второго, потом под угрозой оружия заставили фармацевта вернуться в магазин, опустошили сейф и шкаф с наркотиками.</p><p></p><p>Следуя плану, они выехали в лес, перекрасили свой белый «додж-универсал <em>»</em> в черный цвет и поехали дальше, за Кевином. Дома у Бейли Кевин проверил ассортимент наркотиков: риталин, прелудин, демерол, секонал и еще много других.</p><p></p><p>Кевин вычислил, что, если продавать наркотики на улицах, можно получить тридцать – тридцать пять тысяч долларов, и увидел, как любопытство на лицах приятелей сменяется жадностью. По мере того как ночь подходила к концу и все уже забалдели, каждый из двух тайно подошел к Кевину с предложением убрать третьего, а добычу поделить между собой. К утру, когда и Бейли, и Лафт «отключились», Кевин упаковал деньги и наркотики в два чемодана и отправился в Коламбус на своих двоих. Он знал, что никто из них не осмелится выступить против него. Его боялись. Они часто повторяли, что Кевин псих, что однажды он кулаком пробил дверь и расстрелял из автомата Томпсона машину знакомого парня.</p><p></p><p>Полиция будет предупреждена, в этом Кевин не сомневался. Но как только он избавится от наркоты, никто ничего не сможет сделать. Фармацевт видел их лица, а не его. Не было ничего, что могло бы связать его с ограблением.</p><p></p><p>На следующий день, когда Марлен взяла «Ланкастер игл газетт» и прочитала об ограблении аптечного магазина Грея, она почувствовала внезапную слабость.</p><p></p><p>Несколько дней спустя Томми пришел, чтобы вместе с ней пообедать. Она с удивлением увидела, что он перекрасил свой старый «додж» в черный цвет, причем неряшливо.</p><p></p><p>– Ведь это ты сделал, да? – прошептала она.</p><p></p><p>– Что? Покрасил машину? – с невинным видом спросил Томми.</p><p></p><p>– Ты ограбил аптечный магазин.</p><p></p><p>– Ой, зачем так кричать! Теперь ты называешь меня преступником? Марлен, я ничего об этом не знаю. Клянусь тебе!</p><p></p><p>Марлен смутилась. Что-то говорило ей, что он виноват, но он так искренно огорчился, когда она его обвинила. Если только он не был величайшим актером в мире, его отрицание было правдой.</p><p></p><p>– Я молю Бога, чтобы ты не был замешан в этом, – сказала она.</p><p></p><p>После того как они расстались, Аллен расстроился из-за обвинений Марлен. Он чувствовал, что что-то не так. Возвращаясь на работу, он решил, что ему нужна помощь.</p><p></p><p>– Внимание, ребята, – громко сказал он. – У нас проблемы.</p><p></p><p>– Все в порядке, Аллен, – сказал Артур. – Смотри на дорогу.</p><p></p><p>– А ты не хочешь сесть за руль?</p><p></p><p>– Лучше не надо. Я плохо себя чувствую на американских дорогах. Поезжай, пожалуйста.</p><p></p><p>– Ты можешь как-нибудь объяснить происходящее? – спросил Аллен.</p><p></p><p>– Я был так занят научной работой в период последнего «спутанного времени», что толком не знаю, но подозреваю, что кто-то из «нежелательных» крадет время и совершает преступления.</p><p></p><p>– Вот и я хотел сказать тебе то же самое.</p><p></p><p>– Полагаю, нам нужен Рейджен, – сказал Артур. – Ты можешь его найти?</p><p></p><p>– Я пытался. Господи, его никогда нет на месте, когда он требуется!</p><p></p><p>– Хорошо, попробую отыскать его. А ты внимательнее следи за дорогой.</p><p></p><p>Артур поискал в своем сознании, заглянув в темноту, окружающую пятно. Он увидел образы других. Кое-кто спал в своих кроватях, кое-кто сидел в тени. «Нежелательные» отказались смотреть на него, они больше не признавали его власти над собой. Наконец он нашел Рейджена, занятого игрой с Кристин.</p><p></p><p>– Ты нужен, Рейджен! Мне кажется, кто-то совершил преступление или несколько преступлений, и теперь всем грозит опасность.</p><p></p><p>– Это не моя проблема, – сказал Рейджен. – Я не совершал тех преступлений.</p><p></p><p>– Я верю тебе. Однако позволь напомнить, что, если кто-то из нас попадет в тюрьму, туда пойдут все. Представь Кристин, маленькую симпатичную девчушку, запертую вместе с сексуальными маньяками и извращенцами.</p><p></p><p>– Черт с тобой! – согласился Рейджен. – Ты знаешь мою слабость.</p><p></p><p>– Мы должны точно выяснить, что происходит.</p><p></p><p>Артур приступил к общему допросу. Одного за другим он спрашивал членов семьи, и хотя он был уверен, что некоторые из «нежелательных» лгут, картина стала проясняться. Томми рассказал ему о подозрениях Марлен, что он принимал участие в ограблении аптечного магазина, и сказал также, что накануне он видел, как разгружали наркотики.</p><p></p><p>Уолтер уверял, что не трогал пистолетов Рейджена с тех пор, как был наказан за застреленную ворону, но вспомнил, что слышал голос с бруклинским акцентом, говорящий об идеальном преступлении на месте придорожного отдыха. Филип в конце концов признался в нападениях на местах отдыха, но отрицал участие в ограблении аптечного магазина.</p><p></p><p>Кевин признался, что это он спланировал ограбление.</p><p></p><p>– Но меня там не было. Я только спланировал это, а потом ограбил тех двоих парней. Простое надувательство, и все. Возможно, те парни и предупредили полицию, но я чист. Копы никак не смогут привязать меня к ограблению.</p><p></p><p>Артур сообщил Аллену и Рейджену:</p><p></p><p>– А теперь вы оба подумайте: есть ли что-то такое, за что нас могут арестовать?</p><p></p><p>Похоже, ничего такого не было.</p><p></p><p>Несколько дней спустя Билли Миллигана опознал один скупщик краденого в Коламбусе, который был в долгу у детектива из отдела по борьбе с наркотиками. Скупщик сообщил, что Миллиган продал ему некоторое количество наркотиков, сходных по описанию с веществами, похищенными из аптечного магазина Грея. Сообщение передали в полицию Ланкастера. Был выписан ордер на арест Билли.</p><p></p><p>2</p><p>В понедельник, когда Марлен после работы пришла в квартиру, Томми подарил ей обручальное кольцо.</p><p></p><p>– Я хочу, чтобы оно у тебя было, Марвин, – сказал Томми, называя ее уменьшительно-ласкательным именем. – Если что-нибудь случится, ты знай, я всегда буду любить тебя.</p><p></p><p>Марлен с недоверием смотрела, как он надевал кольцо ей на палец. О таком моменте она мечтала давно, но сейчас это причиняло лишь боль. Билли купил кольцо, потому что ожидал какой-то беды? На глазах у нее выступили слезы, но Марлен постаралась не показать вида. Неважно, что сделал Билли, неважно, что сделают с ним, – она его не оставит. В календаре за 20 января 1975 года она записала: «Я обручилась. Он ужасно удивил меня».</p><p></p><p></p><p>На следующий день арестовали Денни.</p><p></p><p>Его посадили в полицейский фургон и доставили в тюрьму округа Фэрфилд. Ему зачитали его права и стали допрашивать. Он не имел понятия, о чем они говорят.</p><p></p><p>Допрос продолжался несколько часов. Из того, что говорил детектив, Денни понял следующее: Уэйн Лафт вел машину в нетрезвом виде, был задержан и на допросе показал, что это Миллиган и Рой Бейли ограбили аптечный магазин.</p><p></p><p>Денни в оцепенении смотрел на детективов. Они хотели, чтобы он сделал добровольное признание. Когда ему задавали вопросы, голос Аллена у него в голове подсказывал, как он должен отвечать. Допрос закончился, и Денни попросили подписать показания. Усердно, высунув кончик языка, Денни с сильным нажимом написал: «Уильям Стэнли Миллиган».</p><p></p><p>– Теперь я могу идти домой? – спросил он.</p><p></p><p>– Если сможешь заплатить залог десять тысяч долларов.</p><p></p><p>Денни покачал головой, и его отвели обратно в камеру.</p><p></p><p>В тот же день, позднее, Марлен нашла поручителя и заплатила залог. Томми вернулся к Дороти и Делу, и они связались с Джорджем Келлнером, адвокатом, который представлял Миллигана в деле об изнасиловании в округе Пикэуэй два года назад.</p><p></p><p></p><p>В ожидании суда Артур узнал о других обвинениях, выдвинутых против Миллигана. Его опознали две жертвы дорожного ограбления. 27 января 1975 года дорожный патруль выдвинул дополнительные обвинения в ограблениях с отягчающими обстоятельствами в местах придорожного отдыха в округах Фэрфилд и Хокинг.</p><p></p><p>Ровно через два года после лагеря Зейнсвилля Миллигана посадили в тюрьму округа Фэрфилд.</p><p></p><p>3</p><p>Аллен желал выступить на суде в свою защиту. Артур тоже хотел присутствовать на суде и доказать, что в момент ограбления аптечного магазина его даже поблизости не было.</p><p></p><p>– А как насчет придорожных ограблений? – спросил Аллен.</p><p></p><p>– Это сделал Рейджен. Но в целях самообороны.</p><p></p><p>– Они говорят, что были еще ограбления. Одно за другим.</p><p></p><p>– Неправда, – настойчиво сказал Рейджен. – Других ограблений я не совершал.</p><p></p><p>– Тогда кто-то другой совершил, – сказал Аллен.</p><p></p><p>– А они могут это доказать? – спросил Рейджен.</p><p></p><p>– Почем я знаю? – возмутился Аллен. – Меня там не было.</p><p></p><p>– Что нам делать? – спросил Рейджен.</p><p></p><p>– Неразбериха какая-то, – сказал Артур. – Можно ли доверять этому адвокату? Ему не удалось избавить нас от Зейнсвилля два года тому назад.</p><p></p><p>– На этот раз он говорит, что можно заключить договор о признании вины, – сказал Аллен. – Насколько я понимаю, если признаться в ограблении аптечного магазина, меня приговорят к шоковому освобождению и нам, возможно, не надо будет сидеть в тюрьме.</p><p></p><p>– Что такое «шоковое освобождение»?</p><p></p><p>– Тебя сажают в тюрьму, не сообщая, сколько ты там проторчишь. А потом неожиданно выпускают условно – и ты им по гроб жизни благодарен, что твои неприятности закончились.</p><p></p><p>– Если так, – сказал Артур, – последуем совету адвоката. За это мы ему и платим.</p><p></p><p>– Хорошо, – сказал Аллен. – Так и решим. Признание вины в обмен на условное освобождение.</p><p></p><p></p><p>27 марта 1975 года Уильям Стэнли Миллиган признал себя виновным в ограблениях, в том числе с отягчающими обстоятельствами. Через два месяца Аллен узнал, что суд определил ему условное освобождение только за ограбления на придорожных местах отдыха. Но за ограбление аптечного магазина ему грозило от двух до пяти лет тюрьмы. Все были ошеломлены.</p><p></p><p>9 июня, после сорока пяти дней пребывания в исправительной колонии Мэнсфилда, Аллена посадили в синий автобус исправительной колонии штата Огайо вместе с другими шестьюдесятью девятью заключенными, скованными попарно, и отвезли в Ливанскую исправительную тюрьму.</p><p></p><p>Аллен старался не смотреть на вооруженную охрану. Как он выживет эти два года? Страх охватил его, когда автобус подъехал к тюрьме и он увидел забор из колючей проволоки и сторожевые вышки вдоль стен. Заключенные вышли из автобуса и прошли в здание через приемник-распределитель.</p><p></p><p>Первая из двух дистанционно управляемых дверей со свистом открылась, затем закрылась за ним. Это напомнило Аллену свист Челмера – и страх стал невыносимым. Аллен так и не дошел до второй двери…</p><p></p><p>Рейджен услышал свист, когда открылась вторая дверь. Он кивнул головой и прошаркал в блок с камерами в строю скованных попарно заключенных. Теперь Артур уже не властвовал. Здесь начиналась власть Рейджена. Только он один будет решать, кому вставать на пятно и сходить с него последующие два или пять лет. С громким лязгом тяжелая железная дверь захлопнулась за Рейдженом Вадасковиничем.</p><p></p><p>Глава семнадцатая</p><p>1</p><p>Рейджен нашел, что Ливанская т.юрьма значительно лучше исправительной колонии Мэнсфилда. Она была новее, чище, светлее. В первый же день на вводной беседе новичкам сообщили правила внутреннего распорядка, рассказали, какая их ждет работа и занятия.</p><p></p><p>Крупный мужчина с тяжелым подбородком и шеей футболиста встал и, скрестив руки, стал покачиваться взад-вперед.</p><p></p><p>– Так, – сказал он. – Я капитан Лич. Вы, парни, думаете, что очень крутые? Ну, теперь вы мои! Вы безобразничали на улицах, но если и здесь будете безобразить, я разобью вам ваши поганые головы. Права человека, говорите? Права для людей писаны, а не для кусков мяса вроде вас. Только высуньтесь, и я вас в порошок сотру!</p><p></p><p>Он долбил это минут пятнадцать. Рейджен решил, что человек пытается просто напугать их, что все это только слова.</p><p></p><p>Но потом Рейджен заметил, что психолог, худенький блондин в очках, проповедует то же самое:</p><p></p><p>– Вы теперь ничто. Только номера. Вы не имеете лица. Никого не интересует, кто вы и почему вы здесь. Вы только преступники и заключенные.</p><p></p><p>Слыша такие оскорбления от маленького человечка, некоторые из вновь прибывших стали отвечать ему:</p><p></p><p>– Кто ты такой, черт побери, чтобы так разговаривать с нами?</p><p></p><p>– Что это за дерь.мо, парень?</p><p></p><p>– Я не номер!</p><p></p><p>– Ты долбаный урод!</p><p></p><p>– Засунь это себе в задницу, псих!</p><p></p><p>Рейджен молчал, наблюдая реакцию заключенных. Он подозревал, что психолог нарочно провоцирует их.</p><p></p><p>– Вот видите? – сказал психолог, ткнув в них указательным пальцем. – Посмотрите, что получается. Вы не можете находиться в обществе, потому что, когда вы попадаете в сложную ситуацию, вы не знаете, как ее контролировать. На слова реагируете с грубой враждебностью и неистовством. Может быть, теперь вы поймете, почему общество стремится изолировать вас, пока вы не научитесь соответствовать ему.</p><p></p><p>Заключенные, поняв, что это был своего рода урок, сели и начали глуповато переглядываться.</p><p></p><p>В главном коридоре заключенные-ветераны наблюдали все это и отпускали язвительные замечания, когда новички стали выходить из комнаты ориентировок:</p><p></p><p>– Новое мясо прибыло!</p><p></p><p>– Эй, ****, до скорого свиданьица!</p><p></p><p>– А вон тот милашка. Она моя.</p><p></p><p>– Черт, я ее первый увидел!</p><p></p><p>Рейджен знал, что они показывают на него, и ответил ледяным взглядом. Ночью в камере он обсудил положение с Артуром.</p><p></p><p>– Здесь ты за все отвечаешь, – сказал Артур, – но я хотел бы отметить, что значительная доля тех шуток и поддразниваний – просто способ «выпустить пары», немного посмеяться. Тебе следует различать тюремных комиков и тех, кто действительно опасен.</p><p></p><p>Рейджен согласно кивнул:</p><p></p><p>– Я тоже так думаю.</p><p></p><p>– У меня есть предложение.</p><p></p><p>Рейджен слушал, чуть улыбаясь. Забавно было слышать, как Артур предлагает, вместо того чтобы приказывать.</p><p></p><p>– Я заметил, что заключенные, которые носят зеленую больничную форму, единственные – кроме охраны, – кому разрешается ходить в центре коридоров. Когда настанет время определяться на работу, было бы неплохо, чтобы Аллен попросился в тюремный лазарет.</p><p></p><p>– Зачем нам это надо?</p><p></p><p>– Работа медбратом может обеспечить некоторую безопасность, особенно для детей. Видишь ли, в тюрьме помощника медика уважают, поскольку каждый заключенный знает, что когда-нибудь ему может понадобиться экстренная медицинская помощь. Через Аллена я буду выполнять работу.</p><p></p><p>Рейджен согласился, что идея неплохая.</p><p></p><p>На следующий день, когда охранники стали опрашивать новичков, кто где работал и какая у кого специальность, Аллен сказал, что хотел бы работать в тюремном лазарете.</p><p></p><p>– У тебя была практика? – спросил капитан Лич.</p><p></p><p>Аллен ответил, как научил его Артур:</p><p></p><p>– Когда я служил на флоте, там была школа фармацевтов при морской базе в Грейт-Лейке. Я работал там в госпитале.</p><p></p><p>Это была не совсем ложь. Артур приобрел эти знания самостоятельно. Он ведь не сказал, что учился на медика.</p><p></p><p>На следующей неделе из тюремного лазарета позвонили, что доктор Харрис Стейнберг, директор медицинской части, хочет видеть Миллигана. Проходя по широким залам, Аллен заметил, что Ливанская т.юрьма построена в форме гигантского девятиногого краба. Вдоль стен центрального коридора были расположены кабинеты. От него с разными интервалами и в разные стороны отходили коридоры с камерами. В лазарете Аллен ждал в комнате, отделенной непробиваемыми стеклянными перегородками, наблюдая за доктором Стейнбергом, пожилым седовласым человеком с добрым румяным лицом и мягкой улыбкой. Аллен заметил на стенах рисунки.</p><p></p><p>Наконец доктор Стейнберг жестом пригласил его войти в кабинет.</p><p></p><p>– Я так понял, что у вас есть опыт лабораторной работы.</p><p></p><p>– Всю свою жизнь я хотел стать врачом, – сказал Аллен. – И вот подумал: у вас тут столько народу, что не помешает поставить лишнего человека на анализы крови и мочи.</p><p></p><p>– Вы когда-нибудь занимались этим?</p><p></p><p>Аллен кивнул:</p><p></p><p>– Конечно, это было давно, и кое-что я подзабыл, но ведь вспомнить недолго. Я быстро все схватываю. Признаюсь вам, док: когда выйду отсюда, хочу работать в этой области. Дома я самостоятельно изучал книги по медицине. Особенно меня интересует гематология. Дайте мне шанс, док, не пожалеете.</p><p></p><p>Казалось, Стейнберга не убедила его болтовня, поэтому Аллен решил произвести впечатление другим способом.</p><p></p><p>– Чудесные картины, – сказал он, бросив взгляд на стену. – Я предпочитаю масляные краски акриловым, но у этого мастера хороший глаз на детали.</p><p></p><p>На лице доктора появился интерес.</p><p></p><p>– Так вы рисуете?</p><p></p><p>– Всю свою жизнь. Медицина – мой суровый долг обществу, а живопись – мечта невинной юности. Люди говорят, что у меня природный талант. Вы позволите написать ваш портрет? У вас выразительное лицо.</p><p></p><p>– Я собираю предметы искусства, – сказал Стейнберг. – И сам немного рисую.</p><p></p><p>– Я всегда чувствовал, что искусство и медицина сродни друг другу.</p><p></p><p>– Вы когда-нибудь продавали свои рисунки?</p><p></p><p>– Так, кое-что: пейзажи, натюрморты, портреты. Я надеюсь, у меня здесь появится возможность рисовать.</p><p></p><p>Стейнберг повертел в руках карандаш.</p><p></p><p>– Хорошо, Миллиган. Я позволю вам работать в лаборатории. Начните с того, что вымойте пол, а когда справитесь с этим, приведите в порядок рабочее место. Вы будете работать со Стоми, дежурным медбратом. Он покажет вам, что и как надо делать.</p><p></p><p>2</p><p>Артур был в восторге. Он не возражал против того, чтобы вставать раньше других заключенных и делать анализы крови. Недовольный, как производится запись в медицинских картах, Артур завел свои истории болезни на четырнадцать диабетиков, которых он вскоре стал считать своими пациентами. Большую часть дня он проводил в лаборатории, работая с микроскопом и готовя предметные стекла. Уставший и счастливый, возвращаясь в половине четвертого в свою камеру, он почти не обращал внимания на своего нового соседа, худощавого молчаливого человека.</p><p></p><p>Адалана украсила пустую камеру, расстелив на полу и развесив по стенам узорчатые полотенца. Вскоре Аллен взялся за махинации: менял пестрое полотенце на пачку сигарет, затем раздавал сигареты с процентами – за одну он получал потом две. В конце недели у него уже было две пачки, и бартер все увеличивался. Наряду с передачами, получаемыми от матери и Марлен, Аллен смог покупать себе еду у интенданта и, таким образом, не ходить в столовую по вечерам. Он затыкал раковину резиновой пробкой, принесенной из лаборатории, наливал горячую воду и разогревал консервную банку с курицей и клецками, супом или тушеной говядиной, пока еда не становилась теплой и приятной на вкус.</p><p></p><p>Аллен с гордостью носил свою зеленую форму, испытывая удовольствие оттого, что может ходить или даже бежать по главному коридору, вместо того чтобы, как таракан, ползти вдоль стен. Ему нравилось, когда его называли «док». Он дал Марлен названия некоторых книг по медицине, чтобы она купила их для него. Артур серьезно занимался медициной.</p><p></p><p>Когда Томми узнал, что другие заключенные внесли в список посетителей своих подружек в качестве гражданских жен, чтобы им разрешали посещать тюрьму, он сказал Рейджену, что хочет записать Марлен как свою жену. Сначала Артур возражал, но Рейджен проявил здесь свою власть. Как жена Миллигана, она могла приносить в тюрьму вещи.</p><p></p><p>– Напиши ей, – сказал Рейджен, – чтобы принесла апельсинов. Но сначала пусть возьмет шприц для подкожных инъекций и введет в них водку. Хорошая штука получается.</p><p></p><p></p><p>Ли впервые встал на пятно в Ливанской тюрьме. Комик, остряк, любитель розыгрышей, он демонстрировал на практике теорию Артура, что смех – спасительный клапан и высоко ценится большинством заключенных. Поддразнивание другими заключенными, которое сначала так напугало Денни и рассердило Рейджена, теперь стало развлечением для Ли. Рейджен слышал, что отец Билли был комиком и конферансье, который называл себя «наполовину музыкант, наполовину остряк». Рейджен решил, что Ли может сыграть свою роль в тюрьме.</p><p></p><p>Но Ли не ограничился смешными историями. Он начинил сигареты Аплена: соскреб серу с нескольких спичек, палочку подержал в сладкой воде, потом обвалял ее в сере и спрятал в табаке. Пару таких сигарет он положил в пачку Аллена, и когда кто-нибудь из заключенных просил сигарету, Ли давал ему «начиненную» сигарету. Идя по коридору или выходя из кафетерия, он слышал гневные крики жертвы, когда сигарета разгоралась ярким пламенем. Некоторые из них взрывались прямо в лицо Аллену.</p><p></p><p>Однажды утром, когда работа с кровью была закончена, Артур, задумавшись о проценте серповидно-клеточной анемии среди чернокожих заключенных, сошел с пятна. Ли, которому в этот момент нечего было делать, решил устроить шутку. Он открыл банку с экстрактом лукового масла, макнул туда тампон и обвел ободок окуляра.</p><p></p><p>– Эй, Стоми, – сказал он, протягивая медику предметное стекло, – доктор Стейнберг хочет срочно сделать анализ крови на лейкоциты. Посмотри это под микроскопом.</p><p></p><p>Стоми положил предметное стекло на столик микроскопа и навел фокус. Вдруг он резко откинул голову, глаза его наполнились слезами.</p><p></p><p>– Что случилось? – невинно спросил Ли. – Это настолько печально?</p><p></p><p>Не в силах контролировать себя, Стоми зарычал, смеясь сквозь слезы:</p><p></p><p>– Ах ты, сукин сын! Как только тебя земля носит!</p><p></p><p>Он пошел к раковине и промыл глаза.</p><p></p><p>Вскоре после этого Ли увидел, как вошел заключенный и дал Стоми пять баксов. Стоми взял с полки колбу 11-С, вынул пробку и передал колбу заключенному, который сделал большой глоток.</p><p></p><p>– Что это? – спросил Ли, когда заключенный ушел.</p><p></p><p>– «Белая молния». Сам приготовил. Пять баксов за глоток. Если меня не будет поблизости, когда кто-нибудь из заключенных придет, можешь заменить меня, получишь один бакс из пяти.</p><p></p><p>Ли ответил, что будет счастлив оказать услугу.</p><p></p><p>– Послушай, – продолжал Стоми, – доктор Стейнберг хочет привести в порядок аптечку. Ты не сделаешь это? У меня есть другие дела.</p><p></p><p>Пока Ли приводил в порядок аптечку, Стоми взял колбу 11-С с полки, вылил спирт в мензурку, наполнил колбу водой и обвел края колбы горьковато-сладким концентратом.</p><p></p><p>– Мне нужно сходить к доктору Стейнбергу, – сказал он Ли. – Не забудь о бизнесе, о’кей?</p><p></p><p>Через десять минут в лабораторию вошел огромный чернокожий заключенный и сказал:</p><p></p><p>– Дай мне 11-С, парень. Я заплатил Стоми десять баксов за два глотка. Он сказал, что ты знаешь, где это.</p><p></p><p>Ли передал ему колбу. Чернокожий быстро приложил колбу ко рту и опрокинул ее вверх. Вдруг глаза его округлились, он плюнул и стал блевать.</p><p></p><p>– Ты, белый сукин сын! Какого дерьма ты мне подсунул?</p><p></p><p>Он делал странные движения губами, пытаясь стереть рукавом мерзкий вкус. Потом схватил колбу за горлышко, грохнул ею о стол так, что донышко отлетело и жидкость забрызгала зеленую форму Ли, и стал размахивать рваным краем колбы.</p><p></p><p>– В клочья порву, сволочь белая!</p><p></p><p>Ли отступил к двери.</p><p></p><p>– Рейджен, – прошептал он. – Эй, Рейджен!</p><p></p><p>Охваченный ужасом, Ли ждал, что Рейджен придет к нему на помощь. Но никто не пришел. Он рванул в дверь и побежал по коридору, чернокожий бросился за ним.</p><p></p><p>Рейджен хотел было встать на пятно, но Артур сказал:</p><p></p><p>– Ли должен получить урок.</p><p></p><p>– Но я не могу позволить, чтобы его порезали, – сказал Рейджен.</p><p></p><p>– Если его не остановить, – сказал Артур, – в будущем он может представлять для нас большую опасность.</p><p></p><p>Рейджен последовал совету и не стал вмешиваться, пока Ли бежал по коридору, в ужасе крича:</p><p></p><p>– Рейджен, где же ты, черт возьми?</p><p></p><p>Когда Рейджен почувствовал, что Ли достаточно проучен и ситуация становится слишком опасной, он с силой вытолкнул Ли с пятна, остановился и швырнул больничную койку прямо под ноги преследователю. Великан упал на разбитую колбу и поранил себе руку.</p><p></p><p>– Хватит! – рявкнул Рейджен.</p><p></p><p>Чернокожий вскочил, трясясь от гнева. Рейджен схватил его, кинул в рентгеновский кабинет и прижал к стенке.</p><p></p><p>– Достаточно! – сказал Рейджен. – Нажми на тормоза, иначе я тебя сломаю.</p><p></p><p>Чернокожий остолбенел от внезапной перемены. Вместо испуганного белого мальчишки его загнал в угол матерый уголовник с русским акцентом и диким взглядом. Рейджен поймал его мощным захватом сзади, рукой стиснув ему шею, и прошептал на ухо:</p><p></p><p>– Давай остановимся. Нужно привести все в порядок.</p><p></p><p>– Да, да, все в порядке, все в порядке…</p><p></p><p>Рейджен отпустил чернокожего. Тот попятился:</p><p></p><p>– Без обид, парень, все нормально…</p><p></p><p>И чуть не бегом бросился прочь.</p><p></p><p>– Варварский способ справляться с ситуацией, – заметил Артур.</p><p></p><p>– А ты бы что сделал? – спросил Рейджен.</p><p></p><p>Артур пожал плечами:</p><p></p><p>– Вероятно, то же самое. Если бы у меня была твоя сила.</p><p></p><p>Рейджен кивнул.</p><p></p><p>– А что делать с Ли? – спросил Артур. – Тебе решать.</p><p></p><p>– Он «нежелательный».</p><p></p><p>– Правильно. Что хорошего в человеке, вся жизнь которого состоит из розыгрышей? Он – бесполезный андроид.</p><p></p><p>Ли был лишен права вставать на пятно. Но вместо того чтобы жить в постоянной темноте вокруг пятна, не в состоянии вынести существования без розыгрышей и смеха, он предпочел совсем исчезнуть.</p><p></p><p>И очень долго никто не смеялся.</p><p></p><p>3</p><p>Письма Томми стали отражать непредсказуемые перемены настроения. Он писал Марлен: «У меня распухли костяшки пальцев» – и описывал драку с заключенными, которые крали у него почтовые марки. 6 августа он клялся, что покончит с собой, а через пять дней попросил ее прислать акриловые краски, чтобы он снова мог рисовать.</p><p></p><p>Артур поймал четырех мышей и стал приручать их. Он изучал их поведение и начал писать длинную статью о возможности пересадки кожи мышей на обожженные места человека. Однажды вечером, когда он сидел в лаборатории и делал некоторые записи, вошли трое заключенных. Один встал на страже, двое других подошли к нему.</p><p></p><p>– Дай мне пакет, – сказал один из них. – Мы знаем, что у тебя есть. Дай нам.</p><p></p><p>Артур покачал головой и продолжал писать. Двое обошли вокруг стола и схватили его…</p><p></p><p>Рейджен стряхнул их с себя, отшвырнув одного, затем другого. Когда стоявший на страже подошел к нему с ножом, Рейджен сломал ему кисть. Все трое убежали, причем один кричал:</p><p></p><p>– Ты т.руп, Миллиган! Береги задницу!</p><p></p><p>Рейджен спросил Артура, знает ли он, что произошло.</p><p></p><p>– Какой-то пакет, – сказал Артур. – По тому, как они себя вели, думаю, это наркотики.</p><p></p><p>Он обыскал лабораторию и пункт бесплатной раздачи лекарств. Наконец позади книг и разных бумаг на верхней полке обнаружился пластиковый пакет с белым порошком.</p><p></p><p>– Это героин? – спросил Аллен.</p><p></p><p>– Надо сделать анализ, – сказал Артур, кладя пакет на весы. – Здесь полкилограмма.</p><p></p><p>Анализ показал, что это кокаин.</p><p></p><p>– Что ты будешь с этим делать?</p><p></p><p>Артур разорвал пакет и смыл порошок в туалет.</p><p></p><p>– Кто-то будет ужасно расстроен, – сказал Аллен.</p><p></p><p>Но Артур уже обдумывал свою статью о пересадке кожи.</p><p></p><p></p><p>Артур был наслышан о тюремной хандре. Большинство заключенных в процессе привыкания к тюремной жизни переживают период беспокойства и тревоги. Когда заключенный теряет свою независимость и личность, когда он вынужден терпеть подавление, такая перемена часто приводит к депрессии и эмоциональному срыву. У Миллигана это вызвало очередное беспорядочное переключение личностей.</p><p></p><p>Письма к Марлен изменились. Филип и Кевин, которые писали всякие непристойности и рисовали пор.но.графические рисунки, писать перестали. Теперь в письмах ясно просматривалась боязнь сойти с ума. В письмах Томми говорилось, что у него странные галлюцинации. Он писал, что днем и ночью изучает книги по медицине. После условного освобождения он приступит к изучению медицины, «даже если на это потребуется пятнадцать лет». Томми обещал, что они поженятся, у них будет свой дом, он будет заниматься исследованиями и приобретет специальность. «Неплохо звучит? – писал он. – Доктор и миссис Миллиган».</p><p></p><p>4 октября из-за эпизода с кокаином Миллигана перевели в блок «С» и держали в изоляции. У него отобрали медицинские книги и портативный телевизор. Рейджен оторвал от стены стальные рейки, которыми была прикреплена койка, и защемил ими дверь, так что рабочие вынуждены были снять дверь, чтобы выпустить его из камеры.</p><p></p><p>У него оказался нарушен сон, появились жалобы на частую рвоту и нелады со зрением. Доктор Стейнберг время от времени посещал его, прописывая легкое успокоительное и спазмолитики. Несмотря на то что, по его мнению, проблемы Миллигана носили чисто психологический характер, 13 октября доктор все же приказал перевести Миллигана из Ливанской тюрьмы в Центральную клинику в Коламбусе.</p><p></p><p>Находясь там, Аллен написал в Американский союз гражданских свобод, прося о помощи, однако безрезультатно. Через десять дней у него обнаружили язву желудка и двенадцатиперстной кишки. Была прописана диета, и Миллигана вернули в тюрьму, снова в изоляцию. Появилась информация, что его условное освобождение произойдет не раньше апреля 1977 года – через полтора года.</p><p></p><p>4</p><p>Наступили и прошли Рождество и Новый год, и 27 января Аллен принял участие в объявленной заключенными голодовке. Он писал брату:</p><p></p><p><em>Дорогой Джим.</em></p><p></p><p><em>Лежу в камере и вспоминаю нас с тобой. когда мы были детьми. Проходит время, и я все больше и больше ненавижу жизнь. Мне жаль, что из-за меня ваша семья распалась. Фактически я никогда и не был частью семьи. Впереди у тебя большая жизнь, множество целей. Не трать жизнь впустую, как это делал я. Если ты ненавидишь меня за это, прости. Ноя все равно уважаю тебя и люблю, как люблю ветер и солнце. Джим, Бог свидетель, я не делал того, в чем меня обвинили. Бог говорит, что у каждого свое место и судьба. Думаю, это место для меня и такая моя судьба! Прости, что я позорю тебя и всех близких.</em></p><p></p><p><em>Билл</em></p><p></p><p>Томми писал Марлен:</p><p></p><p><em>Моей Марвин</em></p><p></p><p><em>Маре, начинается голодовка и грандиозный бунт. Я пишу это письмо тебе, в случае если заключенные одержат верх. Если они победят, ни одного письма не выпустят. Крики и битье стекол становятся громче. Меня убьют, если я попытаюсь взять еду с тележки…</em></p><p></p><p><em>Кто-то что-то поджег, но пожар быстро потуши ли. Охранники растаскивают заключенных. События развиваются медленно, но к середине следующей недели заключенные, на верное, одержат верх. Я говорил тебе!!! Снаружи охранники с пулеметами, но это не остановит парней. Я скучаю по тебе, Марвин! Я хочу умереть. Дела становятся все хуже. Последующие несколько дней об этом будут говорить в шест и часовых новостях. Как раз сейчас об этом говорят п о радио Цинциннати. Если бунт развернется в полную силу, не приходи. Я знаю, что снаружи будут тысячи людей, ты не дойдешь до передних ворот. Я люблю тебя, Марвин, и скучаю по тебе. Сделай одолжение. Здесь парни говорят, чтобы я отослал это письмо на радио моего города. Они нуждаются в общественной поддержке, чтобы добиться того, чего хотят. Отошли письмо. Спасибо от-всех парней. Маре, я люблю тебя очень, очень, очень. Будь осторожна.</em></p><p></p><p><em>С любовью,</em></p><p></p><p><em>Билл.</em></p><p></p><p><em>Если все будет хорошо, принеси какао.</em></p><p></p><p>Бобби нацарапал свое имя на стальной койке в изоляторе. Здесь он смог предаться своим фантазиям. Он видел себя актером кино или телевидения, путешественником в далекие места, участником героических приключений. Бобби ненавидел, когда другие называли его Робертом, и настаивал:</p><p></p><p>– Я – Бобби!</p><p></p><p>У него был комплекс неполноценности, но не было амбиций. Бобби жил, как губка впитывая идеи и мысли других и выдавая их за свои. Когда кто-нибудь предлагал ему сделать что-то, он отвечал:</p><p></p><p>– Я не могу.</p><p></p><p>Он не верил, что способен что-то придумать.</p><p></p><p>Когда Бобби услышал о голодовке, он вообразил себя лидером, показывающим пример другим заключенным. Как великий Махатма Ганди в Индии, своей голодовкой Бобби поставит на колени репрессивную власть. Когда через неделю забастовка закончилась, Бобби решил, что не перестанет голодать. Он очень сильно похудел.</p><p></p><p>Однажды вечером, когда охранник открыл дверь камеры и принес поднос с едой, Бобби швырнул поднос в охранника, забрызгав ему лицо.</p><p></p><p>Артур и Рейджен согласились, что, хотя фантазии Бобби помогали им выжить долгие месяцы в тюрьме, его голодовка ослабляла тело. Рейджен объявил его «нежелательным».</p><p></p><p></p><p>Томми вышел из комнаты свиданий после встречи с матерью Билли, которая приехала поздравить его с днем рождения – ему исполнился двадцать один год. Он обернулся, посмотрел в окно и увидел кое-что, незамеченное им раньше: в разных местах комнаты заключенные сидели рядом со своими женщинами, спрятав руки под небольшими квадратными столиками, не разговаривая и даже не глядя друг на друга, а уставившись прямо перед собой невозмутимыми, словно бы стеклянными глазами.</p><p></p><p>Когда он рассказал об этом Джонси, заключенному из соседней камеры, тот засмеялся:</p><p></p><p>– Парень, разве ты не знаешь? Черт возьми, сегодня же День святого Валентина. Они занимаются мануальным сексом.</p><p></p><p>– Я не верю, не может быть.</p><p></p><p>– Когда у тебя есть женщина, готовая на все ради тебя, она приходит в юбке, а не в брюках, и без трусов. Погоди, в следующий раз покажу тебе голую попку своей подружки.</p><p></p><p>На следующей неделе Томми входил в комнату свиданий, где его ждала мать Билли. В это время из комнаты выходил Джонси со своей рыжеволосой красавицей. Джонси подмигнул и быстро поднял подол ее юбки, показывая г.олый зад. Томми покраснел и отвернулся.</p><p></p><p>Вечером, на середине письма Томми к Марлен, почерк вдруг изменился. Филип писал: «Если ты меня любишь, в следующий раз приходи в юбке и без нижнего белья».</p><p></p><p>5</p><p>Наступил март 1976 года. Аллен надеялся, что его условно освободят в июне, но когда комиссия по условному освобождению отложила слушание его дела еще на два месяца, он забеспокоился. Через тюремную систему оповещения – с помощью сигналов – стало известно, что обеспечить себе условное освобождение можно только одним способом – дать взятку клерку, подающему заявку в центральную контору. Аллен опять принялся за свои махинации. Он рисовал карандашом и углем, продавал рисунки заключенным и охранникам за вещи, которыми потом мог торговать. Он написал Марлен, умоляя ее принести апельсины, начиненные водкой. Один будет для Рейджена, а другие пойдут на продажу.</p><p></p><p></p><p>21 июня, через восемь месяцев после первого помещения в изолятор, Томми написал Марлен, что, по его убеждению, отсрочка слушания была своего рода психологической проверкой, «или я, наверное, законченный псих и не понимаю, что делаю». Его перевели в отделение для психических больных в блоке «С» – десять камер, предназначенных для заключенных с психическими расстройствами. Вскоре после этого Денни поранил себя, и когда он отказался от лечения, его опять перевели в Центральную клинику в Коламбусе, а после краткого пребывания там снова вернули в тюрьму.</p><p></p><p>Будучи в блоке «С», Аллен не переставал посылать тайные письма Уордену Доллману, протестуя против своей оградительной изоляции, которая, как ему сказали, должна быть добровольной. Он писал, что нарушаются его конституционные права и он будет жаловаться в суд. Через несколько недель Артур посоветовал изменить тактику – молчать. Не говорить ни с кем – ни с заключенными, ни с охраной. Он знал, что это их обеспокоит. А маленькие отказались есть.</p><p></p><p>В августе, после одиннадцати месяцев, проведенных в изоляции, где Миллигана то и дело помещали в отделение для психических больных, ему сказали, что он может вернуться в прежнюю камеру.</p><p></p><p>– Мы можем дать тебе работу, где будет не так опасно, – сказал Уорден Доллман. Он показал на рисунки карандашом на стене камеры. – Я слышал о твоем таланте художника. Что, если ты будешь работать в художественной студии мистера Рейнерта?</p><p></p><p>Аллен радостно кивнул.</p><p></p><p>На следующий день Томми пошел в студию графики. В студии было много народу. Одни занимались шелко-графией, другие – тиснением, третьи – фотографией или печатным прессом. Худенький, жилистый мистер Рейнерт первые несколько дней украдкой наблюдал за Томми, которого совсем не интересовало происходящее вокруг него.</p><p></p><p>– Чем бы ты хотел заняться? – спросил его Рейнерт.</p><p></p><p>– Я бы хотел рисовать. Я хорошо пишу маслом.</p><p></p><p>Рейнерт удивленно вскинул голову:</p><p></p><p>– В тюрьме никто не пишет маслом.</p><p></p><p>– А я пишу.</p><p></p><p>– Хорошо, Миллиган, пойдем со мной. Думаю, я знаю, где мы можем достать для тебя материалы.</p><p></p><p>Томми повезло: в Исправительном учреждении Чилликота занятия изобразительным искусством недавно были прекращены, и все краски, холсты и подрамники переслали в Ливанскую тюрьму. Рейнерт помог ему установить мольберт и сказал, что он может рисовать. Через полчаса Томми принес ему пейзаж. Рейнерт был потрясен:</p><p></p><p>– Миллиган, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь рисовал так быстро. И хорошо нарисовано.</p><p></p><p>Томми кивнул:</p><p></p><p>– Я должен был научиться рисовать быстро, чтобы иметь возможность заканчивать свои работы.</p><p></p><p>Хотя работа маслом не входила в программу занятий графикой, Рейнерт понял, что Миллиган чувствует себя лучше всего, когда у него в руке кисть, поэтому с понедельника по пятницу разрешал рисовать все, что тот захочет. Заключенные, охранники и даже кое-кто из администрации восхищались пейзажами Томми. Он нарисовал несколько незамысловатых картин для бартера, которые подписал «Миллиган». Для себя он рисовал другие картины, и ему разрешали отдавать их Марлен или матери, когда они приходили его навещать.</p><p></p><p>Иногда в студию заходил доктор Стейнберг, который просил у Миллигана совета по поводу собственных занятий живописью. Томми показал ему, как строить перспективу, как нарисовать скалы так, чтобы они казались находящимися под водой. В выходные дни Стейнберг приходил в тюрьму, Миллигана выпускали из камеры, и они вдвоем писали натурные этюды. Зная, что Миллиган ненавидит тюремную пищу, доктор всегда приносил сэндвичи «субмарина» (бутерброд, сделанный из белого батона с различными наполнителями – сосисками, сыром, специями, солеными и маринованными овощами) или рогалики со сливочным сыром и молочный коктейль.</p><p></p><p>– Я хотел бы рисовать в камере, – как-то сказал Томми Рейнерту.</p><p></p><p>Рейнерт отрицательно покачал головой:</p><p></p><p>– При двух заключенных в одной камере – нельзя. Это против правил.</p><p></p><p>Но такое правило действовало недолго. Несколько дней спустя в камеру Миллигана вошли два охранника, произвели обыск и нашли марихуану.</p><p></p><p>– Это не мое, – сказал Томми, боясь, что ему не поверят и пошлют в «дыру» – пустой изолятор.</p><p></p><p>Когда стали спрашивать его соседа по камере, тот признался, что с горя курил марихуану, потому что жена его бросила. Его посадили в изолятор, а Миллиган на некоторое время оказался один в камере.</p><p></p><p>Рейнерт поговорил с лейтенантом Морено, начальником блока камер, чтобы Миллигану позволили рисовать в камере, пока к нему не подселят другого заключенного. Морено разрешил. Таким образом, каждый день после того, как студия графики закрывалась в половине четвертого, Миллиган возвращался в камеру и рисовал до самого отбоя. Дни проходили быстро. Было легче пережидать время.</p><p></p><p>Однажды охранник сказал, что к нему в камеру подселят нового заключенного. Аллен остановился у кабинета лейтенанта Морено:</p><p></p><p>– Мистер Морено, если вы ко мне подселите кого-нибудь, я не смогу рисовать.</p><p></p><p>– Ну что ж, будешь рисовать где-нибудь в другом месте.</p><p></p><p>– Можно я вам объясню кое-что?</p><p></p><p>– Приди ко мне попозже, и мы поговорим об этом.</p><p></p><p>После ланча Аллен возвратился из студии с рисунком, который только что закончил Томми. Морено с удивлением посмотрел на рисунок и спросил:</p><p></p><p>– Это ты нарисовал? – Лейтенант взял в руки рисунок и стал разглядывать зеленый ландшафт с речкой, теряющейся вдали. – Послушай, я бы хотел иметь такую картину.</p><p></p><p>– Я нарисовал бы вам, – сказал Аллен, – только я больше не могу рисовать в камере.</p><p></p><p>– Ах да… подожди минутку. Так ты нарисовал бы для меня?</p><p></p><p>– И притом бесплатно.</p><p></p><p>Морено позвал своего помощника:</p><p></p><p>– Кейси, сними имя нового заключенного с камеры Миллигана. Вместо него вставь пустую полоску и поставь на ней кресты. – Затем он обратился к Аллену: – Не беспокойся. Ведь до комиссии тебе осталось девять месяцев? Больше в твою камеру никого не поместят.</p><p></p><p>Аллен был в восторге. Томми, Денни и Аллен рисовали каждую свободную минуту, но ни одной картины не заканчивали.</p><p></p><p>– Ты должен быть осторожен, – посоветовал Артур. – Как только Морено получит картину, он может нарушить свое слово.</p><p></p><p>Аллен «мотал» Морено почти две недели, потом пошел в его кабинет, чтобы подарить ему картину – пристань с привязанными к ней лодками. Морено был очень доволен.</p><p></p><p>– Вы уверены, что и теперь никого не подселят в мою камеру? – спросил Аллен.</p><p></p><p>– Я пометил это на стенде. Можешь пойти и посмотреть.</p><p></p><p>Аллен вошел в комнату охраны. Под его именем он увидел полоску с пометкой: «В камеру Миллигана никого больше не помещать». Полоска была приклеена прозрачной лентой и выглядела постоянной.</p><p></p><p>Рисовал Миллиган много: картины для охранников, для администрации, для матери и Марлен, чтобы те могли их продать. Однажды его попросили нарисовать картину для вестибюля, и Томми нарисовал огромное живописное полотно, которое должно было висеть за спиной дежурного, впускающего посетителей. Он допустил ошибку, подписав картину своим именем, но Аллен вовремя заметил это, закрасил имя и сделал подпись «Миллиган».</p><p></p><p>Большинство картин не удовлетворяли его. Они предназначались для быстрой продажи или для бартера. Но однажды он занялся очень важной для него работой – переделкой картины, которую он увидел в художественном альбоме.</p><p></p><p>Аплен, Томми и Денни по очереди работали над «Грацией Кэтлин». Сначала они думали изобразить аристократку XVII столетия с мандолиной. Аллен рисовал лицо и руки. Томми работал над фоном. Денни выписывал детали. Когда настало время дать ей в руки мандолину, Денни понял, что не знает, как рисовать этот музыкальный инструмент, поэтому он нарисовал нотный лист. Двое суток без перерыва они по очереди работали над картиной. II когда картина была готова, Миллиган рухнул на койку и уснул.</p><p></p><p><img src="http://loveread.me/img/photo_books/10119/i_009.jpg" alt="" class="fr-fic fr-dii fr-draggable " style="" /></p><p></p><p><em>«Грация Кэтлин</em><strong>».</strong></p><p></p><p><em>Картина маслом, написанная Алленом и Денни в Ливанской тюрьме, в камере Билли. (Первоначально подписана Билли, но позднее Аллен и Денни поставили свои имена в правом нижнем углу.)</em></p><p></p><p></p><p>До Ливанской тюрьмы Стив совсем немного времени провел на пятне. Отличный и дерзкий водитель, он несколько раз побывал за рулем, когда был моложе, и потом хвастался, что он самый лучший водитель в мире. В тюрьме Рейджен позволил ему вставать на пятно после того, как Ли был изгнан, потому что Стив тоже умел заставить людей смеяться. Стив похвалялся, что он один из лучших подражателей на белом свете. Он мог имитировать любого, и заключенные смеялись до колик. Имитации были его способом высмеивать людей. Стив вечно выдавал себя за кого-нибудь другого.</p><p></p><p>Рейджен сердился, когда Стив имитировал его югославский акцент, а Артур неистовствовал, когда Стив начинал говорить с британским акцентом низших классов.</p><p></p><p>– Я так не говорю! – настаивал Артур. – Яне говорю на кокни!</p><p></p><p>– У нас из-за него будут неприятности, – предупредил Аллен.</p><p></p><p>Однажды Стив стоял в коридоре позади капитана Лича, скрестив руки и подражая манере Лича покачиваться взад-вперед на пятках. Лич обернулся и поймал его на этом.</p><p></p><p>– Ладно, Миллиган, можешь давать представление в «дыре». Думаю, десять суток в изоляторе будут для тебя хорошим уроком.</p><p></p><p>– Аллен предупреждал нас, что что-нибудь случится, – сказал Артур Рейджену. – Стив бесполезен – ни амбиций, ни таланта. Все, что он умеет, – это смеяться над людьми. Зрителям весело, а мы наживаем очередного врага. Тебе решать, но, по-моему, врагов у нас и так с избытком.</p><p></p><p>Рейджен согласился, что Стив – «нежелательный», и сказал, что ему отказано в праве вставать на пятно. Стив отказался освободить пятно и, подражая акценту Рейджена, прорычал:</p><p></p><p>– Что ты хочешь сказать? Ты не существуешь. Никто из вас не существует. Вы все – плод моего воображения. Здесь только я. Я – единственное реальное лицо. А вы – лишь галлюцинации.</p><p></p><p>Рейджен ударил его головой о стену, из рассеченного лба пошла кровь. Стив сошел с пятна.</p><p></p><p></p><p>По настоянию Артура Аллен подал заявление на курсы, проводимые в тюрьме инструкторами из филиала общеобразовательного колледжа в Шейкер-Вэлли. Он записался на английский язык, промышленный дизайн, элементарную математику и промышленную рекламу. На занятиях по искусству он получал пятерки, по английскому и математике – четверки с плюсом. Отзывы по графике были в превосходных степенях: «исключительный», «весьма продуктивный», «быстро усваивает», «в высшей степени надежный», «отличные отношения», «очень развита логика».</p><p></p><p>5 апреля 1977 года Аллен появился перед комиссией по дословному освобождению. Ему сказали, что его освободят через три недели.</p><p></p><p>Когда Миллиган получил наконец свидетельство об освобождении, Аллен так был рад, что не мог усидеть на месте. Он ходил по камере взад-вперед. Наконец он взял свидетельство и сделал из него бумажный самолетик. За день до освобождения, проходя мимо кабинета капитана Лича, Аллен свистнул. Когда Лич поднял голову, Аллен пустил в него самолетик и пошел дальше, улыбаясь.</p><p></p><p>Последний день в Ливанской тюрьме, 25 апреля, длился вечно. Предыдущую ночь Аллен не мог уснуть до трех часов, шагая по камере. Он сказал Артуру, что тот должен уточнить, у кого будет право вставать на пятно, когда они снова окажутся на свободе.</p><p></p><p>– Я тот, кто должен теперь общаться с людьми, – сказал Аллен, – чтобы находить выход из разных ситуаций.</p><p></p><p>– Рейджену трудно будет отказаться от власти после двух лет обладания полным контролем, – заметил Артур. – Триумвират он встретит в штыки. Мне кажется, Рейджен задумал продолжать удерживать контроль.</p><p></p><p>– Ну, ты, конечно, снова будешь боссом. Я найду работу и вновь займу место в обществе. Мне нужно заняться делом.</p><p></p><p>Артур поджал губы.</p><p></p><p>– Это разумно, Аллен. Хотя я не могу говорить за Рейджена, но я тебя поддержу.</p><p></p><p></p><p>На выходе охранник передал ему новый костюм, и Аллен поразился качеству костюма и тому, как точно он подошел.</p><p></p><p>– Твоя мать прислала, – сказал охранник. – Это же один из твоих.</p><p></p><p>– Ах да, – сказал Аллен, делая вид, что вспомнил.</p><p></p><p>Вошел другой охранник, принесший документ Аллену на подпись. Перед тем как выйти из тюрьмы, он должен был заплатить тридцать центов за пластиковую чашку, которой не оказалось в камере.</p><p></p><p>– Ее взяли у меня, когда выпускали из изолятора, – сказал Аллен, – да так и не вернули.</p><p></p><p>– Ничего не знаю, ты должен заплатить.</p><p></p><p>– Да пошли вы с вашими чашками, – закричал Аплен. – Не буду я платить!</p><p></p><p>Аллена привели в кабинет мистера Данна, и администратор спросил, что случилось в последний день его пребывания здесь.</p><p></p><p>– Меня заставляют платить за чашку, которую сами же и взяли. Я не буду за это платить.</p><p></p><p>– Надо заплатить тридцать центов, – сказал Данн.</p><p></p><p>– Будь я проклят, если заплачу!</p><p></p><p>– Ты не сможешь уйти, пока не заплатишь.</p><p></p><p>– Да? Тогда я расположусь прямо здесь, – заявил Аллен, усаживаясь. – Это дело принципа.</p><p></p><p>Махнув рукой, Данн отпустил его. Когда Аллен прошел в комнату ожидания, где сидели мать, Марлен и Кэти, Артур спросил:</p><p></p><p>– Тебе это надо было?</p><p></p><p>– Как я уже сказал, это дело принципа.</p><p></p><p>Проводить его пришли Боб Рейнерт и доктор Стейнберг, незаметно сунувший ему в карман деньги как плату за один из рисунков.</p><p></p><p>Аллену не терпелось поскорее выйти за двери тюрьмы, а мать Билли все разговаривала с доктором Стейнбергом.</p><p></p><p>– Ну же, – поторопил Аллен Дороти, – пошли быстрее!</p><p></p><p>– Минутку, Билли, – ответила она. – Я разговариваю.</p><p></p><p>Он стоял, раздраженный, а она все говорила и говорила.</p><p></p><p>– Нам можно идти?</p><p></p><p>– Сейчас пойдем, отдохни минутку.</p><p></p><p>Аллен нетерпеливо ходил взад-вперед, ворча себе под нос, а мать продолжала разговаривать. Наконец он не выдержал и закричал:</p><p></p><p>– Мама, я ухожу! Если хочешь тут остаться, оставайся!</p><p></p><p>– Ну что ж, до свиданья, доктор Стейнберг. Я благодарю вас за все, что вы сделали для моего Билли.</p><p></p><p>Аллен направился к двери, она последовала за ним. Стальная дверь со свистом захлопнулась за ними, и он понял, что, входя сюда, не слышал, как закрывалась вторая дверь.</p><p></p><p>К тому времени как Кэти подъехала к входу, Аллен все еще сердился. Когда человека выпускают из тюрьмы, нужно лишь открыть дверь – и он бросится вон. Какого черта его задерживать всякой болтовней! Достаточно плохо уже то, что закон держит тебя в таком месте, но когда это делает твоя болтливая мать – это уже слишком. В машине он угрюмо молчал.</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="Маруся, post: 387328, member: 1"] Денни оказался на улице, недоумевая, почему он идет по замерзшей улице в разорванной рубашке, босиком, без перчаток. Он повернулся и пошел обратно в дом, а войдя, с удивлением увидел, что Джим стоит на пороге и смотрит на него как на сумасшедшего. Денни увидел за спиной Джима упавшую елку и смятые подарки. И вдруг испугался. – Я не хотел опрокидывать твою елку, – сказал Джим, пораженный невероятной переменой в лице брата: прежний гнев исчез, и теперь Билли был испуган и дрожал. – Ты сломал мою елку, – заплакал Денни. – Извини. – Желаю тебе веселого Рождества, – хныкал Денни, – потому что мне ты его испортил. Кэти, которая ждала в машине, вбежала вся побледневшая: – Полиция! Через несколько секунд раздался стук в дверь. Кэти посмотрела на Джима, потом на Билли, который плакал, как ребенок. – Что вы собираетесь делать? – сказала она. – Что, если они… – Лучше впустить их, – сказал Джим. Он открыл дверь и впустил двух офицеров. – Мы получили сообщение о беспорядке, – сказал один, заглядывая в гостиную. – Ваши соседи позвонили и пожаловались, – добавил другой. – Извините, офицер. – Сегодня канун Рождества, – сказал первый. – Люди собрались со своими детьми. Что тут происходит? – Просто семейная ссора, – сказал Джим. – Но уже все в порядке. Мы не знали, что производим такой шум. Офицер сделал пометку в блокноте. – Не надо ссориться, ребята. Держите себя в рамках. После того как полицейские ушли, Джим взялся за пальто. – Ладно, Билли. Думаю, пора прощаться. Я пробуду в Ланкастере еще пару дней, потом должен вернуться на базу. Когда Джим и Кэти уходили, Денни все еще плакал. Дверь захлопнулась. Томми огляделся, пораженный. Его рука кровоточила. Он вынул осколки стекла из ладони и промыл порезы, удивляясь, куда ушли Джим и Кэти и почему квартира в таком беспорядке. Он так трудился над этой елкой, а теперь – посмотрите на нее! Все подарки он и другие сделали своими руками – ни одного купленного. Наверху у него был рисунок для Джима – морской пейзаж, который, он знал, понравился бы Джиму. Он хотел подарить его брату. Томми поднял упавшее дерево и постарался, чтобы елка опять выглядела прилично. Но большинство украшений были повреждены. Такая красивая была елка! У него хватило времени только на то, чтобы приготовить подарок для Марлен до ее прихода. Томми проявил инициативу и позвал ее на Рождество. Марлен была потрясена беспорядком. – Что случилось? – Я не знаю, – сказал Томми. – Да мне и наплевать, говоря по правде. Я только знаю, что люблю тебя. Она поцеловала его и повела в спальню. Она знала, что в такие моменты, когда в его голове все перемешивается, Билли наиболее уязвим и нуждается в ней. Томми покраснел и закрыл глаза. Следуя за ней, он удивлялся, как это получалось, что он никогда не задерживался на пятне достаточно долго, чтобы потом выйти из спальни. В день Рождества Аллен, не имевший представления о том, что случилось накануне, отказался от попытки объяснить причину беспорядка в гостиной. Он мысленно опросил всех, но никто ему не ответил. Боже, как надоели все эти моменты переключения! Аллен постарался по возможности спасти подарки, вновь завернул разорванные пакеты и погрузил их в машину, захватив и рисунок Томми для Джима. Когда Аллен приехал на Спринг-стрит, он быстро сообразил, что случилось накануне. Джим был чертовски сердит на него за бросок ножом, а Кэти, Дел и мать бросились обвинять его в каких-то ограблениях. – Это ты совершил те дорожные ограбления, – кричал Дел, – и использовал для этого машину, которая зарегистрирована на имя твоей матери. – Я не знаю, о чем вы говорите, – кричал в ответ Аплен. Чувствуя отвращение ко всему и всем, он громко протопал наверх. Пока его не было, Дел проверил карманы его куртки и нашел ключи от машины. Он, Кэти, Джим и Дороти вышли на улицу проверить багажник. Они нашли кредитные карточки, удостоверения водителя и карту дорог. Места отдыха по дороге 33 были помечены крестиками. Когда они возвращались, Кевин стоял в дверях, наблюдая за ними. – Ты сделал это, – обвинил его Дел, ткнув ему в лицо улики. – Не о чем беспокоиться, – ответил Кевин. – Меня не поймают. Это идеальное преступление. Говорю же, отпечатков нет, а гомики будут помалкивать. – Чертов дурак! – закричал Дел. – Джим позвонил парню, чей кошелек ты украл. Парень видел тебя в городе. Ты втянул всю нашу семью в твое проклятое «идеальное преступление». Все увидели, как лицо Билли изменилось: холодность уступила место панике. Они решили помочь Билли, избавившись от улик. Джим возьмет «гран-при» с собой в Спокан и будет выплачивать за нее кредит. Билли должен выехать из квартиры на Сомерфорд-сквер в меньшую квартиру на Мэйвуд-авеню. Слушая все это, Денни недоумевал, о чем это они говорят и когда же начнут открывать подарки. Глава шестнадцатая 1 В среду, 8 января, поджидая Марлен на ланч в торговом центре Мемориал-Плаза, Томми увидел, как к аптечному магазину Грея подъехал фургон. Они заметили поставщика, вошедшего в магазин с большой коробкой. Томми пробормотал: – Привезли наркотики. Значит, фармацевт будет сегодня работать допоздна. Марлен посмотрела на него с любопытством. Он не знал, почему сказал это. Кевин планировал ограбить магазин. Он встретился с Уэйном Лафтом и с другим приятелем, Гоем Бейли, и предложил им свой план. Те совершат ограбление и львиную долю наркотиков и денег возьмут себе. А он удовольствуется двадцатью процентами за составление плана. В ту ночь, следуя инструкциям Кевина, двое грабителей подождали до половины второго, потом под угрозой оружия заставили фармацевта вернуться в магазин, опустошили сейф и шкаф с наркотиками. Следуя плану, они выехали в лес, перекрасили свой белый «додж-универсал [I]»[/I] в черный цвет и поехали дальше, за Кевином. Дома у Бейли Кевин проверил ассортимент наркотиков: риталин, прелудин, демерол, секонал и еще много других. Кевин вычислил, что, если продавать наркотики на улицах, можно получить тридцать – тридцать пять тысяч долларов, и увидел, как любопытство на лицах приятелей сменяется жадностью. По мере того как ночь подходила к концу и все уже забалдели, каждый из двух тайно подошел к Кевину с предложением убрать третьего, а добычу поделить между собой. К утру, когда и Бейли, и Лафт «отключились», Кевин упаковал деньги и наркотики в два чемодана и отправился в Коламбус на своих двоих. Он знал, что никто из них не осмелится выступить против него. Его боялись. Они часто повторяли, что Кевин псих, что однажды он кулаком пробил дверь и расстрелял из автомата Томпсона машину знакомого парня. Полиция будет предупреждена, в этом Кевин не сомневался. Но как только он избавится от наркоты, никто ничего не сможет сделать. Фармацевт видел их лица, а не его. Не было ничего, что могло бы связать его с ограблением. На следующий день, когда Марлен взяла «Ланкастер игл газетт» и прочитала об ограблении аптечного магазина Грея, она почувствовала внезапную слабость. Несколько дней спустя Томми пришел, чтобы вместе с ней пообедать. Она с удивлением увидела, что он перекрасил свой старый «додж» в черный цвет, причем неряшливо. – Ведь это ты сделал, да? – прошептала она. – Что? Покрасил машину? – с невинным видом спросил Томми. – Ты ограбил аптечный магазин. – Ой, зачем так кричать! Теперь ты называешь меня преступником? Марлен, я ничего об этом не знаю. Клянусь тебе! Марлен смутилась. Что-то говорило ей, что он виноват, но он так искренно огорчился, когда она его обвинила. Если только он не был величайшим актером в мире, его отрицание было правдой. – Я молю Бога, чтобы ты не был замешан в этом, – сказала она. После того как они расстались, Аллен расстроился из-за обвинений Марлен. Он чувствовал, что что-то не так. Возвращаясь на работу, он решил, что ему нужна помощь. – Внимание, ребята, – громко сказал он. – У нас проблемы. – Все в порядке, Аллен, – сказал Артур. – Смотри на дорогу. – А ты не хочешь сесть за руль? – Лучше не надо. Я плохо себя чувствую на американских дорогах. Поезжай, пожалуйста. – Ты можешь как-нибудь объяснить происходящее? – спросил Аллен. – Я был так занят научной работой в период последнего «спутанного времени», что толком не знаю, но подозреваю, что кто-то из «нежелательных» крадет время и совершает преступления. – Вот и я хотел сказать тебе то же самое. – Полагаю, нам нужен Рейджен, – сказал Артур. – Ты можешь его найти? – Я пытался. Господи, его никогда нет на месте, когда он требуется! – Хорошо, попробую отыскать его. А ты внимательнее следи за дорогой. Артур поискал в своем сознании, заглянув в темноту, окружающую пятно. Он увидел образы других. Кое-кто спал в своих кроватях, кое-кто сидел в тени. «Нежелательные» отказались смотреть на него, они больше не признавали его власти над собой. Наконец он нашел Рейджена, занятого игрой с Кристин. – Ты нужен, Рейджен! Мне кажется, кто-то совершил преступление или несколько преступлений, и теперь всем грозит опасность. – Это не моя проблема, – сказал Рейджен. – Я не совершал тех преступлений. – Я верю тебе. Однако позволь напомнить, что, если кто-то из нас попадет в тюрьму, туда пойдут все. Представь Кристин, маленькую симпатичную девчушку, запертую вместе с сексуальными маньяками и извращенцами. – Черт с тобой! – согласился Рейджен. – Ты знаешь мою слабость. – Мы должны точно выяснить, что происходит. Артур приступил к общему допросу. Одного за другим он спрашивал членов семьи, и хотя он был уверен, что некоторые из «нежелательных» лгут, картина стала проясняться. Томми рассказал ему о подозрениях Марлен, что он принимал участие в ограблении аптечного магазина, и сказал также, что накануне он видел, как разгружали наркотики. Уолтер уверял, что не трогал пистолетов Рейджена с тех пор, как был наказан за застреленную ворону, но вспомнил, что слышал голос с бруклинским акцентом, говорящий об идеальном преступлении на месте придорожного отдыха. Филип в конце концов признался в нападениях на местах отдыха, но отрицал участие в ограблении аптечного магазина. Кевин признался, что это он спланировал ограбление. – Но меня там не было. Я только спланировал это, а потом ограбил тех двоих парней. Простое надувательство, и все. Возможно, те парни и предупредили полицию, но я чист. Копы никак не смогут привязать меня к ограблению. Артур сообщил Аллену и Рейджену: – А теперь вы оба подумайте: есть ли что-то такое, за что нас могут арестовать? Похоже, ничего такого не было. Несколько дней спустя Билли Миллигана опознал один скупщик краденого в Коламбусе, который был в долгу у детектива из отдела по борьбе с наркотиками. Скупщик сообщил, что Миллиган продал ему некоторое количество наркотиков, сходных по описанию с веществами, похищенными из аптечного магазина Грея. Сообщение передали в полицию Ланкастера. Был выписан ордер на арест Билли. 2 В понедельник, когда Марлен после работы пришла в квартиру, Томми подарил ей обручальное кольцо. – Я хочу, чтобы оно у тебя было, Марвин, – сказал Томми, называя ее уменьшительно-ласкательным именем. – Если что-нибудь случится, ты знай, я всегда буду любить тебя. Марлен с недоверием смотрела, как он надевал кольцо ей на палец. О таком моменте она мечтала давно, но сейчас это причиняло лишь боль. Билли купил кольцо, потому что ожидал какой-то беды? На глазах у нее выступили слезы, но Марлен постаралась не показать вида. Неважно, что сделал Билли, неважно, что сделают с ним, – она его не оставит. В календаре за 20 января 1975 года она записала: «Я обручилась. Он ужасно удивил меня». На следующий день арестовали Денни. Его посадили в полицейский фургон и доставили в тюрьму округа Фэрфилд. Ему зачитали его права и стали допрашивать. Он не имел понятия, о чем они говорят. Допрос продолжался несколько часов. Из того, что говорил детектив, Денни понял следующее: Уэйн Лафт вел машину в нетрезвом виде, был задержан и на допросе показал, что это Миллиган и Рой Бейли ограбили аптечный магазин. Денни в оцепенении смотрел на детективов. Они хотели, чтобы он сделал добровольное признание. Когда ему задавали вопросы, голос Аллена у него в голове подсказывал, как он должен отвечать. Допрос закончился, и Денни попросили подписать показания. Усердно, высунув кончик языка, Денни с сильным нажимом написал: «Уильям Стэнли Миллиган». – Теперь я могу идти домой? – спросил он. – Если сможешь заплатить залог десять тысяч долларов. Денни покачал головой, и его отвели обратно в камеру. В тот же день, позднее, Марлен нашла поручителя и заплатила залог. Томми вернулся к Дороти и Делу, и они связались с Джорджем Келлнером, адвокатом, который представлял Миллигана в деле об изнасиловании в округе Пикэуэй два года назад. В ожидании суда Артур узнал о других обвинениях, выдвинутых против Миллигана. Его опознали две жертвы дорожного ограбления. 27 января 1975 года дорожный патруль выдвинул дополнительные обвинения в ограблениях с отягчающими обстоятельствами в местах придорожного отдыха в округах Фэрфилд и Хокинг. Ровно через два года после лагеря Зейнсвилля Миллигана посадили в тюрьму округа Фэрфилд. 3 Аллен желал выступить на суде в свою защиту. Артур тоже хотел присутствовать на суде и доказать, что в момент ограбления аптечного магазина его даже поблизости не было. – А как насчет придорожных ограблений? – спросил Аллен. – Это сделал Рейджен. Но в целях самообороны. – Они говорят, что были еще ограбления. Одно за другим. – Неправда, – настойчиво сказал Рейджен. – Других ограблений я не совершал. – Тогда кто-то другой совершил, – сказал Аллен. – А они могут это доказать? – спросил Рейджен. – Почем я знаю? – возмутился Аллен. – Меня там не было. – Что нам делать? – спросил Рейджен. – Неразбериха какая-то, – сказал Артур. – Можно ли доверять этому адвокату? Ему не удалось избавить нас от Зейнсвилля два года тому назад. – На этот раз он говорит, что можно заключить договор о признании вины, – сказал Аллен. – Насколько я понимаю, если признаться в ограблении аптечного магазина, меня приговорят к шоковому освобождению и нам, возможно, не надо будет сидеть в тюрьме. – Что такое «шоковое освобождение»? – Тебя сажают в тюрьму, не сообщая, сколько ты там проторчишь. А потом неожиданно выпускают условно – и ты им по гроб жизни благодарен, что твои неприятности закончились. – Если так, – сказал Артур, – последуем совету адвоката. За это мы ему и платим. – Хорошо, – сказал Аллен. – Так и решим. Признание вины в обмен на условное освобождение. 27 марта 1975 года Уильям Стэнли Миллиган признал себя виновным в ограблениях, в том числе с отягчающими обстоятельствами. Через два месяца Аллен узнал, что суд определил ему условное освобождение только за ограбления на придорожных местах отдыха. Но за ограбление аптечного магазина ему грозило от двух до пяти лет тюрьмы. Все были ошеломлены. 9 июня, после сорока пяти дней пребывания в исправительной колонии Мэнсфилда, Аллена посадили в синий автобус исправительной колонии штата Огайо вместе с другими шестьюдесятью девятью заключенными, скованными попарно, и отвезли в Ливанскую исправительную тюрьму. Аллен старался не смотреть на вооруженную охрану. Как он выживет эти два года? Страх охватил его, когда автобус подъехал к тюрьме и он увидел забор из колючей проволоки и сторожевые вышки вдоль стен. Заключенные вышли из автобуса и прошли в здание через приемник-распределитель. Первая из двух дистанционно управляемых дверей со свистом открылась, затем закрылась за ним. Это напомнило Аллену свист Челмера – и страх стал невыносимым. Аллен так и не дошел до второй двери… Рейджен услышал свист, когда открылась вторая дверь. Он кивнул головой и прошаркал в блок с камерами в строю скованных попарно заключенных. Теперь Артур уже не властвовал. Здесь начиналась власть Рейджена. Только он один будет решать, кому вставать на пятно и сходить с него последующие два или пять лет. С громким лязгом тяжелая железная дверь захлопнулась за Рейдженом Вадасковиничем. Глава семнадцатая 1 Рейджен нашел, что Ливанская т.юрьма значительно лучше исправительной колонии Мэнсфилда. Она была новее, чище, светлее. В первый же день на вводной беседе новичкам сообщили правила внутреннего распорядка, рассказали, какая их ждет работа и занятия. Крупный мужчина с тяжелым подбородком и шеей футболиста встал и, скрестив руки, стал покачиваться взад-вперед. – Так, – сказал он. – Я капитан Лич. Вы, парни, думаете, что очень крутые? Ну, теперь вы мои! Вы безобразничали на улицах, но если и здесь будете безобразить, я разобью вам ваши поганые головы. Права человека, говорите? Права для людей писаны, а не для кусков мяса вроде вас. Только высуньтесь, и я вас в порошок сотру! Он долбил это минут пятнадцать. Рейджен решил, что человек пытается просто напугать их, что все это только слова. Но потом Рейджен заметил, что психолог, худенький блондин в очках, проповедует то же самое: – Вы теперь ничто. Только номера. Вы не имеете лица. Никого не интересует, кто вы и почему вы здесь. Вы только преступники и заключенные. Слыша такие оскорбления от маленького человечка, некоторые из вновь прибывших стали отвечать ему: – Кто ты такой, черт побери, чтобы так разговаривать с нами? – Что это за дерь.мо, парень? – Я не номер! – Ты долбаный урод! – Засунь это себе в задницу, псих! Рейджен молчал, наблюдая реакцию заключенных. Он подозревал, что психолог нарочно провоцирует их. – Вот видите? – сказал психолог, ткнув в них указательным пальцем. – Посмотрите, что получается. Вы не можете находиться в обществе, потому что, когда вы попадаете в сложную ситуацию, вы не знаете, как ее контролировать. На слова реагируете с грубой враждебностью и неистовством. Может быть, теперь вы поймете, почему общество стремится изолировать вас, пока вы не научитесь соответствовать ему. Заключенные, поняв, что это был своего рода урок, сели и начали глуповато переглядываться. В главном коридоре заключенные-ветераны наблюдали все это и отпускали язвительные замечания, когда новички стали выходить из комнаты ориентировок: – Новое мясо прибыло! – Эй, ****, до скорого свиданьица! – А вон тот милашка. Она моя. – Черт, я ее первый увидел! Рейджен знал, что они показывают на него, и ответил ледяным взглядом. Ночью в камере он обсудил положение с Артуром. – Здесь ты за все отвечаешь, – сказал Артур, – но я хотел бы отметить, что значительная доля тех шуток и поддразниваний – просто способ «выпустить пары», немного посмеяться. Тебе следует различать тюремных комиков и тех, кто действительно опасен. Рейджен согласно кивнул: – Я тоже так думаю. – У меня есть предложение. Рейджен слушал, чуть улыбаясь. Забавно было слышать, как Артур предлагает, вместо того чтобы приказывать. – Я заметил, что заключенные, которые носят зеленую больничную форму, единственные – кроме охраны, – кому разрешается ходить в центре коридоров. Когда настанет время определяться на работу, было бы неплохо, чтобы Аллен попросился в тюремный лазарет. – Зачем нам это надо? – Работа медбратом может обеспечить некоторую безопасность, особенно для детей. Видишь ли, в тюрьме помощника медика уважают, поскольку каждый заключенный знает, что когда-нибудь ему может понадобиться экстренная медицинская помощь. Через Аллена я буду выполнять работу. Рейджен согласился, что идея неплохая. На следующий день, когда охранники стали опрашивать новичков, кто где работал и какая у кого специальность, Аллен сказал, что хотел бы работать в тюремном лазарете. – У тебя была практика? – спросил капитан Лич. Аллен ответил, как научил его Артур: – Когда я служил на флоте, там была школа фармацевтов при морской базе в Грейт-Лейке. Я работал там в госпитале. Это была не совсем ложь. Артур приобрел эти знания самостоятельно. Он ведь не сказал, что учился на медика. На следующей неделе из тюремного лазарета позвонили, что доктор Харрис Стейнберг, директор медицинской части, хочет видеть Миллигана. Проходя по широким залам, Аллен заметил, что Ливанская т.юрьма построена в форме гигантского девятиногого краба. Вдоль стен центрального коридора были расположены кабинеты. От него с разными интервалами и в разные стороны отходили коридоры с камерами. В лазарете Аллен ждал в комнате, отделенной непробиваемыми стеклянными перегородками, наблюдая за доктором Стейнбергом, пожилым седовласым человеком с добрым румяным лицом и мягкой улыбкой. Аллен заметил на стенах рисунки. Наконец доктор Стейнберг жестом пригласил его войти в кабинет. – Я так понял, что у вас есть опыт лабораторной работы. – Всю свою жизнь я хотел стать врачом, – сказал Аллен. – И вот подумал: у вас тут столько народу, что не помешает поставить лишнего человека на анализы крови и мочи. – Вы когда-нибудь занимались этим? Аллен кивнул: – Конечно, это было давно, и кое-что я подзабыл, но ведь вспомнить недолго. Я быстро все схватываю. Признаюсь вам, док: когда выйду отсюда, хочу работать в этой области. Дома я самостоятельно изучал книги по медицине. Особенно меня интересует гематология. Дайте мне шанс, док, не пожалеете. Казалось, Стейнберга не убедила его болтовня, поэтому Аллен решил произвести впечатление другим способом. – Чудесные картины, – сказал он, бросив взгляд на стену. – Я предпочитаю масляные краски акриловым, но у этого мастера хороший глаз на детали. На лице доктора появился интерес. – Так вы рисуете? – Всю свою жизнь. Медицина – мой суровый долг обществу, а живопись – мечта невинной юности. Люди говорят, что у меня природный талант. Вы позволите написать ваш портрет? У вас выразительное лицо. – Я собираю предметы искусства, – сказал Стейнберг. – И сам немного рисую. – Я всегда чувствовал, что искусство и медицина сродни друг другу. – Вы когда-нибудь продавали свои рисунки? – Так, кое-что: пейзажи, натюрморты, портреты. Я надеюсь, у меня здесь появится возможность рисовать. Стейнберг повертел в руках карандаш. – Хорошо, Миллиган. Я позволю вам работать в лаборатории. Начните с того, что вымойте пол, а когда справитесь с этим, приведите в порядок рабочее место. Вы будете работать со Стоми, дежурным медбратом. Он покажет вам, что и как надо делать. 2 Артур был в восторге. Он не возражал против того, чтобы вставать раньше других заключенных и делать анализы крови. Недовольный, как производится запись в медицинских картах, Артур завел свои истории болезни на четырнадцать диабетиков, которых он вскоре стал считать своими пациентами. Большую часть дня он проводил в лаборатории, работая с микроскопом и готовя предметные стекла. Уставший и счастливый, возвращаясь в половине четвертого в свою камеру, он почти не обращал внимания на своего нового соседа, худощавого молчаливого человека. Адалана украсила пустую камеру, расстелив на полу и развесив по стенам узорчатые полотенца. Вскоре Аллен взялся за махинации: менял пестрое полотенце на пачку сигарет, затем раздавал сигареты с процентами – за одну он получал потом две. В конце недели у него уже было две пачки, и бартер все увеличивался. Наряду с передачами, получаемыми от матери и Марлен, Аллен смог покупать себе еду у интенданта и, таким образом, не ходить в столовую по вечерам. Он затыкал раковину резиновой пробкой, принесенной из лаборатории, наливал горячую воду и разогревал консервную банку с курицей и клецками, супом или тушеной говядиной, пока еда не становилась теплой и приятной на вкус. Аллен с гордостью носил свою зеленую форму, испытывая удовольствие оттого, что может ходить или даже бежать по главному коридору, вместо того чтобы, как таракан, ползти вдоль стен. Ему нравилось, когда его называли «док». Он дал Марлен названия некоторых книг по медицине, чтобы она купила их для него. Артур серьезно занимался медициной. Когда Томми узнал, что другие заключенные внесли в список посетителей своих подружек в качестве гражданских жен, чтобы им разрешали посещать тюрьму, он сказал Рейджену, что хочет записать Марлен как свою жену. Сначала Артур возражал, но Рейджен проявил здесь свою власть. Как жена Миллигана, она могла приносить в тюрьму вещи. – Напиши ей, – сказал Рейджен, – чтобы принесла апельсинов. Но сначала пусть возьмет шприц для подкожных инъекций и введет в них водку. Хорошая штука получается. Ли впервые встал на пятно в Ливанской тюрьме. Комик, остряк, любитель розыгрышей, он демонстрировал на практике теорию Артура, что смех – спасительный клапан и высоко ценится большинством заключенных. Поддразнивание другими заключенными, которое сначала так напугало Денни и рассердило Рейджена, теперь стало развлечением для Ли. Рейджен слышал, что отец Билли был комиком и конферансье, который называл себя «наполовину музыкант, наполовину остряк». Рейджен решил, что Ли может сыграть свою роль в тюрьме. Но Ли не ограничился смешными историями. Он начинил сигареты Аплена: соскреб серу с нескольких спичек, палочку подержал в сладкой воде, потом обвалял ее в сере и спрятал в табаке. Пару таких сигарет он положил в пачку Аллена, и когда кто-нибудь из заключенных просил сигарету, Ли давал ему «начиненную» сигарету. Идя по коридору или выходя из кафетерия, он слышал гневные крики жертвы, когда сигарета разгоралась ярким пламенем. Некоторые из них взрывались прямо в лицо Аллену. Однажды утром, когда работа с кровью была закончена, Артур, задумавшись о проценте серповидно-клеточной анемии среди чернокожих заключенных, сошел с пятна. Ли, которому в этот момент нечего было делать, решил устроить шутку. Он открыл банку с экстрактом лукового масла, макнул туда тампон и обвел ободок окуляра. – Эй, Стоми, – сказал он, протягивая медику предметное стекло, – доктор Стейнберг хочет срочно сделать анализ крови на лейкоциты. Посмотри это под микроскопом. Стоми положил предметное стекло на столик микроскопа и навел фокус. Вдруг он резко откинул голову, глаза его наполнились слезами. – Что случилось? – невинно спросил Ли. – Это настолько печально? Не в силах контролировать себя, Стоми зарычал, смеясь сквозь слезы: – Ах ты, сукин сын! Как только тебя земля носит! Он пошел к раковине и промыл глаза. Вскоре после этого Ли увидел, как вошел заключенный и дал Стоми пять баксов. Стоми взял с полки колбу 11-С, вынул пробку и передал колбу заключенному, который сделал большой глоток. – Что это? – спросил Ли, когда заключенный ушел. – «Белая молния». Сам приготовил. Пять баксов за глоток. Если меня не будет поблизости, когда кто-нибудь из заключенных придет, можешь заменить меня, получишь один бакс из пяти. Ли ответил, что будет счастлив оказать услугу. – Послушай, – продолжал Стоми, – доктор Стейнберг хочет привести в порядок аптечку. Ты не сделаешь это? У меня есть другие дела. Пока Ли приводил в порядок аптечку, Стоми взял колбу 11-С с полки, вылил спирт в мензурку, наполнил колбу водой и обвел края колбы горьковато-сладким концентратом. – Мне нужно сходить к доктору Стейнбергу, – сказал он Ли. – Не забудь о бизнесе, о’кей? Через десять минут в лабораторию вошел огромный чернокожий заключенный и сказал: – Дай мне 11-С, парень. Я заплатил Стоми десять баксов за два глотка. Он сказал, что ты знаешь, где это. Ли передал ему колбу. Чернокожий быстро приложил колбу ко рту и опрокинул ее вверх. Вдруг глаза его округлились, он плюнул и стал блевать. – Ты, белый сукин сын! Какого дерьма ты мне подсунул? Он делал странные движения губами, пытаясь стереть рукавом мерзкий вкус. Потом схватил колбу за горлышко, грохнул ею о стол так, что донышко отлетело и жидкость забрызгала зеленую форму Ли, и стал размахивать рваным краем колбы. – В клочья порву, сволочь белая! Ли отступил к двери. – Рейджен, – прошептал он. – Эй, Рейджен! Охваченный ужасом, Ли ждал, что Рейджен придет к нему на помощь. Но никто не пришел. Он рванул в дверь и побежал по коридору, чернокожий бросился за ним. Рейджен хотел было встать на пятно, но Артур сказал: – Ли должен получить урок. – Но я не могу позволить, чтобы его порезали, – сказал Рейджен. – Если его не остановить, – сказал Артур, – в будущем он может представлять для нас большую опасность. Рейджен последовал совету и не стал вмешиваться, пока Ли бежал по коридору, в ужасе крича: – Рейджен, где же ты, черт возьми? Когда Рейджен почувствовал, что Ли достаточно проучен и ситуация становится слишком опасной, он с силой вытолкнул Ли с пятна, остановился и швырнул больничную койку прямо под ноги преследователю. Великан упал на разбитую колбу и поранил себе руку. – Хватит! – рявкнул Рейджен. Чернокожий вскочил, трясясь от гнева. Рейджен схватил его, кинул в рентгеновский кабинет и прижал к стенке. – Достаточно! – сказал Рейджен. – Нажми на тормоза, иначе я тебя сломаю. Чернокожий остолбенел от внезапной перемены. Вместо испуганного белого мальчишки его загнал в угол матерый уголовник с русским акцентом и диким взглядом. Рейджен поймал его мощным захватом сзади, рукой стиснув ему шею, и прошептал на ухо: – Давай остановимся. Нужно привести все в порядок. – Да, да, все в порядке, все в порядке… Рейджен отпустил чернокожего. Тот попятился: – Без обид, парень, все нормально… И чуть не бегом бросился прочь. – Варварский способ справляться с ситуацией, – заметил Артур. – А ты бы что сделал? – спросил Рейджен. Артур пожал плечами: – Вероятно, то же самое. Если бы у меня была твоя сила. Рейджен кивнул. – А что делать с Ли? – спросил Артур. – Тебе решать. – Он «нежелательный». – Правильно. Что хорошего в человеке, вся жизнь которого состоит из розыгрышей? Он – бесполезный андроид. Ли был лишен права вставать на пятно. Но вместо того чтобы жить в постоянной темноте вокруг пятна, не в состоянии вынести существования без розыгрышей и смеха, он предпочел совсем исчезнуть. И очень долго никто не смеялся. 3 Письма Томми стали отражать непредсказуемые перемены настроения. Он писал Марлен: «У меня распухли костяшки пальцев» – и описывал драку с заключенными, которые крали у него почтовые марки. 6 августа он клялся, что покончит с собой, а через пять дней попросил ее прислать акриловые краски, чтобы он снова мог рисовать. Артур поймал четырех мышей и стал приручать их. Он изучал их поведение и начал писать длинную статью о возможности пересадки кожи мышей на обожженные места человека. Однажды вечером, когда он сидел в лаборатории и делал некоторые записи, вошли трое заключенных. Один встал на страже, двое других подошли к нему. – Дай мне пакет, – сказал один из них. – Мы знаем, что у тебя есть. Дай нам. Артур покачал головой и продолжал писать. Двое обошли вокруг стола и схватили его… Рейджен стряхнул их с себя, отшвырнув одного, затем другого. Когда стоявший на страже подошел к нему с ножом, Рейджен сломал ему кисть. Все трое убежали, причем один кричал: – Ты т.руп, Миллиган! Береги задницу! Рейджен спросил Артура, знает ли он, что произошло. – Какой-то пакет, – сказал Артур. – По тому, как они себя вели, думаю, это наркотики. Он обыскал лабораторию и пункт бесплатной раздачи лекарств. Наконец позади книг и разных бумаг на верхней полке обнаружился пластиковый пакет с белым порошком. – Это героин? – спросил Аллен. – Надо сделать анализ, – сказал Артур, кладя пакет на весы. – Здесь полкилограмма. Анализ показал, что это кокаин. – Что ты будешь с этим делать? Артур разорвал пакет и смыл порошок в туалет. – Кто-то будет ужасно расстроен, – сказал Аллен. Но Артур уже обдумывал свою статью о пересадке кожи. Артур был наслышан о тюремной хандре. Большинство заключенных в процессе привыкания к тюремной жизни переживают период беспокойства и тревоги. Когда заключенный теряет свою независимость и личность, когда он вынужден терпеть подавление, такая перемена часто приводит к депрессии и эмоциональному срыву. У Миллигана это вызвало очередное беспорядочное переключение личностей. Письма к Марлен изменились. Филип и Кевин, которые писали всякие непристойности и рисовали пор.но.графические рисунки, писать перестали. Теперь в письмах ясно просматривалась боязнь сойти с ума. В письмах Томми говорилось, что у него странные галлюцинации. Он писал, что днем и ночью изучает книги по медицине. После условного освобождения он приступит к изучению медицины, «даже если на это потребуется пятнадцать лет». Томми обещал, что они поженятся, у них будет свой дом, он будет заниматься исследованиями и приобретет специальность. «Неплохо звучит? – писал он. – Доктор и миссис Миллиган». 4 октября из-за эпизода с кокаином Миллигана перевели в блок «С» и держали в изоляции. У него отобрали медицинские книги и портативный телевизор. Рейджен оторвал от стены стальные рейки, которыми была прикреплена койка, и защемил ими дверь, так что рабочие вынуждены были снять дверь, чтобы выпустить его из камеры. У него оказался нарушен сон, появились жалобы на частую рвоту и нелады со зрением. Доктор Стейнберг время от времени посещал его, прописывая легкое успокоительное и спазмолитики. Несмотря на то что, по его мнению, проблемы Миллигана носили чисто психологический характер, 13 октября доктор все же приказал перевести Миллигана из Ливанской тюрьмы в Центральную клинику в Коламбусе. Находясь там, Аллен написал в Американский союз гражданских свобод, прося о помощи, однако безрезультатно. Через десять дней у него обнаружили язву желудка и двенадцатиперстной кишки. Была прописана диета, и Миллигана вернули в тюрьму, снова в изоляцию. Появилась информация, что его условное освобождение произойдет не раньше апреля 1977 года – через полтора года. 4 Наступили и прошли Рождество и Новый год, и 27 января Аллен принял участие в объявленной заключенными голодовке. Он писал брату: [I]Дорогой Джим.[/I] [I]Лежу в камере и вспоминаю нас с тобой. когда мы были детьми. Проходит время, и я все больше и больше ненавижу жизнь. Мне жаль, что из-за меня ваша семья распалась. Фактически я никогда и не был частью семьи. Впереди у тебя большая жизнь, множество целей. Не трать жизнь впустую, как это делал я. Если ты ненавидишь меня за это, прости. Ноя все равно уважаю тебя и люблю, как люблю ветер и солнце. Джим, Бог свидетель, я не делал того, в чем меня обвинили. Бог говорит, что у каждого свое место и судьба. Думаю, это место для меня и такая моя судьба! Прости, что я позорю тебя и всех близких.[/I] [I]Билл[/I] Томми писал Марлен: [I]Моей Марвин[/I] [I]Маре, начинается голодовка и грандиозный бунт. Я пишу это письмо тебе, в случае если заключенные одержат верх. Если они победят, ни одного письма не выпустят. Крики и битье стекол становятся громче. Меня убьют, если я попытаюсь взять еду с тележки…[/I] [I]Кто-то что-то поджег, но пожар быстро потуши ли. Охранники растаскивают заключенных. События развиваются медленно, но к середине следующей недели заключенные, на верное, одержат верх. Я говорил тебе!!! Снаружи охранники с пулеметами, но это не остановит парней. Я скучаю по тебе, Марвин! Я хочу умереть. Дела становятся все хуже. Последующие несколько дней об этом будут говорить в шест и часовых новостях. Как раз сейчас об этом говорят п о радио Цинциннати. Если бунт развернется в полную силу, не приходи. Я знаю, что снаружи будут тысячи людей, ты не дойдешь до передних ворот. Я люблю тебя, Марвин, и скучаю по тебе. Сделай одолжение. Здесь парни говорят, чтобы я отослал это письмо на радио моего города. Они нуждаются в общественной поддержке, чтобы добиться того, чего хотят. Отошли письмо. Спасибо от-всех парней. Маре, я люблю тебя очень, очень, очень. Будь осторожна.[/I] [I]С любовью,[/I] [I]Билл.[/I] [I]Если все будет хорошо, принеси какао.[/I] Бобби нацарапал свое имя на стальной койке в изоляторе. Здесь он смог предаться своим фантазиям. Он видел себя актером кино или телевидения, путешественником в далекие места, участником героических приключений. Бобби ненавидел, когда другие называли его Робертом, и настаивал: – Я – Бобби! У него был комплекс неполноценности, но не было амбиций. Бобби жил, как губка впитывая идеи и мысли других и выдавая их за свои. Когда кто-нибудь предлагал ему сделать что-то, он отвечал: – Я не могу. Он не верил, что способен что-то придумать. Когда Бобби услышал о голодовке, он вообразил себя лидером, показывающим пример другим заключенным. Как великий Махатма Ганди в Индии, своей голодовкой Бобби поставит на колени репрессивную власть. Когда через неделю забастовка закончилась, Бобби решил, что не перестанет голодать. Он очень сильно похудел. Однажды вечером, когда охранник открыл дверь камеры и принес поднос с едой, Бобби швырнул поднос в охранника, забрызгав ему лицо. Артур и Рейджен согласились, что, хотя фантазии Бобби помогали им выжить долгие месяцы в тюрьме, его голодовка ослабляла тело. Рейджен объявил его «нежелательным». Томми вышел из комнаты свиданий после встречи с матерью Билли, которая приехала поздравить его с днем рождения – ему исполнился двадцать один год. Он обернулся, посмотрел в окно и увидел кое-что, незамеченное им раньше: в разных местах комнаты заключенные сидели рядом со своими женщинами, спрятав руки под небольшими квадратными столиками, не разговаривая и даже не глядя друг на друга, а уставившись прямо перед собой невозмутимыми, словно бы стеклянными глазами. Когда он рассказал об этом Джонси, заключенному из соседней камеры, тот засмеялся: – Парень, разве ты не знаешь? Черт возьми, сегодня же День святого Валентина. Они занимаются мануальным сексом. – Я не верю, не может быть. – Когда у тебя есть женщина, готовая на все ради тебя, она приходит в юбке, а не в брюках, и без трусов. Погоди, в следующий раз покажу тебе голую попку своей подружки. На следующей неделе Томми входил в комнату свиданий, где его ждала мать Билли. В это время из комнаты выходил Джонси со своей рыжеволосой красавицей. Джонси подмигнул и быстро поднял подол ее юбки, показывая г.олый зад. Томми покраснел и отвернулся. Вечером, на середине письма Томми к Марлен, почерк вдруг изменился. Филип писал: «Если ты меня любишь, в следующий раз приходи в юбке и без нижнего белья». 5 Наступил март 1976 года. Аллен надеялся, что его условно освободят в июне, но когда комиссия по условному освобождению отложила слушание его дела еще на два месяца, он забеспокоился. Через тюремную систему оповещения – с помощью сигналов – стало известно, что обеспечить себе условное освобождение можно только одним способом – дать взятку клерку, подающему заявку в центральную контору. Аллен опять принялся за свои махинации. Он рисовал карандашом и углем, продавал рисунки заключенным и охранникам за вещи, которыми потом мог торговать. Он написал Марлен, умоляя ее принести апельсины, начиненные водкой. Один будет для Рейджена, а другие пойдут на продажу. 21 июня, через восемь месяцев после первого помещения в изолятор, Томми написал Марлен, что, по его убеждению, отсрочка слушания была своего рода психологической проверкой, «или я, наверное, законченный псих и не понимаю, что делаю». Его перевели в отделение для психических больных в блоке «С» – десять камер, предназначенных для заключенных с психическими расстройствами. Вскоре после этого Денни поранил себя, и когда он отказался от лечения, его опять перевели в Центральную клинику в Коламбусе, а после краткого пребывания там снова вернули в тюрьму. Будучи в блоке «С», Аллен не переставал посылать тайные письма Уордену Доллману, протестуя против своей оградительной изоляции, которая, как ему сказали, должна быть добровольной. Он писал, что нарушаются его конституционные права и он будет жаловаться в суд. Через несколько недель Артур посоветовал изменить тактику – молчать. Не говорить ни с кем – ни с заключенными, ни с охраной. Он знал, что это их обеспокоит. А маленькие отказались есть. В августе, после одиннадцати месяцев, проведенных в изоляции, где Миллигана то и дело помещали в отделение для психических больных, ему сказали, что он может вернуться в прежнюю камеру. – Мы можем дать тебе работу, где будет не так опасно, – сказал Уорден Доллман. Он показал на рисунки карандашом на стене камеры. – Я слышал о твоем таланте художника. Что, если ты будешь работать в художественной студии мистера Рейнерта? Аллен радостно кивнул. На следующий день Томми пошел в студию графики. В студии было много народу. Одни занимались шелко-графией, другие – тиснением, третьи – фотографией или печатным прессом. Худенький, жилистый мистер Рейнерт первые несколько дней украдкой наблюдал за Томми, которого совсем не интересовало происходящее вокруг него. – Чем бы ты хотел заняться? – спросил его Рейнерт. – Я бы хотел рисовать. Я хорошо пишу маслом. Рейнерт удивленно вскинул голову: – В тюрьме никто не пишет маслом. – А я пишу. – Хорошо, Миллиган, пойдем со мной. Думаю, я знаю, где мы можем достать для тебя материалы. Томми повезло: в Исправительном учреждении Чилликота занятия изобразительным искусством недавно были прекращены, и все краски, холсты и подрамники переслали в Ливанскую тюрьму. Рейнерт помог ему установить мольберт и сказал, что он может рисовать. Через полчаса Томми принес ему пейзаж. Рейнерт был потрясен: – Миллиган, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь рисовал так быстро. И хорошо нарисовано. Томми кивнул: – Я должен был научиться рисовать быстро, чтобы иметь возможность заканчивать свои работы. Хотя работа маслом не входила в программу занятий графикой, Рейнерт понял, что Миллиган чувствует себя лучше всего, когда у него в руке кисть, поэтому с понедельника по пятницу разрешал рисовать все, что тот захочет. Заключенные, охранники и даже кое-кто из администрации восхищались пейзажами Томми. Он нарисовал несколько незамысловатых картин для бартера, которые подписал «Миллиган». Для себя он рисовал другие картины, и ему разрешали отдавать их Марлен или матери, когда они приходили его навещать. Иногда в студию заходил доктор Стейнберг, который просил у Миллигана совета по поводу собственных занятий живописью. Томми показал ему, как строить перспективу, как нарисовать скалы так, чтобы они казались находящимися под водой. В выходные дни Стейнберг приходил в тюрьму, Миллигана выпускали из камеры, и они вдвоем писали натурные этюды. Зная, что Миллиган ненавидит тюремную пищу, доктор всегда приносил сэндвичи «субмарина» (бутерброд, сделанный из белого батона с различными наполнителями – сосисками, сыром, специями, солеными и маринованными овощами) или рогалики со сливочным сыром и молочный коктейль. – Я хотел бы рисовать в камере, – как-то сказал Томми Рейнерту. Рейнерт отрицательно покачал головой: – При двух заключенных в одной камере – нельзя. Это против правил. Но такое правило действовало недолго. Несколько дней спустя в камеру Миллигана вошли два охранника, произвели обыск и нашли марихуану. – Это не мое, – сказал Томми, боясь, что ему не поверят и пошлют в «дыру» – пустой изолятор. Когда стали спрашивать его соседа по камере, тот признался, что с горя курил марихуану, потому что жена его бросила. Его посадили в изолятор, а Миллиган на некоторое время оказался один в камере. Рейнерт поговорил с лейтенантом Морено, начальником блока камер, чтобы Миллигану позволили рисовать в камере, пока к нему не подселят другого заключенного. Морено разрешил. Таким образом, каждый день после того, как студия графики закрывалась в половине четвертого, Миллиган возвращался в камеру и рисовал до самого отбоя. Дни проходили быстро. Было легче пережидать время. Однажды охранник сказал, что к нему в камеру подселят нового заключенного. Аллен остановился у кабинета лейтенанта Морено: – Мистер Морено, если вы ко мне подселите кого-нибудь, я не смогу рисовать. – Ну что ж, будешь рисовать где-нибудь в другом месте. – Можно я вам объясню кое-что? – Приди ко мне попозже, и мы поговорим об этом. После ланча Аллен возвратился из студии с рисунком, который только что закончил Томми. Морено с удивлением посмотрел на рисунок и спросил: – Это ты нарисовал? – Лейтенант взял в руки рисунок и стал разглядывать зеленый ландшафт с речкой, теряющейся вдали. – Послушай, я бы хотел иметь такую картину. – Я нарисовал бы вам, – сказал Аллен, – только я больше не могу рисовать в камере. – Ах да… подожди минутку. Так ты нарисовал бы для меня? – И притом бесплатно. Морено позвал своего помощника: – Кейси, сними имя нового заключенного с камеры Миллигана. Вместо него вставь пустую полоску и поставь на ней кресты. – Затем он обратился к Аллену: – Не беспокойся. Ведь до комиссии тебе осталось девять месяцев? Больше в твою камеру никого не поместят. Аллен был в восторге. Томми, Денни и Аллен рисовали каждую свободную минуту, но ни одной картины не заканчивали. – Ты должен быть осторожен, – посоветовал Артур. – Как только Морено получит картину, он может нарушить свое слово. Аллен «мотал» Морено почти две недели, потом пошел в его кабинет, чтобы подарить ему картину – пристань с привязанными к ней лодками. Морено был очень доволен. – Вы уверены, что и теперь никого не подселят в мою камеру? – спросил Аллен. – Я пометил это на стенде. Можешь пойти и посмотреть. Аллен вошел в комнату охраны. Под его именем он увидел полоску с пометкой: «В камеру Миллигана никого больше не помещать». Полоска была приклеена прозрачной лентой и выглядела постоянной. Рисовал Миллиган много: картины для охранников, для администрации, для матери и Марлен, чтобы те могли их продать. Однажды его попросили нарисовать картину для вестибюля, и Томми нарисовал огромное живописное полотно, которое должно было висеть за спиной дежурного, впускающего посетителей. Он допустил ошибку, подписав картину своим именем, но Аллен вовремя заметил это, закрасил имя и сделал подпись «Миллиган». Большинство картин не удовлетворяли его. Они предназначались для быстрой продажи или для бартера. Но однажды он занялся очень важной для него работой – переделкой картины, которую он увидел в художественном альбоме. Аплен, Томми и Денни по очереди работали над «Грацией Кэтлин». Сначала они думали изобразить аристократку XVII столетия с мандолиной. Аллен рисовал лицо и руки. Томми работал над фоном. Денни выписывал детали. Когда настало время дать ей в руки мандолину, Денни понял, что не знает, как рисовать этот музыкальный инструмент, поэтому он нарисовал нотный лист. Двое суток без перерыва они по очереди работали над картиной. II когда картина была готова, Миллиган рухнул на койку и уснул. [IMG]http://loveread.me/img/photo_books/10119/i_009.jpg[/IMG] [I]«Грация Кэтлин[/I][B]».[/B] [I]Картина маслом, написанная Алленом и Денни в Ливанской тюрьме, в камере Билли. (Первоначально подписана Билли, но позднее Аллен и Денни поставили свои имена в правом нижнем углу.)[/I] До Ливанской тюрьмы Стив совсем немного времени провел на пятне. Отличный и дерзкий водитель, он несколько раз побывал за рулем, когда был моложе, и потом хвастался, что он самый лучший водитель в мире. В тюрьме Рейджен позволил ему вставать на пятно после того, как Ли был изгнан, потому что Стив тоже умел заставить людей смеяться. Стив похвалялся, что он один из лучших подражателей на белом свете. Он мог имитировать любого, и заключенные смеялись до колик. Имитации были его способом высмеивать людей. Стив вечно выдавал себя за кого-нибудь другого. Рейджен сердился, когда Стив имитировал его югославский акцент, а Артур неистовствовал, когда Стив начинал говорить с британским акцентом низших классов. – Я так не говорю! – настаивал Артур. – Яне говорю на кокни! – У нас из-за него будут неприятности, – предупредил Аллен. Однажды Стив стоял в коридоре позади капитана Лича, скрестив руки и подражая манере Лича покачиваться взад-вперед на пятках. Лич обернулся и поймал его на этом. – Ладно, Миллиган, можешь давать представление в «дыре». Думаю, десять суток в изоляторе будут для тебя хорошим уроком. – Аллен предупреждал нас, что что-нибудь случится, – сказал Артур Рейджену. – Стив бесполезен – ни амбиций, ни таланта. Все, что он умеет, – это смеяться над людьми. Зрителям весело, а мы наживаем очередного врага. Тебе решать, но, по-моему, врагов у нас и так с избытком. Рейджен согласился, что Стив – «нежелательный», и сказал, что ему отказано в праве вставать на пятно. Стив отказался освободить пятно и, подражая акценту Рейджена, прорычал: – Что ты хочешь сказать? Ты не существуешь. Никто из вас не существует. Вы все – плод моего воображения. Здесь только я. Я – единственное реальное лицо. А вы – лишь галлюцинации. Рейджен ударил его головой о стену, из рассеченного лба пошла кровь. Стив сошел с пятна. По настоянию Артура Аллен подал заявление на курсы, проводимые в тюрьме инструкторами из филиала общеобразовательного колледжа в Шейкер-Вэлли. Он записался на английский язык, промышленный дизайн, элементарную математику и промышленную рекламу. На занятиях по искусству он получал пятерки, по английскому и математике – четверки с плюсом. Отзывы по графике были в превосходных степенях: «исключительный», «весьма продуктивный», «быстро усваивает», «в высшей степени надежный», «отличные отношения», «очень развита логика». 5 апреля 1977 года Аллен появился перед комиссией по дословному освобождению. Ему сказали, что его освободят через три недели. Когда Миллиган получил наконец свидетельство об освобождении, Аллен так был рад, что не мог усидеть на месте. Он ходил по камере взад-вперед. Наконец он взял свидетельство и сделал из него бумажный самолетик. За день до освобождения, проходя мимо кабинета капитана Лича, Аллен свистнул. Когда Лич поднял голову, Аллен пустил в него самолетик и пошел дальше, улыбаясь. Последний день в Ливанской тюрьме, 25 апреля, длился вечно. Предыдущую ночь Аллен не мог уснуть до трех часов, шагая по камере. Он сказал Артуру, что тот должен уточнить, у кого будет право вставать на пятно, когда они снова окажутся на свободе. – Я тот, кто должен теперь общаться с людьми, – сказал Аллен, – чтобы находить выход из разных ситуаций. – Рейджену трудно будет отказаться от власти после двух лет обладания полным контролем, – заметил Артур. – Триумвират он встретит в штыки. Мне кажется, Рейджен задумал продолжать удерживать контроль. – Ну, ты, конечно, снова будешь боссом. Я найду работу и вновь займу место в обществе. Мне нужно заняться делом. Артур поджал губы. – Это разумно, Аллен. Хотя я не могу говорить за Рейджена, но я тебя поддержу. На выходе охранник передал ему новый костюм, и Аллен поразился качеству костюма и тому, как точно он подошел. – Твоя мать прислала, – сказал охранник. – Это же один из твоих. – Ах да, – сказал Аллен, делая вид, что вспомнил. Вошел другой охранник, принесший документ Аллену на подпись. Перед тем как выйти из тюрьмы, он должен был заплатить тридцать центов за пластиковую чашку, которой не оказалось в камере. – Ее взяли у меня, когда выпускали из изолятора, – сказал Аллен, – да так и не вернули. – Ничего не знаю, ты должен заплатить. – Да пошли вы с вашими чашками, – закричал Аплен. – Не буду я платить! Аллена привели в кабинет мистера Данна, и администратор спросил, что случилось в последний день его пребывания здесь. – Меня заставляют платить за чашку, которую сами же и взяли. Я не буду за это платить. – Надо заплатить тридцать центов, – сказал Данн. – Будь я проклят, если заплачу! – Ты не сможешь уйти, пока не заплатишь. – Да? Тогда я расположусь прямо здесь, – заявил Аллен, усаживаясь. – Это дело принципа. Махнув рукой, Данн отпустил его. Когда Аллен прошел в комнату ожидания, где сидели мать, Марлен и Кэти, Артур спросил: – Тебе это надо было? – Как я уже сказал, это дело принципа. Проводить его пришли Боб Рейнерт и доктор Стейнберг, незаметно сунувший ему в карман деньги как плату за один из рисунков. Аллену не терпелось поскорее выйти за двери тюрьмы, а мать Билли все разговаривала с доктором Стейнбергом. – Ну же, – поторопил Аллен Дороти, – пошли быстрее! – Минутку, Билли, – ответила она. – Я разговариваю. Он стоял, раздраженный, а она все говорила и говорила. – Нам можно идти? – Сейчас пойдем, отдохни минутку. Аллен нетерпеливо ходил взад-вперед, ворча себе под нос, а мать продолжала разговаривать. Наконец он не выдержал и закричал: – Мама, я ухожу! Если хочешь тут остаться, оставайся! – Ну что ж, до свиданья, доктор Стейнберг. Я благодарю вас за все, что вы сделали для моего Билли. Аллен направился к двери, она последовала за ним. Стальная дверь со свистом захлопнулась за ними, и он понял, что, входя сюда, не слышал, как закрывалась вторая дверь. К тому времени как Кэти подъехала к входу, Аллен все еще сердился. Когда человека выпускают из тюрьмы, нужно лишь открыть дверь – и он бросится вон. Какого черта его задерживать всякой болтовней! Достаточно плохо уже то, что закон держит тебя в таком месте, но когда это делает твоя болтливая мать – это уже слишком. В машине он угрюмо молчал. [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Проверка
Ответить
Главная
Форумы
Раздел досуга с баней
Библиотека
Дэниэл Киз "Множественные умы Билли Миллигана"