JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.

Ответить в теме

Сообщение: <blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 679355" data-attributes="member: 1">РИТОРИКА ВОЕННОГО ВРЕМЕНИВнимательный читатель заметил, что большинство упомянутых выше военных преступлений римлян относятся к эпохе республики. Отчасти это обусловлено тем, что именно на тот период приходятся самые яркие их примеры. Автору этой книги, как всякому историку, нужны занимательные рассказы — для оживления повествования. Именно во времена республики Рим расширял границы своих владений, агрессивно и стремительно завоевывая земли соседей — для будущей империи. При республике военные конфликты по всему периметру государственной границы были естественным состоянием римского общества. С наступлением имперской эпохи количество внешних войн снизилось весьма значительно (оно снова возросло на закате империи вследствие возобновившегося натиска варваров).Подозреваю, что римская этика ведения войны особых изменений не претерпела с приходом императоров. Тит Ливий создавал свою версию истории, откуда почерпнуты многие пересказываемые здесь рассказы, в правление Августа; в его текстах ярко прослеживается желание продемонстрировать преемственность империи республике именно в военной политике, во взглядах на ведение боевых действий. Важный момент: войны против внешних врагов сменили междоусобные гражданские войны между претендентами на римский престол. Но и они случались относительно редко. В новых условиях при сохранении милитаристской риторики и военизированного характера римского общества подавляющее большинство жителей подвластных Риму земель в течение жизни ни разу лично не сталкивались со всеми ужасами войны. Это в равной мере касалось и римской армии, в рядах которой насчитывалось около 400 тысяч воинов, и гражданского населения численностью порядка 60 миллионов человек. Таким образом, вооруженных сил численностью менее 1% от общего народонаселения хватало для защиты мирных жителей от внешних агрессоров.Вопреки поговорке «первая жертва войны — правда» [84], в Риме, похоже, имел место прямо противоположный эффект. Именно в мирное время пышным цветом расцветали сказочные выдумки о минувших войнах. Лучшим примером служит, вероятно, рассказ Тацита о разграблении города Кремоны на севере Италии войском сторонников Веспасиана в ходе гражданской войны 68–69 годов. После того как Кремона, якобы поддерживавшая свергаемого Вителлия, была взята, сорок тысяч вооруженных солдат ворвались в город. Ни социальный статус, ни возраст не защищали ни от насилия, ни от смерти. Над стариками издевались. Солдаты дрались и убивали друг друга из-за красивых девушек и юношей, выносили деньги из храмов, пытали богатых горожан, чтобы узнать, где они прячут сокровища. Затем город предали огню (История, III.33–34). Из отчета Тацита явствует, что разрушители города вели себя ничуть не лучше варваров. Историк рисует инфернальную картину похоти, алчности и жестокости, затмевающих последние проблески рассудка, повествует об осквернении святынь и преступлениях, возведенных в ранг нового закона. Мораль Тацита ясна: вот к чему привело введение императорского титула. Когда вся полнота власти оказывается в руках у одного человека, принципы доброго правления вылетают в трубу, а из всех щелей начинают лезть гнуснейшие мерзости.Даже не имея личного опыта подобных страданий, римляне более всего страшились оказаться в осажденном городе: назидательная история падения Трои была в деталях известна всем и каждому. Это было чем-то наподобие прокручивающегося в подсознании фильма-катастрофы, который разворачивается по наихудшему из сценариев. Люди здесь лишаются всего, что имеют, — дома, семьи, статуса, безопасности. Популярность образа павшей Трои, конечно же, означала, что писатели потрудились на славу и сумели живо и эмоционально передать все ужасы разорения города лютым врагом. Историк Саллюстий приводит речь Юлия Цезаря, в которой тот упрекает сенаторов в злоупотреблении избитыми штампами в рассказах об ужасах войны, выпадающих «на долю побежденных: как похищают девушек и мальчиков, как вырывают детей из объятий родителей, как замужние женщины страдают от произвола победителей, как грабят храмы и частные дома, устраивают резню, поджоги, — словом, всюду оружие, т.рупы, кровь и слезы» (О заговоре Катилины, 51.9) [85]. В самом деле, скука смертная. С тех пор ораторы и писатели изо всех сил старались расцветить свои сюжеты всяческими подробностями — от скабрезных до леденящих кровь. В I веке ритор Квинтилиан доходчиво объяснил, за счет чего лучше всего достигается желаемый эффект. Нельзя просто взять и написать «о взятом неприятелями городе», ведь «краткое известие нас меньше трогает». Мы обязаны включить в свою историю описание пожара, пожирающего дома и храмы, общей паники и бегства, людей, в последний раз обнимающих своих близких. Вокруг крики женщин и детей, бешенство мучителей и расхитителей, картины пленения (Квинтилиан, Риторические наставления, VIII.III.67–70) [86]. Квинтилиан считает, что не зазорно описывать вымышленные картины: так оно всё обычно и бывает, когда происходит взятие города. Фейковые новости широко использовались уже в древности.Подобное упоенное копание в гнусных деталях в какой-то мере являлось кривым зеркалом милитаризма, жившего в сердце римского общества. В конце концов, кто как не римляне упивались смертельными схватками гладиаторов и казнями преступников путем растерзания дикими зверями? Этим же приемом можно было задеть римлян за живое, что, собственно, и предлагает Квинтилиан. Римляне ничуть не меньше других народов умели искренне сострадать жертвам военных невзгод. Правда, чтобы заставить их испытывать человеческую жалость к поверженным, должно было произойти что-то из ряда вон. У Тацита в завершении отчета о разгроме Кремоны находим свидетельство тому, что «вся Италия единодушно и с отвращением отказывалась покупать рабов, захваченных таким образом», после чего Веспасиан запретил держать жителей Кремоны в неволе и даже пообещал выделить им средства на восстановление города.Мы спросим: если на долю подавляющего большинства римлян не выпадало страданий и ужасов, подобных тем, которые довелось пережить жителям Кремоны, зачем вообще поднимать вопрос о том, что происходит при падении городов? Одно из объяснений таково: в подобных ситуациях человек оказывается под чудовищным давлением, когда может проявить истинный характер и моральную стойкость. Другое: демилитаризация общества поставила бы Рим под удар. В случае с разорением Кремоны Тацит прямо указывает, что город был предан на разграбление и поругание фактически не римской, а многонациональной армии, состоящей из граждан, союзников и иностранцев: здесь у каждого были своя вера и свои желания. Соответственно, у солдат отсутствовало общее понимание закона и его пределов. Римская сущность растворилась в море чужеземных нравов, а потому и не удивительно, что на италийский город обрушился шквал бесчинств. Такова была цена гражданской войны, разразившейся в «год четырех императоров», последовавший за убийством Нерона, и претенденты на освободившееся место, по крайней мере согласно Тациту, продвигались к нему самыми аморальными и бесчестными путями, демонстрируя глубокую порочность самой идеи единоличного правления.</blockquote>

Проверка