JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.

Ответить в теме

Сообщение: <blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 386579" data-attributes="member: 1">По утрам, убирая постель, она спрашивала Веру:– Скажи, я сегодня со сна ничего не говорила? Мне страшное что-то приснилось…А в те вечера, когда Стэлла уходила в цирк одна, Марийку трясло как в лихорадке. Марийка рано ложилась спать, но не засыпала, а долго лежала, уткнувшись носом в подушку. «Вот сейчас Стэлла уже, наверно, вышла из дома, – думала она, – вот сейчас она подходит к цирку».Утром Стэлла прибегала в подвал, и, если был кто-нибудь посторонний, говорила с безразличным видом:– А Сметанинша. сегодня опять ругалась…Марийка знала: это значит, что у Саши всё благополучно.ПРЕДСТАВЛЕНИЕ В ЦИРКЕПрошла неделя.Марийка с Верой сидели за починкой белья и, чтоб было веселее, рассказывали друг другу сказки. Вернее, рассказывала одна Марийка: она всякий раз выдумывала новую сказку, так что Вера только диву давалась, откуда она их столько знает.Сегодня Марийка рассказывала про мальчика, у которого были волшебные синие очки. Стоило ему надеть эти очки, как он начинал угадывать чужие мысли.– И вот, понимаешь, приходит он к толстому мельнику и просится переночевать. Мельник ему ласково говорит. «Что ж, ночуй, мне не жалко». А мальчик надел свои очки, посмотрел на мельников лоб и сразу прочитал все его мысли…Марийка остановилась на полуслове. В окошко она увидела ноги Стэллы в туфлях на высоких каблуках. Потом показалось и Стэллино лицо.Она заглядывала в подвал и делала какие-то странные гримасы.Марийка воткнула иголку в простыню и опрометью выбежала вон.– Ты куда? Опять секретничать? – кричала ей Вера вслед.Когда Марийка выскочила из подвала, она увидела, что Стэлла стоит в глубине двора, возле помойки, и машет ей рукой:– Скорей, Марийка, скорей…Стэлла была бледная, волосы растрёпаны, кофточка, видно надетая второпях, застёгнута вкривь, не на те пуговицы.«Кончено! Сашу арестовали…» – подумала Марийка. Она подбежала к Стэлле, схватила её за плечо и спросила шёпотом:– Арестовали, да? Арестовали?– Да нет же, – зашептала Стэлла, – понимаешь, только что у нас были гайдамаки. Они приказали папе завтра устроить в цирке представление. Папа сказал, что это невозможно, что в цирке протекает купол и почти все артисты разъехались… А они и слушать не хотят. Сказали – если завтра не будет представления, то папу расстреляют… Папа побежал к борцам Макаровым.– А как же Саша?– Папа говорит, что Саша должен остаться в цирке, ему больше некуда деваться. Он наденет рабочую куртку и сойдёт за служителя. Это на один только вечер.– А вдруг узнают? Саша говорил, что за ним следили.– Не узнают!… Ну, я побегу сейчас штопать трико. Мне ведь тоже завтра выступать. Ты пойдёшь со мной пораньше в цирк и поможешь мне одеться. Ладно?– Ладно.Марийка вернулась домой и молча села за шитьё.– Ну что, насекретничались со своей Стэллочкой? – спросила Вера, поглядывая на неё искоса.– Это не секреты. Стэлла пришла сказать, что завтра она выступает в цирке.– Да ну её с её цирком! Кончай лучше сказку. Какие же у мельника были мысли?Марийка задумалась и не слышала Вериных слов.– Марийка! Ну как тебе не стыдно! Что ж дальше было?Марийка вздрогнула и уколола палец.– Я ещё дальше не придумала, – сказала она.На следующий день на стене цирка появился наспех намалёванный плакат:СЕГОДНЯ 4 НОЯБРЯ 1918 г.В ЦИРКЕ СОСТОИТСЯ ЭКСТРАОРДИНАРНОЕПРЕДСТАВЛЕНИЕНачало в 8 часов. Вход свободныйПатапуф распорядился, чтобы сняли доски, которыми был заколочен вход. Две кассы у входа зияли выбитыми стёклами, земля была покрыта обломками стекла и кусками облупившейся штукатурки. Лошадиные головы на барельефах, украшающих здание цирка, почти все были с отбитыми ноздрями и ушами.Вечером толпа повалила в цирк. Здесь были гайдамаки, солдаты и множество мальчишек, которые, разузнав о даровом представлении, сбежались с самых дальних улиц.Были здесь и Вера с Машкой, и Сенька, и Митька Легашенко, и Володька из 35-го номера. Они пришли в цирк задолго до начала представления. Марийки с ними не было. Она сказала, что пойдёт к Стэлле в уборную, а сама побежала искать Сашу. Он стоял в глубине полутёмного коридора и складывал какие-то доски.Лицо у него было выпачкано в саже, на плечах драная широкая куртка, на голове кепка. Когда Марийка шла мимо Саши, он подмигнул ей.В большой уборной собрались все артисты, которых Патапуфу удалось разыскать.Здесь были борцы-акробаты братья Макаровы, грудастые широкоплечие парни в чёрных трусиках.Они боролись друг с другом, чтобы corреться, так как в нетопленной уборной стояла стужа. Танцовщица Зоя Жемчужная, которая последнее время служила телефонисткой, сидела в пальто и ботиках перед зеркалом и красила щёки.Стэлла, склонившись над коптилкой, зашивала последние дырки на своём старом трико. Посреди уборной стоял с собачонкой под мышкой дрессировщик Адольф, он же Андрей Иванович. Это был очень высокий и худой мужчина, с длинными, как у священника, волосами, падавшими на воротник его бархатной блузы.– Ну и температурочка! – говорил он, гладя свою дрожащую собачонку. – Не знаю, Зоя, как вы будете танцевать в вашей газовой юбочке. Выдумали тоже представление! Ерунда…В уборную вбежал Патапуф. Пальто у было расстёгнуто, на шее болтался пёстрый шарф. Он вытер платком потный лоб и сказал:– Сейчас начинаем! Полный цирк гайдамаков. Макаровы, готовьтесь к выходу!– А купол починили? – капризно спросила Зоя.– Затянули дыру брезентом. Ничего, ничего, всё сойдёт прекрасно.Марийка подошла к Стэлле и поправила ленту в её волосах:– Ты готова?– Успею, Вот только зашью ешё четыре дырки. Мой выход предпоследний. Ну, как там, всё в порядке? – Стэлла глазами указала на дверь.– Он доски носит. Я с ним не говорила – вдруг кто увидит, – сказала Марийка, еле шевеля губами.– Правильно. Ну, иди скорей, сейчас начало. Слышишь, как хлопают?Марийка побежала смотреть представление. Вера приберегла для неё место рядом с собой.Гайдамаки хлопали, топали ногами и пронзительно свистели.– На-чи-най! Вре-мя!Цирк был освешён только наполовину. Посреди купола большая брешь была кое-как затянута брезентом.Вышел Патапуф в чёрном фраке.Подняв руку, он несколько секунд подождал, пока уляжется шум, потом поклонился и густым, бархатным голосом, какого Марийка у него никогда ещё не слышала, объявил:– Известные борцы-акробаты братья Ринальди. Внимание – Ринальди!…Макаровы, кувыркаясь, выскочили на арену, разостлали коврик, начали прыгать друг дружке на плечи и бороться.– Оце-добре! Дуже добре! – кричали гайдамаки и хлопали так, что тряслись стены.Они заставили Макаровых три раза подряд повторить номер, чему были очень рады все мальчишки.– Вторым номером нашей программы, – объявил Патапуф, – выступит известная балерина Зоя Жемчужная.Под звуки вальса на грязную, затоптанную арену выпорхнула Зоя.Зрители все сидели в пальто и тёплых шапках, а на Зое было розовое шёлковое трико и газовая юбочка. На её голые руки и плечи жалко было смотреть. Но Зоя как ни в чём не бывало кружилась на кончиках пальцев и с улыбкой посылала в публику воздушные поцелуи.Кто-то бросил к ногам Зои бумажный пакет, из которого посыпались галеты.Потом выступил Адольф со своей тощей дрессированной собачонкой, у которой можно было пересчитать все рёбра.Собачка начала старательно плясать на задних лапках. Она плясала, кружилась, подпрыгивала до тех пор, пока не заметила несколько валяющихся на песке галет. Тут, к великому смущению Адольфа, собачонка с жадностью накинулась на галеты, и сколько он ей ни кричал: «Бобби, Бобби, пиль!» – она не обращала на него никакого внимания и с хрустом продолжала грызть галеты.Марийка посмотрела на Веру. Лицо у той было покрыто пятнами, она смеялась, но на глазах у неё стояли слёзы.– Ты чего плачешь? – спросила Mapийка.– Пёсика жалко! Он голодный…Наконец Патапуф объявил выход Стэллы.– Ну, ещё один номер – и конец! – с облегчением вздохнула Марийка.На арену выбежал стройный мальчик, затянутый в красное трико.Ребята зашептались и захихикали:– Стэлла! Стэлла! Глядите-ка! Стэлла!А Стэлла ходила на руках, кувыркалась, вертелась волчком, потом взобралась на трапецию и повисла головою вниз под самым куполом цирка. После каждого опасного номера она выкрикивала: «Вуаля!» и поднимала руку, на которой сверкал её красный гранатовый браслет. Стэлле много хлопали. Ребята со двора отбили себе все ладони.Но это было ещё не всё. Под конец выступил сам Патапуф. На этот раз он был не клоуном, а жонглёром.Он подбрасывал тарелки, бутылки, горящие факелы. Просто удивительно было смотреть, как эти предметы летают вокруг него и сами возвращаются к нему в руки, словно привязанные на ниточках.Марийка ёрзала на месте и, как зачарованная, не сводила глаз с клоуна.– Скорей… Ну! Скорей… Кончай же… – шептала она про себя.«Ещё немножко – и конец! – проносилось у неё в мыслях. – Ещё минутка – и публика разойдётся по домам. Двери опять забьют досками, и в пустом тихом цирке Саша опять останется один…»Вдруг кто-то дёрнул Марийку за плечо. Она оглянулась и увидела Стэллу, которая стояла позади неё в пальто, накинутом поверх трико.– Марийка, идём скорей… Всё пропало… Идём!…Марийка вскочила с места и, наступая кому-то на ноги, выбежала за Стэллой в полутёмное фойе.– Сашу арестовали… – зашептала Стэлла прямо ей в ухо. – Сейчас, сию минуту… Я только кончила свой номер и возвращалась в уборную, вижу: он стоит в коридоре возле бочки и курит. Там было совсем темно. Вдруг из уборной Зои Жемчужной выходят три гайдамака. Одного из них, офицера, я знаю, он прежде у Тараканихи на квартире жил…– Чернявый такой?– Ну да. Они увидели огонёк папиросы, подошли к Саше и попросили прикурить. И этот офицер его узнал… Они увели его.– Увели!… – шёпотом повторила Mapийка.Они несколько секунд стояли молча в тёмном фойе. Было тихо, только крысы пищали где-то в темноте.Вдруг из цирка донеслись громкие хлопки исмех. Это Патапуф закончил свой номер.ГОРОД ПОД ОБСТРЕЛОМВот уже шесть дней прошло с того вечера, как гайдамаки арестовали Сашу-переплётчика. Марийка всё ещё не знала, где находится и жив ли он.Ни матери, ни Вере, ни Машке, никому она ничего не сказала про Сашу. Только с одной Стэллой, да и то втихомолку, она решалась поделиться своей тревогой.– Что, ничего не слышно? – спрашивала она то и дело у Стэллы.– Ничего.– Стэлла! Ты бы попросила папу, пусть сходит в контрразведку, спросит. А то бы к Шамборскому зашёл…– Да ты с ума сошла! Разве они папе скажут? Лучше сама попробуй разузнать.– У кого? – удивилась Марийка.– Да у докторшиного племянника. Он, говорят, в контрразведке служит.Марийка с минуту помолчала и тряхнула головой:– Спрошу! Только скажет ли? Он вредный…Ей вспомнилось, как Саша-офицер мучил толстого кота, как называл её «эй ты, лохматая» и как показывал кукиш, когда она разжимала его стиснутые пальцы.Марийка очень жалела Сашу-переплётчика. Ни днём, ни ночью она не переставала о нём думать. Она целые дни торчала во дворе, надеясь увидеть племянника докторши и спросить его о переплётчике.Но Саша-офицер больше не приезжал. Как-то в конце ноября Полуцыган вернулся домой сам не свой – не то испуганный, не то обрадованный. Он плотно прикрыл за собой дверь, посмотрел в форточку, не ходит ли кто под окнами, и только после этого сказал удивлённо глядевшим на него Поле и Наталье:– Ну, бабы, скоро у нас ни одного немца не останется…– А куда ж они денутся? – спросила Наталья.– К себе уйдут. У них там теперь тоже революция. Да и здесь солдаты бунтовать начали, домой рвутся… Мне один верный человек рассказывал. Говорит – полная гауптвахта немецких солдат.Сенька отозвал Марийку в угол и зашептал ей на ухо:– Бежим на улицу!…Марийка стащила с вешалки своё пальтишко и выскочила вслед за Сенькой из подвала.Первым делом побежали к комендатуре. У входа стоял автомобиль и несколько верховых лошадей. Дверь комендатуры поминутно хлопала, то и дело входили и выходили военные.Сенька толкнул Марийку:– Гляди-ка! Докторшин Сашка!Действительно, на крыльце комендатуры стоял, застёгивая перчатку, Саша-офицер. На щеке его все ещё темнел чёрный пластырь.«Спрошу!» – решила Марийка.Она неуклюже бросилась к крыльцу, чуть ли не плюхнувшись офицеру под ноги.Тот даже споткнулся на ступеньках:– Тебе что?– Александр Петрович! Сашу арестовали! Вы, наверно, всё знаете… Где он?Офицер удивлённо посмотрел на Mapийку сверху вниз и, приподняв свои широкие брови усмехнулся:– Тю-тю твой Саша!…Он быстро сбежал по ступенькам и сел в автомобиль. Загудела сирена, автомобиль рванулся и помчался вдоль улицы, разбрызгивая грязь.Ошеломлённая Марийка стояла на ступеньках.Подбежал Сенька:– Ты чего здесь топчешься? Пошли домой.Марийка не отвечала.Вернувшись домой, она сейчас же побежала к Стэлле:– Стэлла, я офицера видела… Он говорит: «Тю-тю твой Саша».– Так и сказал?– Да.– Значит, расстреляли…– А может, жив? – сказала Марийка c надеждой и всхлипнула, сама себе не веря.В начале декабря выпал первый снег. Снег прикрыл белой простынёй вытоптанную полянку, акации, курятники, весь двор. Стало чище и как будто просторней. Холодный чистый воздух был полон той особенной зимней свежести, которая немножко отдаёт запахом нашатыря.После слякотной, грязной осени сразу наступила зима.В это утро немецкие войска по первому снежку вышли из города.Они ушли на рассвете, без шума и суеты, минуя главные улицы.Гайдамаки остались полновластными хозяевами города. Они целый день гарцевали на своих конях по улицам и беспрестанно палили в. воздух. К вечеру начались грабежи и погромы.Через несколько дней, когда в подвале у Полуцыгана съели весь хлеб и подобрали всю крупу до крошки, Поля решила отправиться на базар.Марийка увязалась за ней.Но базара не было. Деревянные столы, на которых торговки раскладывали овощи, были сдвинуты в угол рыночной площади. Посередине площади гайдамаки расставляли пушки и разгоняли народ.– Разойдись, бабы! Сейчас будем стрелять по железнодорожному мосту, батьку Махна встречать…Бабы и торговки с руганью разбегались в разные стороны. Поля с Марийкой повернули обратно.– Мама, а махновцы за большевиков или против?– Да нет, не за большевиков. Водопроводчик Ковтюн вчера говорил, что они никого не признают – ни царя, ни большевиков.В соседнем переулке их обогнала женщина, которая бежала, пряча под платком две буханки хлеба.– Продаёте хлеб?– Хотела продать, да где ж тут… Стрелять будут…– Давайте одну буханку.Поля на ходу сунула женщине деньги, и они с Марийкой побежали дальше. Но не успели они отойти на несколько шагов, как где-то наверху, над самыми их головами, грянул первый оглушительный удар. Зазвенел воздух, в домах задрожали стёкла.Марийке показалось, что у неё что-то лопнуло в ушах. Поля схватила её за руку, и они побежали что было силы, скользя по обледеневшей панели.Пальба не смолкала до вечера. Жильцы дома Сутницкого начали перекочёвывать из верхних квартир в погреба.Только семье печника никуда не нужно было перебираться – она и так была в подвале.Сеньке и Марийке дома не сиделось. Они то и дело выскакивали во двор и, заткнув уши, пригибаясь, пробирались вдоль стен в погреба.В длинном подземном коридоре пахло плесенью и гниющими овощами. Тускло мерцали свечи, освещая кирпичные своды. Один угол погреба занимало семейство Сметаниных – квартирных хозяев Патапуфа. Старик, страдавший сахарной болезнью, лежал на койке, обложенный подушками. Старуха, накинув на плечи поверх пальто плюшевое одеяло, варила на керосинке кашу. Сын Сметаниных, бледный юноша в меховом картузе, у свечки читал книгу. Немного подальше, на большом чемодане, покрытом диванными подушками, спал толстый Мара, а его мать, полная женщина с двумя подбородками, сидела рядом, закутавшись в белый пуховый платок. Подальше разместились Мануйловы. Катерина укладывала Лору спать на раздвижной кровати. Лора капризничала и твердила, что она всё равно здесь не заснёт.Марийка бегала со Стэллой и другими ребятами по полутёмным коридорам: они забиралисьв открытые погреба и лазили там между бочками из-под капусты и огурцов.Каждый час кто-нибудь из мужчин поднимался наверх и возвращался с донесениями: снарядом сшибло кусок крыши соседнего дома; осколками ранена женщина; Махно уже занял вокзал; махновцы заняли базарную площадь; махновцы уже на Казачьей улице; гайдамаки отступают…В подвал всё чаще доносились ружейные залпы и стук пулемётов.Теперь уже Марийке страшно было перебегать через двор, и она не решалась высунуть нос из подвала.Наталья, у которой был сердечный припадок, лежала на постели и жалобно стонала при каждом залпе. Марийка, Вера и Сенька сидели на постланном возле печки одеяле. Они были голодны, но не просили есть, так как знали, что вчера была съедена последняя горсть пшена и последняя корка хлеба.Марийка положила голову к Вере на колени и закрыла глаза. У неё болела голова, и ей казалось, что она глохнет от беспрерывного треска пулемётов.«Где-то наш Саша? – думала она. – Неужели офицер правду сказал? Неужели я его никогда не увижу?…»Вера, которая всё время молча сидела со своей тряпичной куклой на коленях, вдруг тихонько заплакала.– Ты чего, Верушка? – спросила Марийка.– Ничего. Просто так! – всхлипнула Вера.– Федя, – слабым голосом сказала Наталья, – сходи к Фельдману, попроси хоть чего-нибудь. Дети второй день голодные сидят.– Мы уж у него и так набрали, – ответил Полуцыган.– Ничего, он даст… Скажи, дети плачут.Полу цыган вышел.Ребята сидели притаившись, и слушали, как свистят шрапнели и пули шлёпают о камни мостовых.– Как бы под пулю не угодил… Ох, пресвятая богородица! – стонала Наталья.Полуцыган вернулся через десять минут и начал вытаскивать из карманов засохшие, твёрдые, как камень, пряники. За пять дней перестрелки жильцы разобрали в лавочке все съедобное, и, кроме прошлогодних пряников, у Фельдмана ничего не осталось.К вечеру стрельба внезапно стихла.Марийка и Вера, закутавшись потеплее, вышли во двор. Среди подтаявшего снега повсюду валялись осколки выбитых стёкол, куски штукатурки. Из погребов один за другим выбирались жильцы и начинали расходиться по своим квартирам. Вот вылезла из погреба Катерина, нагружённая узлами с постелью, за нею осторожно поднялись по скользким ступенькам Елена Матвеевна и Лора; под руки вывели старика Сметанина.– Пойдём домой, холодно, – сказала Вера.– Пойдём.Девочки повернули к себе на задний двор, но в эту минуту услышали какой-то шум.В узкую калитку гуськом вошли шесть человек, обвешанных ручными гранатами и обмотанных пулемётными лентами. Двое из них были одеты в дорогие енотовые шубы, видно только что снятые с чужого плеча, один был в солдатской шинели, остальные в простых крестьянских зипунах.Как раз в это время через двор проходил молодой Сметанин.Увидев вооружённых людей, он хотел было юркнуть в подъезд, но не успел.– А ну стой, не бежи! – крикнул ему огромный детина в меховой шубе нараспашку.Сметанин остановился.– Ты кто будешь? – спросил тот, что был в меховой шубе.– А вы кто?– Гайдамаки. Что, небось обрадовался? Не, мы махновцы… Мы ваших любимчиков в порошок стёрли и в Днипро скинули…– Махновцы! Бежим домой! – толкнула Вера Марийку в бок.– Подожди, посмотрим, что дальше будет…– А ну, веди нас в свою кватеру, – сказал Сметанину один из махновцев, смуглый парень с яркобелыми зубами.– У меня больной старик-отец. Не напугайте его, пожалуйста, – забормотал Сметанин и зачем-то снял картуз.– Идём, идём!… Поговори тут ещё…Махновцы вошли в подъезд.Стрельба смолкла, но все сидели по домам, боясь выглянуть на улицу. В городе было тревожно. Махновцы грабили подряд все квартиры и, уходя, для острастки оставляли возле порога парочку ручных гранат.– Ну, нам бояться нечего – к нам не придут, – говорила Наталья: – что с нас взять? Пуговица в кармане да блоха на аркане.Но видно было, что Наталья всё-таки боитсямахновцев. Она не выпускала ребят во двор, при каждом шорохе вздрагивала и бледнела.В восемь часов вечера дворник запирал ворота на железный засов. Во всех окнах было темно, во дворе, занесённом сугробами, пусто и страшно. Весь город точно вымер. Только изредка раздастся где-нибудь выстрел или пьяный выкрик – и снова всё стихает.И вдруг на третий день снова началась пальба. Снова жильцы дома Сутницкого полезли прятаться в погреба. Снова Марийка, Вера и Сенька сидели на одеяле возле печки и при сильных взрывах ничком ложились на пол.Всё было совсем как три дня назад. Только сейчас никому не было известно, кто наступает.Одни говорили, что стреляют гайдамаки, другие – что это возвращаются немцы, третьи уверяли, что это наступают французские и английские союзники, которые хотят захватить Украину.Полуцыган, который утром выходил из дома, спросил у одного махновца, кто наступает на город.Махновец ответил:– А кто его зна! Всё одно враг…На этот раз перестрелка стихла очень скоро.В подвал прибежала Машка:– Девчата, бежим на улицу! Махновцы отступили, на Казачьей улице пулемёт кинули… А у самых наших ворот дохлая лошадь лежит…Большая чёрная лошадь лежала посреди мостовой, запорошённая снегом. Две голодные собаки кружились возле неё.– Не хочу глядеть, она страшная, – сказала Вера и потянула Марийку за руку. – Пойдём домой.– Ну погоди минутку. Смотри, у неё глаз точно стеклянный.Мимо девочек проскакали на взмыленных лошадях четыре всадника. Один из них осадил на полном скаку коня и крикнул:– Девочки, а где тут будет центральный телеграф?У всадника на отвороте шинели был приколот красный бант, а когда он наклонился, на барашковой папахе блеснула пятиконечная звёздочка.– Телеграф – на Кирилловской, прямо, а потом за угол, – сказала Вера.Всадники скрылись за углом, а Марийка всё ещё стояла и глядела им вслед.– Видела красную звезду? Это наши! – закричала она, наконец придя в себя.ДОРОГОЙ ГОСТЬГород заняли большевики. В этот же день на Соборной площади был устроен митинг.Возле засыпанной снегом паперти собора красноармейцы установили наспех сколоченную трибуну.Марийка, Машка и Сенька прибежали на площадь, когда вокруг трибуны уже собралась большая толпа. Падал густой снег, вороны, каркая, кружились над площадью и садились на колокольню.Ребята никак не могли протолкаться к трибуне, а из-за спин им ничего не было видно.– Девчата, идите, за мной, – сказал Сенька, – мы на ограду влезем…Пробираясь к ограде, Сенька нечаянно толкнул какую-то бабу в овчинном тулупе. Баба начала ругаться и хотела схватить Сеньку за ворот, но он ускользнул и спрятался позади Марийки и Машки.Наконец все они взгромоздились на peшётку церковной ограды. Сенька даже умудрился сесть верхом на железные прутья, а Марийка и Maшка стояли на кирпичном выступе и держались рукой за холодные шишечки и крестики решётки.Отсюда, сверху, вся трибуна была видна как на ладони. На трибуне стояли несколько военных.Вот вперёд вышел один из них, молодой, черноглазый, с рукой на перевязи.– Товарищи, – сказал он и обвёл глаза толпу, – регулярные войска Красной Армии разгромили гетманские отряды национально-буржуазного правительства…«Да кто же это говорит? Да может ли это быть?!»– Саша, Сашенька!… – закричала Марийка и кубарем скатилась с ограды прямо в снег.Пролезая под ногами, упираясь локтями в чьи-то животы, Марийка начала проталкиваться вперёд. Люди наклонялись и удивлённо разглядывали курчавую девочку в сбившемся набок платке, которая, пыхтя и тяжело дыша, пробивала себе дорогу к трибуне. Какой-то старик пихнул Марийку что было силы, но Марийка даже не почувствовала боли. Она помнила только одно: Саша жив, здоров, вот он стоит на трибуне и говорит речь…На следующий вечер в подвале у печника ждали гостя. На столе, покрытом скатертью, стояли ржаные коржики, бублики, творожные лепёшки и полбутылки водки.– Можно бы и без вина обойтись, – сказала Наталья. – Саша-то, кажись, непьющий.– Ничего, на радостях выпьет, – отвечал печник. – Советская власть не каждый, день город занимает…Марийка с Верой сидели возле заиндевевшего окна и, то и дело протирая его, смотрели во двор.– Что ж он не идёт! – говорила Марийка. – Сказал – будет в восемь часов, а скоро уже половина девятого…– Придёт. Делов-то, наверно, у него много, – успокаивала её Вера.Сенька подбросил в печку кусок деревянного забора и подошёл к девочкам:– Марийка, что ж твой Саша не идёт? Обманул?– Отстань! Я почём знаю…В эту минуту мимо окошка мелькнула тень: кто-то спускался по ступенькам в подвал.– Идёт! Идёт! – закричали ребята.Дверь распахнулась. Саша-переплётчик в длинной, до пят, шинели стоял на пороге. Одна рука у него была забинтована; здоровой рукой он снял военную фуражку с красной звёздочкой и низко поклонился:– Вечер добрый! Здравствуйте, Пелагея Ивановна. Давненько мы с вами не виделись…<img src="https://online-knigi.com/pic/4754/1386598355/pic_13.png" alt="" class="fr-fic fr-dii fr-draggable " style="" />Дверь распахнулась. Саша-переплётчик в длинной, до пят, шинели стоял на пороге.Ребята окружили Сашу и начали стаскивать с него шинель.Сенька сейчас же завладел его фуражкой и пустой кабурой (наган Саша вынул и спрятал в карман).– Ну, теперь можно и к столу, – сказал Полуцыган.Все расселись вокруг стола.– Вот, Сашенька, живём мы здесь уже полгода, – говорила Поля, – приютили люди добрые, дай им бог здоровья. Гайдамаки-то нас из швейной комнаты прямо на улицу выбросили.– Они, Саша, нас большевицкой породой обозвали, – сказала Марийка.– А ты разве не большевичка?– Большевичка!– То-то же…Саша бросил таблетку сахарина в стакан с густым морковным чаем. Марийка, точно вспомнив что-то, вскочила с места и побежала к дверям.– Ты куда это?– Я за Стэллой. Она просила её позвать, когда Саща придёт.– И Патапуфа приведи! – крикнул Саша.Через минуту Марийка вернулась с Патапуфом и Стэллой.– Жив? Молодчина! А мы тут вас уже oплакивать собирались, – сказал Патапуф.– Да, да! – закричала Стэлла. – Особенно когда этот офицер нас напугал… Но всё-таки я чувствовала, что Саша спасётся из контрразведки.– А ты разве, Сашенька, в контрразведке сидел? – спросила Поля.– Как же. Разве вам Марийка не рассказывала? Меня ведь в цирке арестовали.– В каком цирке? – спросила Поля и удивлённо посмотрела на Марийку, которая сидела, подперев руками горящие щёки.Тут Саша рассказал про то, как клоун прятал его в цирке, как Марийка со Стэллой носили ему по вечерам еду и как его арестовали во время представления.– Господи! А мы-то ничего и не знали! – всплеснула руками Поля. – Ишь ты, скрытница какая! Хоть бы матери проговорилась…– Так вот она куда всё бегала по вечерам! – закричала Вера.– Я велел Марийке и Стэлле держать язык за зубами, – сказал Патапуф: – ведь за Сашей следили, и приходилось быть настороже.Все с уважением посмотрели на Марийку н Стэллу.А они сидели сияющие по обеим сторонам Саши и от радости не могли даже есть.– Да, бывает… – сказал Полуцыган. – Со мной тут тоже чуть история не приключилась. Уже было нагайками хлестали и под арест вели, да, спасибо, печка выручила…– Погоди ты с печкой! – перебила его Наталья. – Пусть лучше Саша – не знаю, как по отчеству величать, – расскажут, как они спаслись…– Что ж тут рассказывать? Подоспели наши и выпустили меня на волю. А то бы и посейчас сидел в контрразведке. Конечно, если бы в расход не вывели. Да это им невыгодно было. Они наперёд хотели выведать, кто да кто из наших в городе остался. Чуть не каждый день на допрос меня таскали. Однако не выгорело…– А с рукой что?– Вывихнули, когда из цирка вели.Марийке было так жарко, что она встала из-за стола и пошла в сени напиться холодной воды.В сенях она зачерпнула из кадки полный ковшик и жадно припала к железному краешку.Вдруг кто-то толкнул её так сильно, что ковш вывалился у неё из рук и плюхнулся в кадку. Марийка оглянулась и увидела Сеньку; он стоял перед ней со сжатыми кулаками.– Ты что, Сенька, очумел? Ведь больно!– Погоди, ещё не так получишь!… Дрянь этакая!… Всё скрытничаешь… Не могла мне сказать про Сашу! Я это тебе припомню!И Сенька ешё раз дал Марийке такого тумака, что у неё искры из глаз посыпались.Но Марийка на него не рассердилась. Она понимала, что если бы она была на Сенькином месте, ей тоже было бы очень обидно.НОВАЯ ЖИЗНЬСнова в городе перемены. Над домом Шабада опять развевается красный флаг. Бывшая Казачья улица теперь опить называется улицей Свободы, как и полгода назад.Но дело не в том, что переменились названия улиц, а в том, что теперь всем стало ясно: переменились они в последний раз, навсегда.Полуцыгац снова сделался председателем домкома и целые дни бегал и хлопотал, улаживая разные домовые дела. А дел у него много. Раньше всего он раздобыл где-то навозу и стал вместе с Ковтюном отогревать замёрзший водопровод. А с весны домком начал переселять подвальных в верхние этажи.Шамборский был арестован. Шамборщиха вместе с Вандой куда-то исчезли; никто не видел, как они переезжали; во дворе говорили, что они здесь же, в городе, у каких-то родственников. В квартиру Шамборского перетащили свой скарб три семьи рабочих с лесопилки. Прачку Липу вселили к доктору Мануйлову; Сутницкому отвели две комнаты в соседнем доме, где была мастерская Таракановой.Квартиру Сутницкого перегородили пополам. В одну половину должно было въехать какое-то учреждение, а в другой половине разместились: водопроводчик Ковтюн, Полуцыган и Поля с Марийкой. Семье Полуцыгана досталась бывшая гостиная Сутницкого. Полуцыган поставил посреди комнаты фанерную перегородку, так что получилось две комнаты. Как раз над перегородкой, которая не доходила до потолка, висела большая хрустальная люстра, та самая, в которую стреляли гайдамаки. Когда где-нибудь рядом хлопали двери, с люстры, повреждённой гайдамаками, начинали сыпаться хрустальные подвески. Их было так много, что Марийка и Вера нанизали себе по целому ожерелью.На балконе Сутницкого, где раньше стояла золочёная клетка с попугаем, теперь хозяйничал Сенька Полуцыган. На балконе постоянно гудел примус, вниз сквозь решётку капали какие-то цветные жидкости, сыпался мел и толчёный уголь.Поля с Марийкой занимали большую комнату – бывший кабинет Сутницкого. Всю мебель отсюда забрали для учреждения, и в комнате из вещей Сутницкого осталась только одна стоячая бронзовая лампа, которая была выше Марийкиного роста. Эта лампа стояла на полу и была такая тяжёлая, что её трудно было сдвинуть с места. Наверху среди шести матовых абажурчиков в виде язычков пламени, сидел, раскинув крылья, чёрный бронзовый орёл.Теперь у Марийки было два окна, много простора и воздуха. Позднее солнце заглядывало сюда только часам к трём, но зато уже держалось до самого вечера, и Марийке это очень нравилось. На закате вся комната была залита красноватым светом, точно отблеском дальнего пожара Бронзовые крылья орла на лампе начинали золотиться, искриться и даже как будто шевелиться. Марийке казалось, что орёл вот-вот сорвётся с лампы и улетит.Коммунхоз выдал Поле мебель: старый исцарапанный шкаф, один венский стул, одну круглую вертящуюся табуретку от рояля, столик на выгнутых золочёных ножках и красный плюшевый диван. Под сиденьем дивана было много разного хлама. Марийка часто находила там какие-нибудь редкости: огрызки карандашей, игральные карты и грязные крахмальные воротнички. Каждый день Полуцыган обходил все квартиры и учил новых жильцов, как нужно обращаться с печками и кухонными плитами. Если где-нибудь был забит дымоход или не в порядке плита, председатель домкома недолго думая закатывал рукава и принимался за работу.</blockquote>

Проверка