JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.

Ответить в теме

Сообщение: <blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 386573" data-attributes="member: 1">– Плевать я хотела на тебя и на твоего барина!… – кричала Поля, – Была бы шея, а ярмо найдётся!…Она быстро толкла сухари в медной ступке. Стук пестика заглушал её слова.Увидев девочек на пороге кухни, женщины смолкли, и Поля перестала стучать.– Где, барышни, прогуливаться изволили? – поджав губы, спросила Катерина.Девочки молчали.Поля, грузно ступая, подошла к Марийке и дёрнула её за ухо:– Горечко моё окаянное! Где шатаешься, говори! Докторша в обморок чуть не падает – полный час вас по всем дворам ищем!…Катерина бросилась к Лоре.– А ноги-то мокрые, захрыстанные! И без гетров ходила! – всплеснула она руками и принялась стаскивать грязные калоши с Лориных ног…Лору увели в комнаты, раздели догола, напоили малиной, уложили в постель и накрыли двумя ватными одеялами, чтобы пропотела.А Марийке мать надрала уши, чтобы неповадно было в другой раз таскать за собою хозяйских дочек.Марийка заплакала. Ей очень хотелось есть, но она не притронулась к обеду.Постояв с минуту посреди кухни, она, всхлипывая, пошла за занавеску и легла на кровать носом в подушку.Только здесь, в тесном углу за занавеской с синими петухами, она чувствовала себя дома. Наплакавшись досыта, она хотела было подняться и взять в шкафу кусок хлеба, как вдруг услышала шаги. Кто-то вошёл в кухню и начал обтирать ноги о половик.– Вечер добрый, Пелагея Ивановна, – раздался весёлый голос.«Саша пришёл!» – подумала Марийка.– А что ж это кучерявой не видно? – спросил Саша.– Обиделась наша принцесса. Мать её за уши потаскала, – усмехнулась Катерина.Саша приподнял занавеску и присел на краешек кровати.– Не плачь, Машенька, – сказал он ласково и погладил Марийку по волосам, – обойдётся. Будет и на твоей улице праздник…Марийка начала сильнее всхлипывать.– Я её с собой к вам не звала, она сама увязалась, – пробормотала она, заикаясь от слёз, стоявших в горле, – чем же я виновата?– Ты на мать не сердись, – тихо сказал Саша, – думаешь, ей легко приходится? Ведь она подневольный человек… Ну, хватит реветь, всю кухню в слезах потопишь…– Саша! – крикнула Катерина. – Идите, вас Григорий Иванович спрашивают. Офицер свои книги принёс и вас дожидается.Саша пошёл в комнаты. Через минуту Марийка встала, пригладила волосы и пошла вслед за ним. Ей хотелось быть поближе к Саше, а заодно и посмотреть, какие книги у офицера.Докторша лежала на диване с большой жёлтой грушей в руке. Доктор ходил по комнате, а Саша-офицер сидел за роялем и играл «собачий вальс».Увидев переплётчика, офицер встал из-за рояля и переложил со стула на стол большую пачку книг, перетянутую бечёвкой.Переплётчик развязал бечёвку и начал осматривать растрёпанные книжонки в захватанных бумажных обложках.Оба Саши стояли рядом – Саша-переплётчик и Саша-офицер.Марийка смотрела на них и думала:«Наш Саша хоть и попроще одет, а куда лучше. Докторшин Сашка рыжий и лицо противное. А если бы нашего в военную форму одеть, он бы красивее всех был…»<img src="https://online-knigi.com/pic/4754/1386598354/pic_7.png" alt="" class="fr-fic fr-dii fr-draggable " style="" />Оба Саши стояли рядом – Саша-переплётчик и Саша-офицер.Для того чтобы подольше не уходить из комнаты, Марийка выдвинула буфетный ящик и притворилась, будто что-то там ищет.Перебирая книги, Саша-переплётчик читал вслух заглавия. Заглавия были не совсем понятные: «Женщина-сфинкс», «Вальс смерти», «Дневник герцогини», «Убийство в башне Беланкур»…– Вы все эти книги хотите переплести? – спросил Саша у офицера.– Все.– Каждую порознь или все вместе?– Каждую отдельно.– В сафьяновые переплёты или в коленкор?– Пожалуй, в коленкор.– С золотым тиснением и с уголками?– Обязательно.– С кожаными уголками?– Пожалуй.Саша сложил книги стопкой, старательно обвязал бечёвкой и похлопал ладонью.– Уж вы простите, господин прапорщик, а я, по правде сказать, думаю, что на такую литературу жалко тратить коленкор.– То есть как это? – спросил Саша-офицер краснея. – Ваше дело, мне кажется, переплетать книги, а не судить о них.Саша-переплётчик улыбнулся.– Может, и так, – сказал он, – но только мы этакие книжки прямо в макулатуру сваливаем, в угол, а потом продаём лавочникам по копейке за фунт, на завёртку селёдок.Переплётчик ещё раз хлопнул ладонью по книгам и пошёл к дверям. Офицер оторопело смотрел ему вслед и сразу даже не нашёлся, что сказать.– Да как он смеет! Мерзавец! Нахал! Распустили на свою голову!… – завизжала докторша, вскочив с дивана.Доктор молча улыбался.Марийка с грохотом задвинула буфетный ящик и помчалась на кухню. Она хоть и плохо понимала, о чём спорили в столовой, но ей ясно было, что Саша здорово отделал офицера, которого она не любила.ЗИМА В ПОДВАЛЕПосле оттепели опять наступили холода, Полянку всю замело снегом. Старый дворник чуть ли не целый день расчищал панели; Машка и дворничиха помогали ему скалывать лёд.Во дворе было пусто. Подвальные ребята сидели дома, потому что боялись мороза: у кого не было валенок, у кого – полушубков. Дети из верхних этажей проводили дневные часы в гимназии, и только толстый Мара выходил иногда во двор с деревянной лопаткой и салазками.Поверх заячьей шапки у него был надет башлык, туго перетягивающий его толстые румяные щёки, на ногах – шерстяные рейтузы и резиновые ботики с застёжками, на руках – варежки с тесёмками, продетыми в рукава. Ему было трудно двигаться в тяжёлой, длинной шубе. Стукнет он несколько раз лопаткой по снегу, постоит с минуту у крыльца, вздохнёт, оглядит заснеженный двор, полный галок, и пойдёт обратно в дом, волоча за собой по каменным ступенькам новенькие салазки.В свободную минуту Марийка бежала в подвал к горбатой Вере, которая хворала всю зиму.Полуцыган вот уже несколько месяцев, как работал в военном госпитале. Семье его жилось полегче.В огромной печке всегда пылал огонь и в чугуне варилась картошка.Тараканиха давно уже перестала давать работу на дом. Длинная Наталья ходила в военный госпиталь мыть полы.Больная Вера лежала на кровати, выдвинутой из тёмного угла к окошку. У Веры болела спина, и поэтому под горб ей подкладывали большую подушку в розовой наволочке.– Все косточки у меня ноют, – часто жаловалась она тоненьким голоском.– Доктора бы позвать надо, – угрюмо говорила Наталья. – Вот отец выберется, сходит к Григорию Ивановичу, попросит его зайти.Вера бывала очень рада, когда к ней приходили Марийка и Машка. Машка рассказывала новости, а Марийка читала вслух какую-нибудь из Лориных книг.Вера слушала, откинувшись на розовую подушку. В тоненьких пальцах её мелькал железный крючок. Она вязада кружево из катушечных ниток.Когда начинало темнеть, возвращался из школы Сенька. Пальтецо у него было расстёгнуто нараспашку, глаза блестели. Он бросал книжки на стол и красными отмороженными руками вытаскивал из карманов стеклянные трубки, гвозди, какие-то пузырьки, – всё, что он наменял в школе.– Ух ты, до чего ж холодно! Картошка сварилась? А я сейчас в госпиталь к маме забегал. Раненых там сколько! Даже в коридорах кровати стоят: солдаты все забинтованные, стонут. Сестрица Фаина Петровна мне три пузырька подарила, сейчас буду новый опыт делать: берётся соляная кислота и нашатырный спирт…Слова быстро, словно горох, сыпались из Сенькиного рта. Он неумолчно что-то рассказывал, давился горячей картофелиной и, даже не сняв пальто, начинал возиться с опытом у плиты. Машка снимала с печки чугун с картошкой и, ловко слив горячую воду, ставила его на стол.– Там, на полке, кислая капуста стоит, – говорила Вера.Ребята уплетали горячую, круто посоленную картошку. Вере ставили её порцию на стул возле кровати.– Если б я была богатая, – говорила Машка наевшись, – я бы каждый день себе жарила картошку на постном масле. До чего ж это вкусно!– Теперь не нажаришься, – отвечала Вера: – масло с каждым днём дорожает, ну прямо скачут цены…Крючок быстро мелькал в её тоненьких, сухих пальцах, и она была похожа на маленькую рассудительную старушку.Вечером приходили домой из госпиталя Полуцыган и Наталья. Они приносили в медных котелках кашу или клейкий перловый суп.– Господи, и что ж это делается на свете! – рассказывала Наталья. – Сегодня опять эшелон раненых привезли. Слепые, глухие, кто без рук, кто без ног… Глядеть на них страшно! Сколько эта война проклятая народу загубила!… У нас в четырнадцатой палате один солдатик лежит с простреленным животом. Ну молоденький, прямо мальчик. Мучается, бедняга, третьи сутки, криком кричит. Я там пол мыла… Сама тряпку выкручиваю и плачу…Как-то в один из таких вечеров Марийка сидела в подвале возле Вериной кровати и мастерила из тряпок куклу.Вера вязала своё бесконечное кружево. За последнее время она ещё больше побледнела и всё чаще жаловалась на боль в спине.– Марийка, а Марийка, ты что ж сегодня книжку не принесла? – спросила Вера, опуская на одеяло вязанье.– Принесла, – сказала Марийка. – Я на ней сижу. Сейчас будем читать. Интересная!…Но читать им на этот раз не пришлось. Дверь открылась, и вошли Полуцыган и Наталья.– Ну, дочка, как дела? – спросил печник у Веры, сунув ей пряник.– Ничего, помаленьку, – ответила Вера и посмотрела на отца своими большими, серьёзными глазами.– А мы сейчас у доктора были. Он обещался сегодня зайти. Посмотрит тебя, лекарства хорошего даст, – сказала Наталья. – Надо хоть пол подмести… Ишь, намусорил, химик несчастный…Сенька схватил веник и начал подметать.Прошло полчаса. Доктор не приходил.Вера сидела на кровати в чистой рубашке и вздрагивала от каждого стука.– Да что ж это он не идёт? – спрашивала она ежеминутно.– Сбегай, Марийка, домой, погляди, может, гости пришли, – сказала Наталья.Марийка накинула платок и побежала домой. Доктор стоял в передней и разговаривал с Сашей-офицером.– Ты не уходи, – говорил он, надевая калоши, – я сейчас вернусь, только зайду к нашему печнику, посмотрю его девочку.Марийка выскочила с чёрного хода и побежала обратно в подвал.– Идёт!… Идёт!… – крикнула она ещё с порога. – Он одевается, и чемоданчик уже в руке…И правда, за дверью скоро послышались шаги. Это доктор осторожно спускался по скользким ступенькам.Марийка юркнула за лежанку. Она боялась, что если доктор увидит сё в подвале, то сейчас же велит бежать домой.Полуцыган распахнул дверь.– Ну, как дела? Покажите-ка вашу больную, – сказал доктор громким весёлым голосом.Он снял шубу и положил сё на табуретку, а чемоданчик с инструментами поставил на стол.Вера всё ещё держала вязанье в руке и испуганно улыбалась.– Снимите рубашку, – сказал доктор.Наталья торопливо стащила с Веры рубашку. Доктор начал выслушивать Веру через трубочку.Марийка сидела на корточках за лежанкой. Ей всё было хорошо видно. Она чуть не вскрикнула, когда увидела г.олый Верин горб, который казался сейчас ещё больше, чем под платьем.– Дыши! Глубже. Ещё, – говорил доктор, приложив ухо к трубочке.Все молчали. Было слышно, как булькает в чугуне картошка и трещит за печкой сверчок.– Ну что ж, – сказал наконец доктор, – у вашей девочки туберкулёз позвоночника, да при этом ещё и острое малокровие. Ей необходимо усаленное питание, солнце, песок, Крым. Увы, в наше тяжёлое время всё это недосягаемо. Я пропишу ей пока мышьяк и железо…«Как же это так? – подумала Марийка. – Мышьяком ведь крыс морят. А железо разве можно есть?»И она представила себе, как Вера своими острыми мелкими зубами будет грызть большой ржавый брусок железа. Да разве и поправишься от железа! Вот если б и самом деле Веру отправили в Крым…Весь вечер Марийка думала о том, почему это так много на свете больных и бедных людей. Она вспомнила умирающую от рака мать Саши-переплётчика, горбатую Веру, солдата с простреленным животом.Нет, верно, царь не знает про то, как тяжело живётся людям. Иначе бы он им помог.«А что, если написать царю письмо? Почтальон-то, наверно, к нему ходит в Зимний дворец. Царь прочитает письмо и пришлёт Вере денег – ведь у него много».Назавтра целый день она обдумывала, как написать письмо. Вечером, когда Поля ушла в баню, Марийка присела к кухонному столу и поставила перед собой пузырёк с чернилами. В шёлковой коробке у неё давно лежал листок, который она подобрала у доктора в кабинете. Царю ведь не напишешь на простой бумаге, разлинованной в клеточку. И она старательно начала писать на узком листке глянцевой бумаги, где наверху стоял штамп: «Доктор медицины Г. И. Мануйлов, приём от 7 часов вечера».«Дорогой царь», – написала Марийка. Немного поразмыслив, она решила, что царь может обидеться на такое простое обращение, к тому же в сказках царей величали «ваше величество».Зачеркнув «дорогой царь», она написала: «Ваше величество, уважаемый царь, к вам есть важная просьба. В нашем доме живёт одна девочка, Вера Полуцыган. У неё перекривление спины и большой горб. Его можно вылечить, если послать в Крым, в детскую больницу, но у них нет денег, а всё дорожает, потому что военное время. А у меня самой пальтишко никуда не годится и отмороженные руки. Хорошо бы мазать гусиным жиром, но сами знаете, какая дороговизна. А в доме купца Осипова живёт одна женщина – у неё раковая болезнь. Прошу тоже обратить внимание. Мария Внукова.Дом № 14 по Губернаторской улице, город Закрайск».Письмо Марийка вложила в голубой конверт и наклеила марку. Сверху она надписала большими буквами: «Важное», а внизу помельче: «Петроград, Зимний дворец, передать царю от Марии Внуковой».Утром она опустила письмо в ящик на углу и стала дожидаться ответа.ЧЕМОДАН КЛОУНА ПАТАПУФАБыло воскресенье. Марийка с утра вычистила обувь и рано освободилась. Обед вчера приготовили на два дня, и только в три часа мать собиралась затопить плиту, чтобы его разогреть.День был пасмурный, непогожий. Круглое оконце всё залепило мокрым снегом, и в кухне было совсем темно.«Схожу-ка к Лоре. Будем с ней шить куклам новые платья», – подумала Марийка.В детской топилась печка. На маленьком письменном столике, купленном Лоре после её поступления в гимназию, лежали тетрадки и книги.Лора и её две новые подруги-гимназистки сидели на коврике перед раскрытой дверкой печки.Хорошенькая румяная девочка, с коричневыми, точно изюминки, глазами, рассказывала что-то смешное; Лора и вторая девочка давились от смеха, у Лоры даже выступили слёзы на глазах. Увидев Марийку на пороге, они сразу же перестали смеяться.Румяная девочка подошла к столику, развернула тетрадку и начала что-то писать.– Ну, давайте заниматься, – сказала Лора, стараясь не глядеть на Марийку, – нам нужно ещё решить пример с квадратными скобками…Марийка, не сказав ни слова, вышла из детской.Она постояла с минуту в коридоре, заглянула в швейную комнату, где Катерина пудрилась перед зеркальцем, собираясь идти в церковь.– Ну и чёрт с ними! – пробормотала Марийка, тряхнув головой. – Пойду к Стэлле Патапуфовой. Она, наверно, ещё не ушла в цирк.Марийка накинула на плечи платок и побежала к Стэлле.За дверью у клоуна разговаривали. Слышно было, как звенят о стаканы ложечки.«Ну, и тут гости», – подумала Марийка постучавшись.– Антрэ! – ответил из-за двери голос Патапуфа.Марийка не знала, что значит «антрэ», и с минуту ещё постояла у порога.– Входите же! – повторил Патапуф.В комнате у клоуна было как-то по-особенному уютно. Горела лампа, на стенках висели яркие костюмы в блёстках и новая ярко-голубая афиша с огромным слоном, стоявшим на задних ногах; за столом, заставленным сластями, Марийка увидела Патапуфа в пёстром халате, а напротив него, спиной к дверям, сидел какой-то человек в чёрной рубашке. Когда он повернул голову, Марийка узнала Сашу-переплётчика. Она страшно обрадовалась Саше, хотела броситься к нему и спросить, как он попал к клоуну, но тут к ней подбежала Стэлла.Стэлла, которую Марийка давно не видела, теперь зачёсывала чёлку набок и перевязывала волосы красной лентой. Она уже носила туфли на высоких каблуках и стала похожа на взрослую.– Марийка, как хорошо, что ты пришла! Я по тебе соскучилась.Стэлла потащила Марийку к столу, налила ей чаю с лимоном, наложила полное блюдце халвы и конфет.Ещё никогда Марийка не видела Патапуфа таким разговорчивым, как в этот день.Прихлёбывая чай, он рассказывал про разные города и про цирки, где он работал.– Нет, вы не говорите… Артист – такой же подневольный человек, как и рабочий. Да и зависит он от хозяина не меньше, потому что связан контрактом…Марийка с любопытством разглядывала пёстрый халат клоуна, его руку с длинными ногтями, на которой была вытатуирована лошадиная голова, его бритое худое лицо со складками на щеках.Когда клоун говорил, он слегка прищуривал один глаз, и от этого казалось, что он над чем-то подсмеивается.– Вот взять хотя бы меня, – продолжал Патапуф, – я уже с десяти лет работал в манеже вместе с братом и отцом, партерными акробатами. Когда мне было четырнадцать лет, отец и брат умерли в один день от холеры. Это было в Саратове. Товарищи мне сказали, что в Нижнем к ярмарке открывается большой цирк. Недолго думая, я еду зайцем в Нижний и подписываю там свой первый контракт. До этого нам приходилось работать в бродячих труппах и балаганах. А здесь был большой, настоящий цирк. Сказать по правде, я вначале перед каждым выступлением себя не помнил от страха. А вдруг, думаю, оскандалюсь! Репетировал, упражнялся до седьмого пота. Помню, однажды утром пришёл я на репетицию в цирк и только было надел трико, как вдруг подходит ко мне директор цирка Морозов.«Бери, – говорит, – братец, лопату да помоги там чистить конюшню…»Я сразу не понял.«То есть как же это? – спрашиваю. – Ведь я же акробат».«А так. Раз контракт подписал, значит обязан исполнять все пункты».А я контракта как следует и не читал. Оказывается, там написано, что я, акробат Брозио (тогда меня ещё не Патапуфом звали, это имя я позже себе придумал), обязан убирать манеж, чистить конюшню, складывать ковёр, словом, делать всё, чего от меня потребует хозяин.Ну ладно, взял я лопату: чистить так чистить. Это ещё полбеды. Хуже было то, что наш директор тяжёл был на руку. Чуть что – подзатыльник. Ну, раз я не выдержал и хвать его шамбарьером – знаете, такой длинный хлыст, которым лошадей гоняют… Ну, и выперли меня, конечно, из цирка, не заплатив ни гроша…Саша внимательно слушал рассказ клоуна. Лицо у него было серьёзное и как бы чем-то озабоченное. Он совсем не смотрел на Марийку, хотя она сидела рядом.«Уж не рассердился ли он на меня?» – подумала Марийка.– Вы, наверно, всю Россию исколесили? – негромко спросил Саша клоуна. – С этаким характером долго на месте не удержишься.– Это правильно. Мы со Стэллой как птицы перелётные. Если что не по нас – чемоданы под мышку, и были таковы. Верно, девочка?Стэлла тряхнула головой.Напившись чаю, Марийка со Стэллой встали из-за стола.– А я не знала, что наш Саша к вам ходит, – сказала Марийка Стэлле на ухо.– Его с папой фельдшерица Анна Ивановна познакомила. Знаешь, такая высокая, стриженая… – зашептала Стэлла, чтобы отец не услышал.Но клоуну было не до того. Наклонившись через стол, он тихо разговаривал с Сашей.– Ну какие могут быть разговоры? Понятно, у меня не найдут. Тащите сюда скорее…Саша торопливо поднялся из-за стола. «Мне ни словечка не сказал и уже уходит», – подумала Марийка.Саша точно отгадал её мысли.– Я сейчас вернусь, кучерявая, – сказал он и улыбнулся.Марийке сразу стало веселее.Саша ушёл. Клоун сел бриться, а Стэлла с Марийкой начали убирать со стола посуду.Минут через пятнадцать Саша вернулся и передал клоуну какой-то небольшой пакет, который тот спрятал в один из своих многочисленных чемоданов.– Это, знаете, замечательный чемодан, – сказал он: – цирковой, с секретом. Можете не беспокоиться.Потом Патапуф пошёл переодеваться за ширму, а Саша, Стэлла и Марийка опять уселись за стол и принялись есть халву и щёлкать орехи.– А чего это вам наш Саша принёс? – спросила Марийка у Стэллы, когда Патапуф и Саша ушли.– Сама не знаю. Сейчас посмотрим, я ведь знаю, какой в этом чемодане секрет.Стэлла раскрыла чемодан и, нажав пружинку, вытащила откуда-то из-под клетчатой подкладки пакет. Под обёрткой оказалась толстая книга. На переплёте стояли золотые буквы: «Сочинения. Аксакова».– Книжка, – разочарованно сказала Марийка.– Это только сверху Аксаков. Уж я знаю, смотри.Стэлла развернула книгу. Под переплётом оказалась целая пачка каких-то маленьких листков и тоненьких книжонок.– Это знаешь что? – зашептала Стэлла. – Это книжки против царя. Только не говори никому. А то нас всех посадят в тюрьму – и тебя, и меня, и папу, и Сашу твоего…«Как же так, – подумала Марийка, – Саша прячет книжки против царя, а я послала этому самому царю письмо…»– Стэлла, – сказала она нерешительно, – как ты думаешь, если бы какая-нибудь девочка послала царю письмо и попросила помочь деньгами, он бы ответил или нет?– Конечно, нет, – засмеялась Стэлла и, помолчав, добавила: – Да что там девочка! Один раз в Петрограде собрались рабочие и пошли к Зимнему дворцу. Они хотели вызвать царя и рассказать ему, как им тяжело живётся. Они сняли шапки и несли впереди иконы и портреты царя. А он побоялся даже выйти на балкон и приказал в них стрелять. Понимаешь, стрелять в безоружных людей, которые шли к нему за помощью! Мне папа про это рассказывал…Марийка вышла от Стэллы сама не своя. Эх, знала бы она раньше, ни за что бы не посылала письмо царю! Зря только марку извела.ЦАРЯ ПРОГНАЛИЛора и Марийка сидели в спальне на ковре и нанизывали на шелковинку рассыпанные докторшей янтарные бусы. Елена Матвеевна причёсывалась перед зеркалом. Девочки нанизывали бусы на одну и ту же нитку с разных концов.Марийка положила в рот бусину, похожую на яичный желток, и сосала её, как конфету.В спальню вошёл доктор. Из-под распахнутого пальто у него торчал белый халат. В этот час доктор обычно принимал в больнице.Елена Матвеевна, отвернувшись от зеркала, удивлённо спросила:– Что случилось, Гришенька? Почему ты сегодня так рано?Доктор отдышался и сказал очень серьёзно:– Революция. Из Киева сообщают, что царь отрёкся от престола.– Почему из Киева? Разве царь в Киеве? – удивилась Елена Матвеевна.– Да нет, сообщают из Киева… Весь город об этом уже знает. Ты бы посмотрела, что делается на улицах…– Папа, что это значит «отрёкся от престола»? – закричала Лора.Доктор засмеялся:– Ну как тебе объяснить? Прогнали царя – вот и все.Марийка от удивления чуть не проглотила бусину.«Прогнали! Вот здорово! Значит, недаром Саша был против царя…»В этот день к обеду собралось много гостей. Пили вино и шумели, как на именинах.В передней почти на всех мужских пальто Марийка увидела красные банты.Назавтра Поля встала пораньше и побежала в типографию, чтобы достать для доктора газету. Все в доме ждали её с нетерпением. В газете должно было быть напечатано, как прогнали царя и что делается в Петрограде.– Ну, принесла газету? – спросила Марийка Полю, когда та вернулась домой.– Вот, читай скорее, только не вымажь, а то доктор ругаться будет.Марийка развернула газету, ещё пахнувшую типографской краской. Она прочла все столбики, но нигде не нашла ни слова о том, что случилось в Петрограде.– Всё это враки, – сказала Катерина. – Выдумают тоже – царя прогнали! Так он вам и дался в руки, голубчики! Да разве ж можно без царя? Боженька ты, мой, и у гусей вожак бывает…– Тоже вожак был! Много ли ты от него пользы видела? – сказала Поля.– Молчи, дурища! Ещё кто услышит, так тебе непоздоровится… Давайте газету, пока не смяли.Приоткрылась кухонная дверь, и в ней показалась голова дворниковой Машки.Машка держала на руках братишку и делала Марийке какие-то таинственные знаки.– Чего тебе? – спросила Марийка, выскочив в сени.– Бежим скорей за ворота революцию смотреть! Все ребята на улицу побежали. Там люди ходят и песни поют…– Сейчас, я только платок накину.Марийка вернулась на кухню, схватила висевший на гвоздике вязаный платок и побежала к дверям.– Ты куда, скаженная? Жакет хоть надень! – крикнула ей вслед Поля.Но Марийка уже была далеко.За воротами стояло несколько жильцов, дворник, Полуцыган и прачка Липа.Тут же вертелись Сенька Полуцыган и Машка. Возле соседних домов тоже стояли кучки людей. Все смотрели в сторону Казачьей улицы.– Чего они смотрят? – спросила Марийка, ёжась от холода.– Рабочие пошли на Сергиевскую политических из тюрьмы выпускать, – сказал Сенька. – Сколько народу-то – уйма! Ваш Саша-переплётчик впереди всех идёт. Скоро они обратно вернутся!– Цыц, золотко, цыц, серебряное! – успокаивала Машка посиневшего от холода братишку, который ревел во всё горло.– Зачем дитя вытащила? Неси в дом, корова! – прикрикнул дворник.– Та он же закутанный. Он, дедка, дома всё равно сидеть не хочет…Возле калитки стоял Полуцыган.– Ну, уж теперь, Иван Дормидоныч, всё на другой фасон пойдёт… – говорил он дворнику.– Главное, чтоб войну скорей прикончили. Сколько она, подлая, нашего брата истребила! – сказала Наталья.Марийка выбежала вслед за Сенькой на середину мостовой и, подпрыгивая на одном месте, чтобы согреться, смотрела вдоль улицы. Эх, хорошо бы побежать на Сергиевскую и посмотреть, как освобождают политических! Да уж холодно очень. Марийка представила себе, как толпа подходит к тюрьме, а впереди толпы – Саша-переплётчик. Как они распахивают кованые тюремные ворота, а из-за решётчатых окон им машут платками политические. Лица у них бледные, а волосы и ногти длинные – в тюрьму отросли. Небось рады-радёшеньки, что на волю выпускают.– Сенька, а их опять в тюрьму не посадят?– А чего их садить? Это ж не воры. Их посадили за то, что они против царя, а царь теперь и сам, наверно, сидит.Улица была по-прежнему пустынна. Вдруг из-за угла выбежал Митя.– Чего вы тут стоите, как тумбы? – закричал он. – Бежим на Симеоновскую, там участок горит!Ребята побежали на Симеоновскую.Впереди, разбрызгивая грязь, мчались Митя и Сенька, за ними бежали Марийка и Машка с братишкой на руках.Возле полицейского участка стояла толпа и смотрела, как под деревом пылает огромная куча бумаг.Полосатая будка, где всегда стоял городовой, была повалена набок.Марийка и Сенька протолкались вперёд.Высокий человек с завязанным глазом подбросил в костёр новую охапку бумаги.– Жги, жги, не жалей!– Весь царский строй так спалить надо! – кричали из толпы.– А городовые, говорят, переоделись – один даже бабье платье надел…– Конечно, прошло ихнее время.– Ну, народ теперь легче вздохнёт…<img src="https://online-knigi.com/pic/4754/1386598354/pic_8.png" alt="" class="fr-fic fr-dii fr-draggable " style="" />– Весь царский строй так спалить надо! – кричали из толпы.Пламя листало плотные глянцевые страницы добротной бумаги с двуглавым орлом.Костёр разгорался всё больше и больше. Уже начинало заниматься дерево.– Здорово, а? – шептала Машка Марийке на ухо. – Вот, гляди, сейчас дерево загорится, а потом огонь на дом перекинется, и пойдёт вся улица гореть… Может, и до нашего дома пожар дойдёт… Интересно…Марийка вернулась домой, когда уже совсем стемнело.В кухне было тепло и вкусно пахло жареной бараниной. Поля, раскрасневшаяся и злая, перемывала в лоханке тарелки.– Где, непутёвая, носишься? – закричала она, увидев Марийку. – Всё по улицам шатаешься, вместо того чтобы матери помочь! Со вчерашнего вечера посуда грязная стоит!…– Так революция ж, мамочка…– Я тебе дам революцию!… – закричала Поля и хлопнула Марийку по щеке мокрой, жирной рукой. – Иди посуду мой! Наши-то черти жрут, как лошади, не поспеваешь за ними прибирать!Марийка, всхлипывая, начала мыть тарелки.Вечером этого же дня на улицах продавали специальный номер газеты, где подробно рассказывалось о последних событиях в Петрограде.В кухню к Поле пришли Липа, Наталья, Полуцыган и старый дворник.Полуцыган читал вслух:– «Восставшими войсками и революционным народом захвачена Петропавловская крепость. Все политические освобождены из казематов и выпущены на свободу».Женщины внимательно слушали чтение и ахали.ПЛОТНИК И МЕХОВЩИКНа базаре ни к мясу, ни к маслу было не подступиться. В июне месяце началась выдача хлебных карточек. Рабочие получали два с половиной фунта, служащие– полтора фунта, а дети до пяти лет – один фунт.Марийка очень гордилась тем, что ей полагалось полтора фунта хлеба, как взрослой. Она спрятала отдельно свою зелёненькую карточку и каждый день сама отрывала по талончику.– Царя скинули, а всё по-старому, как и было! – ворчала Поля. – Войну не кончают, на базаре, всё втридорога. Недаром Саша-переплётчик давеча говорил: пока буржуев да министров к чёрту не погоним, до тех пор народ легче не вздохнёт…Марийка почти всё время проводила на заднем дворе у Веры Полуцыган.Когда, наступили тёплые дни, Вера стала немного поправляться, и Наталья выносила её из подвала на солнышко. Сенька натаскал откуда-то четыре ведра песку, и Марийка с горбатой Верой часами копались в песке возле курятника – устраивали норки, лепили башенки.Этим летом двор опустел. Ляля Геннинг со своей матерью уехала к бабушке в Одессу. Исчез куда-то жандармский полковник Шамборский. Крикливая толстая Шамборщиха притихла и присмирела. Она уже не ездила на извозчике, как раньше. Она ни с кем во дворе не разговаривала и, когда с ней здоровались, только молча кивала головой с таким видом, будто была обижена на всех соседей.С тех пор как уехала Ляля, Ванде запретили выходить во двор, и она торчала у себя на балконе, перевесившись через перила и уныло глядя вниз. Домовладелец Сутницкий тоже перестал показываться во дворе. На его окнах целый день были спущены полотняные шторы, и горничная не выносила на балкон попугая, как прошлым летом.Во дворе рассказывали, что в именье Сутницкого Заерчановке крестьяне сожгли господский дом, разгромили конюшню и винный погреб, а лошадей, сеялки и молотилки поделили между собой.В июле вернулся с фронта муж прачки Липы, плотник Легашенко. Он был всё такой же бородатый; ноги, руки у него были целы, но щека у него всё время странно передёргивалась, точно Легашенко старался согнать невидимую муху.Легашенко снова принялся плотничать, починял, как раньше, мебель, мастерил табуретки и вили на войне газом и что он теперь совсем больной и припадочный.И верно. Он уже не шутил, не боролся на полянке со своим сыном Митей, как бывало. Целый день он работал, молчаливый и хмурый, а вечером, сидя на досках, сваленных у сарая, что-то вполголоса рассказывал дворнику и другим подвальным про войну, и лицо его болезненно передёргивалось.В городе было неспокойно. Говорили, что начинаются грабежи.По ночам у ворот дома дежурили по очереди все жильцы. Доктору Мануйлову выпала очередь дежурить вместе с печником Полуцыганом, а меховщик Геннинг дежурил с Патапуфом.Однажды в жаркий, летний день Марийка, игравшая с ребятами на заднем дворе, услышала музыку духового оркестра.– Солдаты! Солдаты идут! – крикнул Сенька и первый бросился на улицу.За ним побежали и остальные.Мимо дома проходил отряд, отправлявшийся на фронт.– Гляди-ка, Марийка, ваш офицер идёт, – зашептал Сенька.Марийка увидела Сашу-офицера, который проходил, гордо подняв голову и глядя прямо перед собой. Его щегольские, ярко начищенные сапоги с узенькими носками блестели на солнце.Когда Саша-офицер уже прошёл мимо, вдруг за ворота выскочила Елена Матвеевна и пустилась его догонять. В руках у неё был свёрток с пирожками.А отряды всё шли да шли. Проходил уже третий оркестр. Сверкала медь, лоснились красные, надутые щёки трубачей. Каждый раз, когда близко ударял барабан и гремели медные тарелки, у Марийки ёкало сердце.У ворот стоял меховщик Геннинг в чесучовом костюме и соломенной шляпе-панаме. Он о чём-то спорил с Полуцыганом. Марийка прислушалась.– И когда этому конец настанет? – хмуро говорил Полуцыган, не глядя в лицо меховщику. – Гонят народ на убой, ну прямо как скотину бессловесную.– Свою же свободу идут защищать, – сказал меховщик, обтирая лысину белоснежным платком.– Кому свобода, а кто её ещё и не нюхал, – усмехнувшись, пробормотал Полуцыган.– Что ж, вы хотите, чтоб немецкий кайзер сел нам на шею? От него будет трудней избавиться, чем от царя…Полуцыган махнул рукой и сердито отвернулся.Плотник Легашенко, босой, в солдатских штанах с болтающимися тесёмками, уже несколько минут прислушивался к спору.– Чья бы корова мычала, а ваша бы молчала, – грубо сказал он Геннингу. – Такие, как вы, при всяком царе не пропадут – хоть при русском, хоть при немецком…– А тебя не спрашивают, дезертир, – оборвал его Геннинг.У Легашенко ещё больше, чем всегда, начало передёргиваться лицо.– Это я-то дезертир? Ну, а сам-то ты не дезертир? Небось и не нюхал пороху! Сидел здесь, наживался, сразу видно – от войны не в убытке. А я газом отравлен на всю жизнь. Погоди, доберёмся до вас, буржуев… С царём расквитались, теперь за вас возьмёмся.– Вот и я тоже говорю… – обрадовался печник.Геннинг нахлобучил пониже свою шляпу и нырнул в калитку. Марийка слышала, как он проворчал сквозь зубы:– Большевицкая агитация…ГАЗЕТА «ГОЛОС РАБОЧЕГО»Марийку послали на почту за марками. Она купила марки и не торопясь, глазея по сторонам, пошла домой.Только что прошёл дождь. Повсюду блестели на солнце лужи. Небо было голубое и чистое.– Голь!… Голь!… Голя! – услышала Марийка хриплый выкрик.Чёрный угольщик медленно ехал по улице, погоняя кнутом свою грязную белую клячу. Мешки с древесным углём были сложены за его спиной. Облако чёрной пыли плыло над телегой.Марийка схватилась за глаз. Ей вдуг стало больно смотреть. Она потёрла глаз пальцем, потом оттянула веко кверху и плюнула на землю три раза подряд. Это, как известно, самый верный способ, чтобы выскочила пылинка. Но пылинка не выскочила.«Ишь, как его запорошило!» – подумала Марийка и пошла дальше, прикрыв ладонью глаз. В другой руке она сжимала сдачу – новенький двугривенный.«Как плохо жить с одним глазом, – думала она. – Всё замечаешь только с одной стороны… А вдруг этот глаз у меня вытечет, как у той женщины, что приходила к доктору?!»Марийка ощупала зажмуренный глаз. Смотреть всё ещё было больно. Что-то мокрое ползло по щеке.«Вытекает! – решила Марийка. – Сейчас я, наверно, ослепну!…»– Марийка, что это с тобой? – услышала она вдруг знакомый голос.Она подняла голову и увидела перед собой Сашу-переплётчика:– Сашенька, посмотри скорей на мой глаз! Так больно, так больно…– А ну-ка, сейчас посмотрим! – Саша взял Марийку за подбородок. – Ничего особенного. Видно, пылинка попала в глаз, а ты пальцами натёрла. Пойдём со мной тут к одной знакомой, она близко живёт, нужно промыть глаз.Он взял её за руку и повёл за собой. Марийка прижалась щекой к Сашиному рукаву, от которого пахло клейстером и табаком. Она крепко сжимала большую шершавую ладонь Саши и шла за ним, зажмурив оба глаза.– Ходи поаккуратней, – сказал Саша, – прямо по лужам шлёпаешь…– Я это нарочно. Будто я слепая, а ты мой поводырь.– Осторожней, – сказал Саша, – тут калитка. Ну раскрывай глаза.– А мы скоро придём?– Да мы уже пришли.Они остановились, и Саша постучался. Кто-то отворил дверь. Споткнувшись о порог, Марийка с закрытыми глазами вошла в дом.– Что это за девочка? – услышала она мужской голос.– Это моя старая приятельница. Дай-ка, Майор, чистый платок, я ей глаз промою. Ну, кучерявая, раскрывай очи. Да ты не мигай!… Ну, вот и готово, видишь, какой кусок угля вытащил, целый угольный склад был у тебя в глазу.Марийка открыла глаза и увидела себя в небольшой комнате, полной сизого табачного дыма.За двумя столиками и на подоконнике единственного окна сидели люди. Почти все они что-то писали. Это было бы похоже на почту, если бы не железная кровать, на которой лежало чьё-то пальто и пачка газет.Маленький темноволосый человек в студенческой куртке нараспашку подошёл к Саше.– Ну, как у тебя дела? – спросил он, поправляя на носу пенсне.– Дела хорошие, Майор. Собрано по подписным листам двести восемнадцать рублей с лишним. Это только среди рабочих лесопилки. Сейчас пойду в Культяповку.«Вот странно! – подумала Марийка. – Майоры ведь, кажется, всегда бывают военные, а этот одет, как Саша-студент, только куртка постарее».Саша вынул из карманов большие, исчирканные подписями листы и толстую пачку денег. Деньги он начал пересчитывать.– Ты чего? – спросил он Марийку, которая всё ещё стояла у дверей. – Беги домой.– Я тебя подожду, – тихонько сказала Марийка.На подоконнике сидел пожилой рабочий с длинными, обвислыми усами. Низко наклонившись, он что-то писал на листке бумаги, подложив под него толстую книгу. Нахмурив лоб, он кусал кончик своего карандаша, то и дело перечёркивал написанное и снова писал.Кто-то назвал пожилого рабочего Захаром Иванычем.«Уж не Машкин ли это дядя Захар Иваныч, который, собирался её на фабрику пристроить?» – подумала Марийка.Лицо у Захара Иваныча было не строгое, и усы так добродушно свисали вниз, что Марийка, осмелившись, спросила:– Дяденька, вы не знаете дворника Кириченко? Вы не дядя ли Машкин будете?– Обязательно Машкин, – рассеянно ответил Захар Иваныч и, продолжая писать, ещё несколько раз повторил: – обязательно Машкин, обязательно Машкин…Марийка на цыпочках прошла в другой конец комнаты, где за столиком писал Майор.Она несколько минут разглядывала узкие листки, исписанные красивыми, ровными строчками. Удивительно, как это у него так ровно получалось без линеек. Вот бы ей научиться!Вдруг распахнулась дверь, и в комнату вошла молодая женщина в длинном пальто и в суконной шапке. Она поставила на стол что-то тяжёлое, квадратное, завёрнутое в вязаный платок.– Вот, – сказала она грубым мужским голосом, – раздобыла пишущую машинку на три часа, сейчас начну печатать…Все повскакали со своих мест.Майор развернул платок, и Марийка увидела какую-то странную штуку, утыканную рядами белых эмалевых кружочков, на которых блестели чёрные буквы.– Пишущая машинка! Ну и молодец же ты, Анна Ивановна! – сказал Майор. – Теперь у нас работа пойдёт на всех парах…Анна Ивановна начала раздеваться. Волосы у неё были коротко подстрижены, и Марийке это очень понравилось. Девочек с короткими волосами она видела, но стриженых женщин – ещё никогда. Анна Ивановна была рослая, крепкая, с румянцем во всю щёку. Она носила мужскую косоворотку, огромные ручные часы и вообще была похожа на мужчину.Усевшись за столиком, Анна Ивановна заложила в машинку чистый лист и начала быстро стучать пальцами по белым кружочкам – ну точно на рояле играла. Марийка стояла за её спиной и смотрела, как на бумаге отпечатываются красивые лиловые буквы.Когда Анна Ивановна на минуту встала из-за машинки и зачем-то подошла к Майору, Марийка успела ткнуть пальцем в один кружочек. Машинка цокнула, и посреди листа появился жирный лиловый §.Майор теперь перестал писать. Он ходил по комнате и диктовал, а Анна Ивановна так быстро отстукивала на машинке каждое его слово, что даже не заметила Марийкиного параграфа.– «Временное правительство есть правительство капиталистов, – диктовал Майор, шагая по комнате, – оно не может окончить грабительскую войну, оно не может не охранять интересы буржуазии…</blockquote>

Проверка