JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.

Ответить в теме

Сообщение: <blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 386566" data-attributes="member: 1">Поля давно уже храпела, а Марийка лежала рядом и все никак не могла заснуть.Простыня и тюфяк сбились в сторону, у Марийки болели бока от холодной железной рамки кровати.«Ну что бы это подарить?.. – думала она. – Что бы это подарить? Уж если шелковая коробка не годится, так и думать нечего про стеклышки, пробки да пуговицы. Вот разве еще боярышня?»Марийка приподнялась, спрыгнула с кровати и подбежала к печке. Вытянув руку вперед, она нащупала на заслонке коробок спичек, чиркнула спичкой и зажгла маленький огарок. По стенам запрыгали тени, блеснула медная кастрюля на полке, осветился кусок потолка с темным сырым пятном, похожим на собаку.Заслонив ладонью огонь, Марийка подошла к шкафчику и выдвинула ящик. Там среди просыпанной соли валялись истрепанные карты, несколько гвоздей и пестрая открытка с боярышней. На голове у боярышни был надет кокошник, разукрашенный самоцветами, на шее в несколько рядов висели яркие бусы. Марийка вынула открытку и поднесла к ней огарок. Тут только стало заметно, что розовое лицо боярышни все засижено мухами, а по кокошнику расплылось жирное пятно. Нет, не годится такой подарок! Эх, жалко, что бабушки нет в городе! Уж конечно, бабушка отыскала бы в своем сундуке какой-нибудь подарок для Ванды. Но бабушка и дедушка уехали в Минск к своей дочке и, наверно, вернутся не скоро. А может быть, и совсем не вернутся. Марийка вздохнула, задула свечу и полезла на кровать. Долго она лежала, прислушиваясь к тиканью ходиков, и только под самое утро спохватилась: – Вот дура я! Надо будет к Саше-переплетчику сходить. Уж он-то наверняка что-нибудь придумает…И Марийка сейчас же заснула.ПодарокУтром Марийка рано встала и, умывшись под краном, хотела сразу же бежать к Саше. Но не тут-то было. Мать заставила ее вынимать косточки из вишен, приготовленных для компота. Марийка сидела с миской на коленях и железной шпилькой вынимала косточки. Пальцы у нее были красные и липкие от вишневого сока. То и дело она посматривала на часы. Маятник ходиков мерно покачивался и скрипел, железные стрелки медленно двигались по картонному циферблату, разрисованному розами. Утюг, привязанный вместо гири, опускался все ниже и ниже. Было уже без четверти одиннадцать. В шесть часов надо идти на именины, а у Марийки еще нет подарка, и она даже не знает, что подарить. Она так беспокоилась, что съела только четыре вишни.Не успела она покончить с вишнями, как докторша позвала ее в комнаты и велела разыскивать свой кушак от халата. Марийка облазила все углы. Только под конец она догадалась засунуть руку между спинкой и сиденьем дивана и вытащила оттуда кушак.Потом пришлось сидеть с Лорой, которая не хотела без нее завтракать.Освободилась Марийка только в час дня и сломя голову помчалась к Саше-переплетчику.Она выбежала за ворота.Вот наконец и переплетная.Над головой Марийки скрипела и качалась вывеска на ржавых петлях: «Переплетная мастерская А. Таракановой. Картонажные работы». Ветер гнал по улице бумажки и обрывки афиш.Проехал на извозчике отец Ванды, жандармский полковник Шамборский. Городовой, стоявший на углу, отдал ему честь. У Шамборского на коленях лежали пакеты. «Наверно, для именин накуплено», – подумала Марийка.Она вошла в коридор, заваленный рулонами картона. Из комнаты, где работали картонажницы, доносилась песня. Марийка заглянула в переплетную.В большой комнате работало восемь переплетчиков. Марийка вошла в мастерскую.– А-а, кучерявая… Тебе чего, егоза? – спросил переплетчик Лука Ефимович.Он закручивал винт небольшого металлического пресса и, подняв свое потное красное лицо, улыбнулся Марийке.– Я ничего, дяденька, – сказала Марийка, – я к Саше…– К Саше так к Саше. Принимай, кавалер, барышню, раз в гости пришла…– Сашка, доктор тебя, дорогого родственничка, на обед приглашает, видишь – девчонку прислал, – пошутил молодой переплетчик Банкин. – Снимай фартук, беги. Полицмейстер и губернатор уже за столом сидят и тебя дожидаются… Да беги же скорей, фрикадельки остынут…– Придется отказать, я сегодня у архиерея обедаю, – ответил Саша и подмигнул Банкину.Марийка очень любила ходить в переплетную. Всё ей здесь нравилось: и веселые переплетчики, и кислый запах клея, и пол, забросанный обрезками цветной бумаги, и высокие трехногие табуретки, и груды старых лохматых книг, и даже пронзительный скрежет пресса. – Саша, – зашептала Марийка, – знаешь, какое дело? Сегодня у одной девочки, у Ванды, именины в шесть часов, гостей собирают видимо-невидимо! И меня тоже позвали, только у меня подарка никакого нет. Ты придумай, Сашенька, чего бы ей подарить.Саша задумался. Марийка смотрела на него с тревогой.– Придумать можно. Ты погоди, я сейчас.Он взял со стола толстую пачку бумаги и подошел к стальной машине с большим колесом сбоку. Саша просунул бумагу в машину и завертел колесо. Огромный нож опустился сверху и перерезал поперек всю пачку бумаги, точно это был ломтик сыра.– Эх, зачем я на свет народился! Эх, зачем я тебя полюбил… – запел высоким голосом Банкин.Марийка подошла к Саше и дернула его за рукав.– Саш, ты придумал? Ведь скоро уже на именины собираться… Там мороженое «тутти-фрутти» будет…– Да ну? Раз мороженое «хрюти-шмути», значит, надо что-нибудь придумать. Вот что! Сделаем-ка мы ей альбом для стихов. Подойдет?– Подойдет-то подойдет, а как же мы сделаем?– Это уж не твоя забота. Вот кончу переплетать книги для прокурора, соберу разноцветной бумаги и такой тебе альбомчик состряпаю, что заглядишься. Твой подарок лучше всех будет…– Давай работай, Соловьев, хватит лясы точить! – прикрикнул старший мастер, рыжий Смирнов.Марийка отошла в сторону и оглянулась вокруг. Посреди комнаты стопкой были сложены до самого потолка листы желтого картона. Повсюду на длинных столах стояли деревянные чашки с густым белым клеем, похожим на манную кашу. Переплетчики сидели вдоль стола на высоких трехногих табуретках. Одни раздирали старые книги на части и ножиком обравнивали лохматые края страниц, другие обклеивали картонные переплеты коленкором. Марийка знала, что разорванные страницы снова склеят вместе, но каждый раз, когда она видела, как равнодушно переплетчики раздирают книги на части, ей становилось страшно и жалко их до слез.Марийка на цыпочках прошла в тот угол, где работал золотопечатник Курбанов. Вот бы кем ей хотелось быть! Рядом со столом Курбанова стоял шкафчик. Там на деревянных полочках рядами были разложены выпуклые медные буквы, цифры, веночки и разные узоры, которыми украшают переплеты дорогих книг. Были в этом шкафчике и целиком составленные слова. Чаще всего Марийка видела, как Курбанов печатает золотом одно и то же: «Блокнот», «Меню», «Альбом», «Нотабене[19]», «Сувенир».Вот и сейчас Курбанов выдвинул несколько папок и рылся в них, отыскивая какую-то надпись.Вытянув шею, Марийка заглянула в шкафчик. Каких только там не было букв! И прямые буквы, и косые, и с завитушками, похожими на виноградные усики. Дальше лежали тяжелые медные лиры, якоря, птички с веточкой в клюве, цветы, пчелки, кораблики и руки с протянутым указательным пальцем.– Черт!.. – бормотал Курбанов. – Куда этот «ять» проклятый задевался… Поищи-ка на полу…Марийка стала шарить на полу. Повсюду валялись обрезки бумаги и коленкора[20]. Вместо буквы «ять» Марийка нашла под ногами медный восклицательный знак. Он был приплюснут, и Марийка сунула его к себе в карман. Она знала, что Курбанов все равно выбрасывает приплюснутые буквы.Курбанов взял со стола темно-зеленый сафьяновый[21] переплет, положил на него тоненький листочек золотой бумаги, а на листочек несколько тяжелых медных букв. Марийка уже знала, что теперь Курбанов положит переплет под горячий пресс, а когда вытащит его оттуда, то на зеленом сафьяне будут блестеть оттиснутые золотом буквы.В коридоре послышался визгливый женский голос. Распахнулась дверь, и в мастерскую вошла мадам Тараканова. Это была маленькая женщина с тоненькими ручками и ножками, с крохотной, точно змеиной, головкой, на которой сидела большая черная шляпа. Даже непонятно было, как такая маленькая головка не сгибается под тяжестью этакой огромной шляпы, украшенной множеством перьев, бантов и шпилек.Тараканова надела на нос пенсне, подбежала к стенке и стала ее рассматривать.– Все стенки изгадили и заплевали! – закричала она. – Опять Сутницкий жалуется. Завтра бабу пришлю. Она тут уберет и стенки побелит. А ты, Банкин, в тех местах, где обои разлезлись, бумагой подклеишь, возьмешь там в кладовке оберточную. И если замечу, что кто-нибудь стенки пачкает, – расчет. И никаких объяснений!Переплетчики молчали.Тараканова раскрыла записную книжку, отыскала в ней что-то и сердито спросила:– Прокурору книги готовы?– Соловьев кончает, – ответил мастер Смирнов.Тут Тараканова заметила Марийку, сидевшую в углу на книгах.– А ты что тут расселась? Стащить что-нибудь хочешь? Пошла вон! Ну, живо!..Марийка выбежала вон, придерживая рукой карман, где лежал восклицательный знак.«Комман Ву портрет Ву?..»С трех часов Марийка сидела на окне в коридоре и выглядывала во двор – не идет ли Саша.«А вдруг он забыл про альбом, а вдруг он не найдет цветной бумаги, а вдруг Тараканиха его куда-нибудь услала?»Она увидела Сашу, как только он вошел в ворота, и со всех ног побежала ему навстречу:– Сашенька, принес?Саша издали помахал ей альбомом.Альбом был темно-красный коленкоровый, уголки Саша обтянул кожей. Страницы все были из розовой, желтой и зеленой бумаги. Марийка никогда еще не держала в руках такого красивого альбома. Уж теперь не стыдно идти на именины.На первой страничке Марийка написала: «Дорогой Вандочке на добрую память от Марии Внуковой». Потом она начала наряжаться. Она надела накрахмаленное ситцевое платье-татьянку[22], чистые белые носки и ярко начищенные ботинки.– Что ж, одета как дай бог всякому, – одобрительно сказала Поля, со всех сторон осмотрев дочь. – Смотри же веди себя как воспитанная, за столом не жадничай и ни с кем не дерись…– Уже половина шестого! – испугалась Марийка. – Побегу Лору торопить…Лора стояла в спальне перед зеркальным шкафом и любовалась своим нарядным батистовым платьем, которое все было обшито воланчиками. Через плечо на шелковом шнурке у нее висел вышитый карманчик с крохотным кружевным платочком.Марийка побежала обратно в кухню.– Мама, – закричала она еще с порога, – а платочек?– Какой тебе еще платочек?– У Лоры в карманчике лежит, и мне тоже нужно. Ведь на именины же…– Ну, поищи в столе, там лоскуток белый лежал под полотенцем.– Да не годится лоскуток! Ванда увидит сразу, что это тряпка.– Вот наказание! Ну ладно уж…Поля вытащила из сундучка новенький батистовый платочек, обшитый кружевцами.– Ну, так и быть – бери. Потеряешь – выпорю! Да смотри – груши или вишни будешь есть, рот не обтирай: пятна-то фруктовые не отмываются.– Марийка, иди скорей! – закричала Катерина. – Лорочка уже давно одемшись, а эта принцесса все никак не вырядится!Катерина выпустила девочек через парадную дверь. Лора шла впереди, держа обеими руками коробку с чайным сервизом. Она шла очень медленно, потому что боялась споткнуться и уронить коробку. Розовый бант в ее волосах качался, точно пышный цветок. От Лоры пахло духами. Марийка шла позади с альбомом под мышкой и посапывала носом. Она думала, что если очень сильно тянуть в себя свежий горьковатый запах Лориных духов, то хоть часть его перейдет к ней.Когда они проходили через двор, Володька из 35-го номера, сидевший на заборе, стал дразнить Марийку:Кучерявый баран,Не ходи по дворам!Там волки живут,Твои патлы оборвут…Машка, тащившая через двор ведро с водой, остановилась и с завистью посмотрела на Марийку.Марийка на минутку отстала от Лоры:– Маш, понюхай, хорошо от меня пахнет?Машка поставила ведро на землю и приложилась носом к Марийкиной шее.– Пахнет керосином, – сказала она.– Это мне мама вчера голову керосином мыла. А духами еще не пахнет?– Может, и пахнет, да керосином перешибает.– Ну, я пойду… – сказала Марийка.– Эх ты, а еще воробья собиралась со мной х.оронить!..– Марийка, что ж это ты? Мы опоздаем! – закричала Лора.Она стояла на крыльце парадного подъезда № 3 и дожидалась Марийки.– Завтра, Маша, все расскажу, что там будет! – крикнула Марийка и побежала вприпрыжку.Ей казалось, что она сейчас очень красивая и нарядная. Ей хотелось прыгать, кричать, выдумывать разные игры. Но она чинно, «как воспитанная», поднималась по лестнице следом за Лорой.Когда девочки вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице, Марийку от страха даже затошнило и ладони у нее вспотели. Она сунула альбом под мышку и помахала руками в воздухе, чтобы скорей высохли.Лора приподнялась на цыпочки и позвонила. Дверь у Шамборских была коричневая. Медная дощечка, ручка, звонок и даже жестяная марка с надписью: «Страховое о-во Саламандра» – все блестело, как золотое.Дверь девочкам открыла сама Ванда. Она была в голубом шелковом платье, белобрысые волосы ее были завиты в трубочки – по четыре трубочки на каждом плече.– Лора пришла! – закричала она. – Теперь не хватает только Сережи и девочек Добрышиных…– Дорогая Вандочка, поздравляю тебя с днем твоих именин и желаю тебе всего-всего хорошего, – сказала Лора и протянула Ванде коробку с сервизом.Ванда тут же, в передней, вынула из коробки чайничек и крохотную сахарницу.– Ах, какая прелесть! Какие малюсенькие чашечки! – закричала Ванда. – Они гораздо меньше тех, что мне подарила в прошлом году мама…Марийка шагнула вперед и молча протянула Ванде свой красный альбом с уголками, но та была так занята сервизом, что ничего не замечала.– Возьми, – сказала Марийка, ткнув Ванду альбомом в бок, – это тебе.Ванда оглянулась.– Ах, альбом!.. Это сегодня уже четвертый! Спасибо большое.Она положила альбом на столик и снова занялась чайничком и его голубой крышечкой, которая была не больше двадцатикопеечной монеты.– Ну, что тебе еще подарили? Покажи! – сказала Лора.– Идемте.И девочки побежали в комнаты.В большой комнате с хрустальной люстрой было много детей. Марийка никого не знала, кроме толстого Мары, который сидел на диване и что-то жевал. Одна щека у него была надута, точно от флюса.Игры еще не начинались. Дети чинно сидели вдоль стен и разглядывали друг друга. Мальчиков было всего двое – толстый Мара и еще один, незнакомый. Остальные были девочки.Все они были очень нарядные, в кружевах, воланчиках и бантиках. У одних банты торчали в волосах, у других на плече, у третьих были шелковые кушаки с бантами, а у одной девочки было целых шесть голубых бантов: один большой на голове, два поменьше на плечах, один огромный на поясе и два совсем маленьких на лайковых туфельках.Марийка оробела. У нее не было ни одного банта, и только сейчас она заметила, что башмаки у нее хотя и ярко начищены, но слишком велики и грубо сшиты, а платье гораздо длиннее, чем у всех девочек. Оглядываясь по сторонам, она искала исчезнувшую куда-то Лору и, не найдя ее нигде, присела в уголке, между волосатой пальмой и большой вазой, которая стояла на тумбочке. На вазе были нарисованы страшные змеи с закрученными хвостами и косоглазые люди в пестрых халатах.Из столовой вышла шумная толпа мамаш и гувернанток.– Дети, – сказала черная вертлявая дама с большим ртом и с красной розой в прическе, – мы сейчас устроим маленький концерт. Просим дорогую именинницу продекламировать стишок.Все захлопали в ладоши.Ванда вышла на середину комнаты и, дергая кушак своего платья, пролепетала что-то себе под нос об ангеле, который летел по небу и тихую песню пел. Один за другим дети выходили на середину комнаты. Читали они быстро и очень неразборчиво.В особенности отличился мальчик Гога.Гога был сын той самой вертлявой дамы, которая устраивала концерт. Дама непременно хотела, чтобы Гога прочитал детям стихи Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы». Такое длинное стихотворение не всякий-то мальчик запомнит!Но Гога долго отказывался. Он мычал, мотал головой, отворачивался лицом к стенке, а все гости хлопали в ладоши и кричали:– Ну, Гога! Гога! Ну!!!Наконец Гога вышел на середину комнаты. Он был одет в темно-синюю шерстяную матроску, очень длинную и собранную внизу на резинке. Коротенькие штанишки почти совсем не были видны из-под матроски, и Марийке сперва показалось, что Гога вовсе без штанов.Марийка фыркнула и даже привстала от удивления. Нет, все-таки штаны были, только очень-очень коротенькие.Несколько минут Гога стоял и молча теребил на своей матроске галстук. Марийка внимательно смотрела ему в рот. Уж этот-то скажет что-нибудь замечательное!– Ну, Гогочка, не огорчай маму! – стонала дама с розой.Наконец Гога раскрыл рот и начал говорить стихи. Марийка опять привстала. По-каковски же он это говорит? Она не понимала ни одного слова.– Та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та. Ту-ту-ту, ту-туту, ту-ту-ту, ту… – доносилось с середины комнаты.Марийка успела пересчитать все хрусталики на люстре, а Гога все татакал и тутукал. Можно было подумать, что во рту у него лежит горячая картофелина и он никак не может ее проглотить.Марийка закрыла глаза. Она была уверена, что Гога это делает нарочно за то, что к нему так приставали.Дети зевали, и только взрослые слушали, склонив голову к плечу и сладко улыбаясь. Наконец Гога кончил.– Молодчина! Прелестно прочел! Какая память!.. – слышалось со всех сторон.После Гоги выступила Ляля Геннинг и прочла французскую скороговорку. Наверно, Ляля никого не боялась. Она улыбалась, смотрела по сторонам и кончиками пальцев придерживала свою юбочку, точно собиралась танцевать.– Бонжур, мадам Сан-Суси!– Комбьен кут сэ сусиси?– Си су! Си су сэ сусиси?– Се тро шер, мадам Сан-Суси!Марийке эти стихи понравились больше, чем Гогины. Здесь она поняла хоть одно слово – «мадам», а там не поняла ни одного.Не успела Ляля кончить, как раздался звонок и пришли новые гости – шестилетний Сережа Ветвицкий со своим отцом. Сережа принес Ванде большой резиновый мяч в красной шелковой сетке с кисточкой.– Отдай Вандочке свой подарок, – сказал Сереже отец.Но Сереже так нравился мяч, что он никак не мог с ним расстаться.– Стыдись, Сережа, ведь это куплено для Вандочки… Отец присел возле Сережи на корточки и долго шептал ему что-то на ухо – то ласково, то сердито.Но Сережа не хотел ничего слушать. Когда отец снова попытался отнять у него мяч, он поднял отчаянный рев. Он лег на пол, прикрыл мяч животом и кричал:– Не дам, не дам! Дураки!..Так Ванде и не пришлось получить свой подарок. Сережа вскоре запросился домой и унес мяч, положив его в свою шапку.Начались игры. Марийка все еще сидела в углу за пальмой. Она смотрела, как девочки и мальчики, взявшись за руки, топчутся в хороводе и поют:Как у Ванды на именинахИспекли мы каравайВот такой широты,Вот такой высоты…Каравай, каравай,Кого любишь, выбирай!Ванда стояла посреди хоровода и думала, кого бы ей выбрать. Вдруг она увидела, что Марийка сидит за пальмой и от нечего делать щиплет волосатый ствол. – Я выбираю Марийку, – сказала Ванда.Она привела Марийку за руку и поставила на свое место.Хоровод завертелся вокруг Марийки.– …Ка-равай, ка-равай, кого любишь, выбирай! – пели дети.Марийка выбрала крохотную двухлетнюю девчушку, которая с трудом поспевала за хороводом на своих кривых ножках.– Не хочу больше играть в «каравай»! – вдруг закричала Ляля, выходя из круга. – Это игра для малышей. Давайте лучше играть в фанты!Гости расселись на стульях, и Ванда начала обходить их по очереди. Прежде всего она подошла к Гоге.– Барыня прислала сто рублей. Черного и белого не покупайте, о желтом даже не вспоминайте, «да» и «нет» не говорите, что хотите покупайте, головою не мотайте, смеяться тоже нельзя, – выпалила Ванда скороговоркой.Гога запыхтел от удовольствия, что его спрашивают самым первым, и приложил палец к губам, боясь, как бы не выронить лишнего слова.Ванда внимательно осмотрела Гогу с ног до головы и спросила:– Какого цвета у вас носки?– Зеленые.– Не врите, они у вас белые.– Ванделька, что за выражение! – воскликнула дама с розой.– Гы-ы… – засмеялся Гога.– Штраф, с тебя фант! – закричала Ванда.Гога вытащил из кармана перочинный ножик. Марийка сидела посередине длинной шеренги гостей и с нетерпением ждала, когда дойдет до нее очередь. Уж она-то не сдастся так скоро!Наконец Ванда подошла к ней:– Какого цвета у вас носки?– Сиреневые, – ответила Марийка.– Вот и не сиреневые, а белые! А какого цвета у вас лицо?– Синее.– Ха-ха-ха!.. Синее! Вы что, разве утопленница?Ванда никак не могла заставить ее отдать фант. Она злилась и задавала глупые вопросы:– Какой у вас нос?– С двумя дырочками.– Нет, а какого он цвета?– Телесного.Ванда так разозлилась, что даже ногой топнула. Марийке стало неловко – ведь все-таки Ванда была именинница. Она решила на первый же вопрос ответить нет и отдала обрадованной Ванде фант – батистовый носовой платочек, который ей дала мать.Ванда сложила все фанты в вазу, не в ту огромную, с китайцами, а в другую – маленькую, с цветочками. Ванда вынимала из вазы то ножик, то гребенку, то бант и опрашивала: что делать этому фанту?Дама с розой в прическе завязала себе глаза шарфиком, уселась в кресло и стала назначать, какому фанту что делать:– Этому фанту три раза проскакать на одной ноге вокруг рояля.– Этому фанту пропеть что-нибудь хорошенькое.– Этому фанту протанцевать с именинницей польку.Наконец Ванда вытащила из вазы маленький носовой платочек.– Владелец этого фанта должен подойти к господину Шамборскому, – медленно проговорила дама, – и сказать ему приветствие на французском языке.«Это мне, – подумала Марийка. – Как же так? Я ведь не умею по-французскому…»Ляля засмеялась и захлопала в ладоши.– Не отдавайте вещи, пока каждый не исполнит, что ему назначили, – сказала она со злорадством, поглядывая на Марийку.Поднялся ужасный шум. Лора кричала, что она не хочет петь, девочка в кружевном воротнике плакала и требовала обратно свою брошку, потому что воротник висел у нее на плече и ей было очень неудобно. Только Гога весело скакал на одной ноге вокруг рояля. А Марийка спряталась опять за пальму.«Не пойду, – думала она. – Я же не умею по-французскому, ни за что не пойду. Вот как только Ванда отвернется, я выхвачу из вазы свой платочек. Пусть тогда заставят!»Но Ляля точно отгадала Марийкины мысли. Она схватила вазу со стола и отнесла ее даме с розой в прическе.– Нина Петровна, возьмите вазу! Я боюсь, что все фанты растащат…Марийку вытащили на середину комнаты и стали уговаривать, чтобы она подошла к отцу Ванды и сказала ему: «Комман ву портэ ву, мосье?» Это значит: «Как вы поживаете?»– Попробуй, Марийка, ничего! – сказала Лора.– Ну, повторяй за мной, ведь это очень легко, – приставала Ляля. – Комман ву портэ ву…Марийке было ужасно стыдно. Все гости смотрели на нее и смеялись. Ей очень не хотелось повторять за Лялей французские слова, но она вспомнила о том, как мать наказывала ей беречь батистовый платочек, и шепотом, про себя, несколько раз повторила: «комман» и «портэ».Что ж, это и вправду не трудно. «Портэ» – похоже «портрет».– Ну ладно, а где говорить-то? – спросила Марийка.– В гостиной! Станислав Стефанович в гостиной! – загалдели кругом.– Идемте!Марийку повели в гостиную. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через столовую. Там уже был накрыт огромный стол. На твердой накрахмаленной скатерти стояли закуски, пироги и хрустальные вазы с фруктами. На дворе еще не стемнело, но все лампы были зажжены, и Максимовна, наряженная, как барыня, в синее шерстяное платье, вынимала из буфета стеклянные вазочки для мороженого.«И вправду уж сделаю, как они хотят, – подумала Марийка, – а то еще Ванда рассердится и не позовет есть мороженое “тутти-фрутти”».Дети остановились у высоких дверей, завешенных зелеными портьерами. За портьерами разговаривали и смеялись взрослые.«Вот сейчас… Сейчас… – подумала Марийка. – И зачем только я пришла на эти именины! Лучше бы воробья с Машкой на дворе хоронила. Ох! Убежать бы!..»Ей стало страшно, как тогда на лестнице.– Ну, чего же ты стала? Какая смешная! – сказала за ее спиной Ляля Геннинг.Кто-то легонько подтолкнул Марийку. Она споткнулась, переступила через порог и остановилась, зажмурившись от яркого света.Гостиная была полна народу. Дамы в шелковых платьях, военные, какие-то старики в чесучовых[23] пиджаках, горничная с большим подносом, уставленным чашками, – все это замелькало в глазах у Марийки, точно карусель.Все разговоры смолкли. Стало так тихо, будто Марийке в уши напихали ваты. Только и было слышно, как в углу за карточным столом кто-то из мужчин щелкает картами, распечатывая новую колоду. В этом углу стоял зеленый стол, и возле него сидел сам Шамборский и еще какие-то важные старики. Один был толстый, краснолицый, в военном мундире с эполетами[24], обшитыми серебряными «макаронами». А других стариков Марийка от страха и не разглядела.Шамборский сидел к ней спиной. Марийка видела его розовый затылок и белобрысые напомаженные волосы, которые блестели, как мокрые.«Была не была», – подумала Марийка и, стуча башмаками, подошла к карточному столу и остановилась сбоку.Все дети двинулись вслед за ней. Они толпились за её спиной и хихикали.Дамы заулыбались и поднесли к глазам лорнеты. Ванда подбежала к своей матери и начала ей что-то шептать на ухо.Марийка стояла молча и тяжело дышала. «Комман, комман, комман», ~ твердила она про себя, чтобы не забыть.– Ну, говори же, – толкнул её кто-то в бок.Она перекрестила живот маленьким крестиком и тихо, почти шёпотом, сказала:– Комман ву портэ ву, мосье?Шамборский держал в руке сложенные веером карты и так близко поднёс их к носу, точно принюхивался.– Я пасс, – произнёс он, обращаясь к толстому старику, сидевшему напротив.– Говори громче, – шепнули Марийке сзади.Она ещё раз перекрестилась и сказала очень громко и ясно:– Комман ву портрет ву, мосье?Шамборский оглянулся и рассеянно сказал «Да-да», а все захохотали, потому что Марийка вместо «портэ» сказала «портрет». Больше всех смеялась Ляля, но Марийка не обращала на это никакого внимания. Она получила обратно носовой платок, а на остальное ей было наплевать. Ей даже сразу стало как-то скучно.– Идёмте в залу! – закричала Ванда. – Я покажу вам свои подарки.Ванда принесла из детской целый ворох подарков. Тут были различные игры в пёстрых картонных коробках, две куклы – одна голая, целлулоидная, другая фарфоровая, в костюме гимназистки, – рабочий ящик с маленькими ножницами; напёрстком, игольником и вязальным крючком, кукольная посуда и четыре альбома для стихов. Ванда начала читать вслух надписи на альбомах:– «Милая именинница, храни и вспоминай тётю Нэлли», «Ванде Шамборской от Люси Некрашенко», «Вандочке на вечную-вечную память от Лизочки Стекловой».Тут же, на первой странице, был написан акростих:Ты хочешь знать, кого люблю я?Его нетрудно угадать.Будь повнимательней читая,Я больше не могу сказать.Каждая первая буква в строке была подчёркнута, и если прочитать их подряд сверху вниз, получалось: «тебя».– «Дорогой Вандочке на добрую память от Марии Внуковой», – прочла Ванда и с недоумением пожала плечами. Она никогда не слыхала такой фамилии.– Кто же это – Мария Внукова? – спрашивали дети друг у друга.– Внукова-Лукова! – сказал Гога, и все засмеялись.Никто из детей не знал этого имени, кроме Лоры и Марийки. Но Лоры в эту минуту не было в комнате, а Марийка постеснялась сказать, что она-то и есть эта никому не известная Мария Внукова.Марийка снова села в угол за пальмой. Как же так? Что же теперь делать? Ванда подумает, что Марийка пришла к ней на именины без подарка.«Сказать ей, что ли?» Сказать почему-то было стыдно.За столом Марийка всё время молчала.Сейчас же после чая она стала звать Лору домой. Но Лоре совсем не хотелось уходить, и Марийка просидела за пальмой ещё целый час. Наконец за Лорой прислали Катерину. Выло уже десять часов, а девочек отпустили в гости только до девяти.На дворе, счищая с липких ладоней волоски, нащипанные с пальмы, Марийка вздохнула и сказала Лоре:– Лора, а Лора! Ты завтра скажи Ванде, что это я подарила ей красный альбом с уголками. Ладно?– Ладно, – ответила Лора и кивнула головой.Она понимала, как это обидно, когда приходишь на именины с подарком, а все думают, что ты ничего не подарил.ГОРБАТАЯ ВЕРАКроме Машки, у Марийки была ещё одна подруга – дочь печника Полуцыгана, горбатая Вера. Она жила на заднем дворе. Здесь не было ни акаций, ни зелёных скамеек. Возле ступенек, что вели к Вере, в подвал, громоздились одна на другой в несколько этажей деревянные решётчатые клетки. За решётками клевали пшено жирные нахохлившиеся куры. На каждой клетке висел ярлычок с фамилией хозяина.Отец Веры, Полуцыган, был искусным мастером, умел складывать маленькие красивые печурки-голландки, которые забирали мало дров и хорошо нагревали квартиру. Слава о Полуцыгане шла по всему городу, и осенью, когда ремонтировались старые печи, у него отбою не было от заказчиков.В эти дни он возвращался с работы поздно ночью, весь измазанный в жёлтой глине, а на рассвете опять уходил.– Золотые, руки у нашего печника, – говорили про него во дворе. – Если бы он не запивал, то жил бы припеваючи…Семья Полуцыгана занимала большую комнату в подвальном помещении. В углу возвышалась огромная замысловатая печь с двумя духовками, котлом для воды и лежанкой. Печка была похожа на дом. Котёл для воды со своей выпуклой – медной крышкой торчал над нею, как башня, а тяжёлые кованые дверцы духовок были совсем как ворота.Возле одного из окошек стоял длинный, узкий стол, облитый клеем и забросанный обрезками картона.Жена печника Наталья клеила за столом аптечные коробки. Наталья была очень высокого роста, костлявая, с длинными руками и ногами. Горбатенькая Вера доставала ей разве что до колен. Наверно, и печку Полуцыган сложил такую большую и высокую, чтобы жене было удобней стряпать.Мадам Тараканова платила за каждые три коробки, по копейке. Когда Полудыган пил, его семья с утра до поздней ночи клеила коробочки, чтобы заработать себе на хлеб. Получить заказ от Тараканихи было нелегко, и часто недели по две ребята «отдыхали», а Наталья ходила мыть каменные лестницы в парадных подъездах и помогала дворнику пилить дрова. В те дни, когда. Тараканиха давала Наталье работу, клеить приходилось не разгибая спины, потому что переплётчица сильно ругалась, если заказ опаздывал.Горбатая Вера сидела за столом на специально устроенном для неё высоком стуле. Работала, она медленно, но очень аккуратно, её голубые этикетки со словом «аспирин» были всегда ровно наклеены и не обляпаны жёлтыми пятнами гуммиарабика, как у Сеньки. Сеньке было очень трудно усидеть на одном месте. Чуть ли не каждую минуту он вскакивал со стула и бежал к печке, где у него в баночках варились разные составы и мази, или к окошку, где сох на верёвочках огромный воздушный змей. Сеньке было одиннадцать лет, но больше девяти ему никто не давал, такой он был маленький и щупленький. Зимою он ходил в ремесленную школу, где был самым первым учеником. Какой-то гимназист подарил ему толстый старый учебник по химии. Сенька прочёл его и с тех пор помешался на разных, опытах. Он постоянно возился с самодельными приборами, раздобыл где-то надтреснутую колбу и спиртовку, перегонял воду, получал из сгущённых соляных растворов кристаллы и варил в железных банках какие-то вонючие мази.Мальчишки прозвали его «инженером Дохлятиным», после того как он однажды выудил из канавы утонувшего щенка и целый час сгибал и разгибал его лапки, чтобы оживить утопленника.Полуцыган строго-настрого запрещал Сеньке возиться с банками и склянками и не раз выбрасывал все его приборы в окошко.Но через три дня Сенька как ни в чём не бывало опять варил свои вонючие составы, на окошке подвала горела синим пламенем спиртовка, в колбе булькала разноцветная жидкость, и едкий пар поднимался к низкому потолку. Только вместо консервной банки с раствором на окне теперь стояла какая-нибудь пивная бутылка с отбитым горлышком.Когда Марийка ссорилась с Лорой, она уходила к Вере и сидела у неё с утра до обеда.– Вот и наша помощница пришла, – приветливо встречала её Наталья.Марийке все нравилось в подвале у Полуцыгана. Здесь всё было не такое, как у них на кухне. Печка была совсем не похожа на их плиту, а низкий сводчатый потолок подпирался деревянным столбом. Столб был со всех сторон обклеен конфетными бумажками и пёстрыми обёртками от мыла. Каждый раз, когда Вера находила красивую бумажку, она наклеивала её на столб. На втором подоконнике, свободном от Сенькиных приборов, стояли горшки с колючими бородавчатыми кактусами и геранью, или «калачиком», как её называла Наталья.Марийка завидовала Вере, что она живёт не на кухне у чужих господ, а у себя дома, что у неё есть деревянный столб, который можно оклеивать картинками, и горшки с кактусами и «калачиками».</blockquote>

Проверка