JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.

Ответить в теме

Сообщение: <blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 1111557" data-attributes="member: 1">Глава 3— Гадкая старая сплетница! — сказала Гризельда, как только за ней затворилась дверь.Она скорчила гримаску вслед уходящим гостьям, взглянула на меня и рассмеялась.— Лен, неужели ты и вправду думаешь, что у меня роман с Лоуренсом Реддингом?— Что ты, милая, конечно, нет!— Но ты же подумал, что мисс Марпл намекает на это. И ринулся меня защищать — это было великолепно! Ты был похож на разъярённого тигра!Я на минуту почувствовал себя крайне смущённым. Служителю англиканской церкви отнюдь не подобает подавать повод к тому, чтобы его сравнивали с разъярённым тигром.— Я почувствовал, что в этом случае просто обязан выразить протест, — ответил я. — Но, Гризельда, мне бы хотелось, чтобы ты всё же выбирала слова и думала, о чём говоришь.— Это ты про историю с людоедами? — спросила она. — Или про то, что Лоуренс рисует меня нагишом? Знали бы они, что он пишет меня в тёплом плаще с высоченным меховым воротником — в таком одеянии можно с чистой совестью идти в гости к самому папе римскому: не видно ни кусочка грешной плоти! Честно говоря, всё у нас так чисто, что просто диву даёшься. Лоуренс ни разу не попытался за мной поухаживать — никак не пойму, в чём тут дело.— Он знал, что ты замужняя женщина, вот и…— Лен, только не притворяйся, что ты только что вылез из Ноева ковчега![10] Ты отлично знаешь, что очаровательная молодая женщина, у которой пожилой муженёк, для молодого человека просто дар небесный. Тут есть какая-то особая причина, а вовсе не недостаток привлекательности — чего-чего, а этого мне не занимать.— Но разве ты хочешь, чтобы он соблазнил тебя?— Н-н-нет, — сказала она, помедлив чуть дольше, чем мне бы хотелось.— Если он влюблён в Летицию Протеро…— Мисс Марпл в это не верит.— Мисс Марпл могла и ошибиться.— Она всегда права. Такие закоренелые старые сплетницы никогда не ошибаются. — Гризельда на минуту умолкла, потом спросила, взглянув на меня искоса: — Ты мне веришь, правда? То есть что у нас с Лоуренсом ничего нет?— Моя милая Гризельда, — ответил я. — Верю, как самому себе.Моя жена подбежала и поцеловала меня.— Если бы только ты не был таким простачком! Тебя же ничего не стоит обвести вокруг пальца! Ты готов поверить всему, что бы я ни сказала.— А как же иначе? Только, милая, постарайся следить за тем, что ты говоришь, не давай воли своему язычку. У этих дам нет ни малейшего чувства юмора, помни об этом, они всё принимают всерьёз.— Я знаю, чего им не хватает, — сказала Гризельда. — Надо бы им самим обзавестись какими-нибудь грешками, тогда у них не останется времени вынюхивать повсюду чужие.С этими словами она вышла из комнаты, а я взглянул на часы и без промедления отправился с визитами, которые должен был нанести ещё утром.Вечерняя служба в среду, как всегда, собрала немного прихожан, но когда я, разоблачившись в ризнице, вышел в опустевшую церковь, то у одного из витражей приметил одинокую женскую фигуру. У нас замечательные старинные цветные витражи в окнах, да и сам храм заслуживает того, чтобы на него посмотреть. Заслышав мои шаги, женщина обернулась, и я узнал миссис Лестрэндж.Мы оба молчали, пока я не сказал:— Надеюсь, вам понравилась наша церковь.— Я любовалась витражом, — ответила она.Она говорила приятным, низким, хорошо поставленным голосом, чётко произнося слова.— Очень жаль, что я вчера не застала вашу жену, — добавила она.Мы ещё несколько минут поговорили о нашей церкви. Было очевидно, что она человек высокой культуры, знакомый с историей церкви и церковной архитектурой. Мы вместе вышли и пошли по дороге, которая проходила мимо её коттеджа и вела к моему дому. Когда мы подошли к её калитке, она приветливо сказала:— Не хотите ли зайти? Мне интересно, что вы скажете о том, как я всё здесь устроила.Я принял приглашение. Коттедж «Маленькая калитка» принадлежал раньше полковнику, служившему в Индии, и я поневоле почувствовал облегчение, увидев, что медные столики и бирманские идолы исчезли. Теперь домик был обставлен просто, но с самым изысканным вкусом. В нём воцарился дух гармонии и покоя.Но я никак не мог взять в толк, что привело такую женщину, как миссис Лестрэндж, в Сент-Мэри-Мид. Этот вопрос с каждым днём мучил меня всё больше. Она была светской женщиной до мозга костей и тем не менее решилась похоронить себя в нашей деревенской глуши.Но я никак не мог взять в толк, что привело такую женщину, как миссис Лестрэндж, в Сент-Мэри-Мид. Этот вопрос с каждым днём мучил меня всё больше. Она была светской женщиной до мозга костей и тем не менее решилась похоронить себя в нашей деревенской глуши.При ясном свете, озарявшем гостиную, я смог впервые рассмотреть её как следует.Она была очень высокого роста. Волосы золотистые, с рыжеватым оттенком. Брови и ресницы тёмные — то ли от природы, то ли подкрашены — об этом мне трудно судить. Если она и подкрашивала их слегка, как мне показалось, то делала это артистически. В её лице, когда оно было спокойно, было что-то от сфинкса[11], а глаза у неё были совершенно необыкновенные, я ни у кого таких не видел — они казались почти золотыми.Одета она была безукоризненно и держалась с непринуждённостью, обнаруживавшей отличное воспитание, но всё же в ней сквозило что-то, не совпадавшее с этим образом, и это меня смущало. Сразу чувствовалось, что она окружена тайной. Мне вспомнилось слово, которое сказала Гризельда: роковая. Глупость, конечно, и всё же — так ли уж это глупо? Мне пришла в голову непрошеная мысль: «Эта женщина ни перед чем не остановится».Мы беседовали о самых обычных вещах — о картинах, книгах, старых соборах. Но я никак не мог отделаться от ощущения, что миссис Лестрэндж хотела сказать мне что-то ещё — не то, о чём мы говорили.Несколько раз я ловил её взгляд, устремлённый на меня со странной робостью, как будто она никак не могла собраться с духом и решиться на что-то. Она старалась вести беседу только на отвлечённые темы. Ни разу не упомянула мужа, друзей или родных. Но из её глаз ни на минуту не исчезало странное выражение, словно мольба о помощи. Казалось, её глаза вопрошают: «Можно ли вам всё сказать? Я так этого хочу. Неужели вы не поможете мне?»Но это выражение постепенно угасло — быть может, я просто вообразил себе всё это. Я почувствовал, что мной начинают тяготиться. Встал и распрощался. Выходя из комнаты, я оглянулся и поймал её пристальный, недоуменный, мучительный взгляд. Повинуясь внезапному наитию, я вернулся:— Если я могу вам чем-то помочь…Она нерешительно проговорила:— Вы очень добры…Мы оба смолкли. Потом она сказала:— Я сама не знаю. Это очень сложно. Нет, я думаю, что мне уже никто не поможет. Но благодарю вас за участие.Видимо, она приняла окончательное решение, и мне оставалось только одно — уйти. Но, уходя, я не мог отделаться от сомнений. Здесь, в Сент-Мэри-Мид, мы не привыкли к роковым тайнам.В подтверждение тому я подвергся нападению, едва успел затворить калитку. Мисс Хартнелл умеет мастерски налетать на вас и отрезать все пути к отступлению.— Я вас видела! — возопила она с тяжеловесной игривостью. — И я просто вне себя от любопытства. Теперь-то вы нам всё откроете!— О чём это?— О загадочной особе! Она вдова или у неё есть муж?— Простите, ничего не могу сказать. Она мне не говорила.— Что за странность! Она непременно должна была об этом упомянуть, хотя бы ненароком. Можно подумать, будто что-то заставляет её молчать, вам не кажется?— Честно говоря, нет.— Ах! Милая мисс Марпл верно сказала, что вы человек не от мира сего, дорогой викарий. Скажите, а с доктором Хэйдоком она давно знакома?— Она об этом не говорила, ничего не могу сказать.— Вот как? А о чём же вы вообще разговаривали, если не секрет?— О картинах, музыке, книгах, — честно перечислил я.Мисс Хартнелл, для которой любой разговор ограничивается перемыванием чужих косточек, взглянула на меня подозрительно и недоверчиво. Пока она собиралась с мыслями, я воспользовался этой паузой, пожелал ей доброй ночи и быстро зашагал прочь.Я навестил прихожан в деревне и вернулся домой через садовую калитку, пробравшись мимо опасной засады, которая могла поджидать меня в саду мисс Марпл, хотя и не представлял себе, как до неё могли бы дойти новости о моём посещении миссис Лестрэндж — это было выше человеческих возможностей.Запирая калитку, я подумал, что надо бы заглянуть в сарайчик, который использовал молодой Лоуренс Реддинг за неимением мастерской, и поглядеть своими глазами на портрет Гризельды.Я и представить себе не мог, что в мастерской кто-то есть. Оттуда не доносилось ни звука, а мои шаги заглушала трава.Я открыл дверь и застыл на пороге, совершенно огорошенный. В мастерской оказались двое: мужчина, обняв женщину, страстно её целовал.Эти двое были художник Лоуренс Реддинг и миссис Протеро.Я поспешно отступил и скрылся в своём кабинете. Там я уселся в кресло, вытащил свою трубку и принялся обдумывать увиденное. Это открытие поразило меня как гром с ясного неба. Особенно после сегодняшнего разговора с Летицией: я был в полной уверенности, что между ней и молодым человеком зародились какие-то отношения. Более того, я был убеждён, что она и сама так думает. И я готов был дать голову на отсечение, что она не догадывается о чувствах художника к её мачехе.Пренеприятнейший переплёт! Я поневоле отдал должное мисс Марпл. Она-то не дала себя провести и достаточно точно представляла истинное положение вещей. Я абсолютно неверно истолковал красноречивый взгляд, который она бросила на Гризельду.Мне самому и в голову бы не пришло подозревать миссис Протеро. Было в ней что-то от жены Цезаря, которая выше подозрений[12], — спокойная, очень замкнутая. В такой женщине ни за что не заподозришь склонности к сильным чувствам.Когда мои размышления дошли до этого места, в дверь кабинета постучали. Я встал и подошёл к двери. За ней стояла миссис Протеро. Я отворил дверь, и она вошла, не дожидаясь приглашения. Миссис Протеро прошла через комнату и без сил опустилась на диван: ей явно не хватало воздуха.Было такое впечатление, что передо мной сидел совершенно незнакомый мне человек. Спокойная, замкнутая женщина исчезла. На её месте было загнанное, задыхающееся существо. Впервые я оценил её красоту.Она была шатенка с бледным лицом и очень глубоко посаженными серыми глазами. Сейчас она раскраснелась, грудь её вздымалась. Казалось, статуя внезапно стала живой женщиной. Я даже заморгал от этого превращения, как от яркого света.— Я решила, что мне лучше к вам зайти, — сказала она. — Вы… вы сейчас видели?Я кивнул. Она сказала тихо и спокойно:— Мы любим друг друга…Даже сейчас, в минуту растерянности и отчаяния, она не смогла сдержать лёгкую улыбку. Улыбку женщины, которая видит нечто чудесное, преисполненное красоты.Я молча ждал, и она поспешила спросить:— Должно быть, вам это кажется страшным грехом?— Как вы думаете, миссис Протеро, разве может быть иначе?— Нет-нет, я другого и не ждала.Я продолжал, стараясь говорить как можно мягче:— Вы замужняя женщина…Она прервала меня:— О! Я знаю, знаю. Неужели вы думаете, что я не говорила себе это сотни раз! Я же совсем не безнравственная женщина, нет. И у нас всё не так — не так, как вы могли бы подумать.— Рад это слышать, — строго сказал я.Она спросила с некоторой опаской:— Вы собираетесь сказать моему мужу?Я довольно сухо ответил:— Почему-то принято считать, что служитель церкви не способен вести себя как джентльмен. Это не соответствует истине.Она поблагодарила меня взглядом.— Я так несчастна. О, я бесконечно несчастна! Я так больше жить не могу. Просто не могу! И я не знаю, что мне делать. — Голос её зазвенел, словно она боролась с истерикой. — Вы себе не представляете, как я живу. С Люциусом я была несчастна с самого начала. Ни одна женщина не может быть счастливой с таким человеком. Я хочу, чтобы он умер… Это ужасно, но я желаю ему смерти… Я в полном отчаянии… Говорю вам, я готова на всё…Она вздрогнула и посмотрела в сторону двери.— Что это? Мне показалось или там кто-то есть? Наверно, это Лоуренс.Я прошёл к двери, которую, как оказалось, позабыл затворить. Вышел, выглянул в сад, но там никого не было. Но я был почти уверен, что тоже слышал чьи-то шаги. Хотя, может быть, она мне это внушила.Когда я вошёл в кабинет, она сидела, наклонившись вперёд и уронив голову на руки. Это было воплощение отчаяния и безнадёжности. Она ещё раз повторила:— Я не знаю, что мне делать. Что делать?Я подошёл и сел рядом. Я говорил то, что мне подсказывал долг, и пытался произносить эти слова убедительно, но всё время чувствовал, что моя совесть нечиста: я же сам этим утром объявил своим домашним, что мир станет лучше без полковника Протеро.Но я больше всего настаивал на том, чтобы она не принимала поспешных решений. Оставить дом, оставить мужа — это слишком серьёзный шаг.Едва ли мне тогда удалось её убедить. Я прожил достаточно долго и знал, что уговаривать влюблённых практически бессмысленно, но думаю, что мои увещевания хоть немного её утешили и приободрили.Собравшись уходить, она поблагодарила меня и пообещала подумать над моими словами.И всё же после её ухода я чувствовал большое беспокойство. Я понял, что до сих пор совершенно не знал характера Анны Протеро. Теперь я видел воочию женщину, доведённую до крайности; такие, как правило, не знают удержу, когда ими владеет сильное чувство. А она была отчаянно, безумно влюблена в Лоуренса Реддинга, который на несколько лет моложе её. Мне это не нравилось.</blockquote>

Проверка